Жюстина сделала шаг, на что-то наткнулась. На большой низкий стол.
— Ой, ну и наплевать мне!
Она еще немного выжидает. Тишина, ворчание пылесоса в коридоре. Потом — «бип-бип-бип». Телефон! Она, как и я, запомнила расположение кнопок и сейчас набирает номер.
— Алло? Да, это я. Я не могу долго разговаривать… Нет, я еще не уверена, это не так легко! … Хорошо, завтра, в четыре.
Она вешает трубку.
Проходит совсем рядом со мной, я чувствую запах ее духов, вжимаюсь в сиденье, словно хочу слиться со стеной.
— Я знаю, что тут кто-то есть! — вдруг говорит она.
Мое сердце подскакивает метра на три. Она идет вперед, я уже готова к тому, что ее коготки сомкнутся на моей шее, и вдруг она вскрикивает от боли. Столик с мраморной столешницей. Все на него натыкаются. Чертыхаясь сквозь зубы, она нащупывает дорогу.
— О! Мадам Ломбар! Вы ушиблись?
Догадливая мадам Реймон.
— Ничего страшного, я налетела на стол, — спокойно отвечает Жюстина.
— Вот, держитесь за руку, я вас проведу.
Голоса удаляются, а я тем временем еду к телефону, нащупываю его, он летит на пол, я ловлю его на лету. Кнопка «повтор». На моем она справа внизу. Оп-ля! Номер, который она набирала, наверняка высвечивается на дисплее. Но что мне с этого? Я поворачиваю кресло, включаю движок и еду в гостиную. Первая попытка не удалась: врезаюсь в стену. Вторая чуть лучше: я врезаюсь в кого-то.
— Ай! Осторожно!
Юго. Я протягиваю телефон, как нищенка — свою кружку.
— Хотите кому-то позвонить?
Начинается! Я трясу телефоном перед его носом, скорее! Номер вот-вот погаснет. Он берет трубку, машинально читает: «06. 09. 18. 26. 33». Я записываю номер в блокноте.
— Хорошо, я вам наберу… О, не отвечает, там автоответчик. Хотите оставить сообщение?
Протягиваю руку, давая ему понять, что хочу послушать. Он прикладывает трубку к моему уху Электронный голос сообщает, что абонент недоступен, и что я могу оставить сообщение. Отдаю трубку Юго.
— В другой раз попробуем, — говорит он. — Извините, я должен подготовить сеанс гидротерапии для Жан-Клода.
Он уходит с трубкой. Я по-прежнему еду вперед, ориентируясь на голоса Иветт и Франсины, яростно спорящих по поводу каких-то очков. Наверняка я придаю слишком большое значение этому телефонному звонку. Но настойчивость, с которой Жюстина пыталась понять, есть ли кто-нибудь в комнате, беспокоит меня. И, с другой стороны, если она хотела спокойно позвонить, почему она не воспользовалась мобильным у себя в комнате? Потому что не хотела, чтобы ее вычислили по списку входящих звонков ее адресата? Кстати, о Жюстине, я вспомнила, что так и не попросила Иветт пойти посмотреть картину. Я пишу записочку и подъезжаю к карточному столику.
— Извините, милая Иветт, но вы два раза взяли прикуп! — говорит в это время милая Франсина.
— Неправда! Посмотрите, у меня всего шесть карт!
— Уверяю вас, что… Да, Элиз?
Я протягиваю записку.
— Думаю, это вам, — говорит Франсина, хватая ее.
— 06. 09. 18. 26. 33, — читает Иветт.
А, черт, я перепутала бумажки.
— Вы хотите позвонить дяде? — продолжает она.
Меня как по голове ударили! Жюстина звонила моему дяде! Ох, но, но… Что это может значить?
— Вам не кажется, что его и так уже достаточно задергали? — спрашивает Иветт. — Завтра позвоним. Ну, мой ход!
— Да нет же, вы ошибаетесь! — протестует Франсина.
— Я прекрасно знаю, что мой! — стоит на своем Иветт.
Я медленно даю задний ход. Жюстина и мой дядя. Соня и мой дядя. Что происходит? Кто эти люди? Может быть, все кругом разыгрывают какую-то комедию? Это актеры, которым платят, чтобы они меня дурачили? Мне грозит паранойя, Психиатр, я знаю, но… мой дядя и Жюстина!
А если и Лорье в игре? Если все это всего лишь игра? Кто мне докажет, что преступления действительно совершались, а мне не просто рассказывали о них? Нет, в игре людей не забрасывают дротиками. И ведь это Иветт первая прочла мне в местной газете об убийстве в Антрево. Иветт не может участвовать в заговоре!
Успокойся. Отдышись. Не позволяй смятению овладеть собой. Поймай конец нити и держись за него. Ты держала в руках безжизненное тело Магали. Холодное, без пульса. Тебя ранили по-настоящему. Иветт видела в твоих руках человеческие глаза. Или Иветт лжет, или все происходит на самом деле. От одной мысли о том, что Иветт может мне лгать, холод пробегает по телу. Она — единственный костыль, на который я могу опираться, чтобы существовать в этом мире. Но что со мной происходит? Мне так нужны стабильные и осязаемые ориентиры, а тут все крутится и ускользает из рук.
Струя холодного воздуха пробегает по рукам. Следуя за ней, я подъезжаю к окну, прижимаюсь лбом к холодному стеклу, вдыхаю свежий воздух через щель. С лужайки доносятся возбужденные крики пансионеров и радостный лай собаки.
— Эмили, одолжишь мне свой нос для снеговика? — спрашивает Ян.
— Нет! Нет! — вопит Эмили. — Это морковка!
— Ладно, согласен. Жан-Клод, передай мне нос Эмили.
— Нет! Нет!
Я невольно улыбаюсь. Совсем рядом садится птица и издает несколько веселых трелей. Ее-то не волнует человеческая жестокость. Ну, разве что в охотничий сезон.
— Я у-с-тал.
Леонар. Совсем близко. Внизу, под окном. Прислушиваюсь.
— Я тоже устала. Все устали!
Летиция. Говорит тихо, настойчиво. Я почти что слышу, как бьется ее сердце.
— Я… я…
— Да? — подбадривает его Летиция.
— Не — в-возмож-но. М-мер-зко.
— Не надо так говорить. Надо идти вперед. Нельзя позволять, чтобы они тебя доставали своей проклятой нормальностью!
Значит, Жюстина была права, когда говорила, что она стыдится своего состояния, что она не признает его.
— Ча-сто… хо-т-ел б-бы… по-кончить…
— Ты не имеешь права так говорить! Мы все тут, с тобой!
Они оба задыхаются. Движение, звук шагов.
— О, Леонар! — шепчет она.
Я представляю, как она прижимается к нему, как Леонар неловкими руками пытается обнять ее.
— Ну что, парочка, все воркуете? — раздается жизнерадостный голос мадам Реймон. — Берегитесь, как бы в голубков не превратиться!
Она удаляется, смеясь над собственной шуткой.
— До скорого, — говорит Летиция, без сомнения, покраснев.
Леонар отвечает каким-то ворчанием. Шаркающие шаги. Нагибаюсь вперед, насколько могу. Десять секунд тишины. Чиркает спичка. Запах табака. Я не знала, что Леонар курит. А может, это Юго или Мартина. Ну, думаю, пора закрыть окно.
«Маринелла»! Кто-то насвистывает «Маринеллу»! Как раз под окном. Человек, который курит.
— Осторожно, не простудитесь! — говорит мне Юго, проходя через комнату.
Юго. Здесь. В комнате. То есть не под окном. То есть это не Юго свистел прошлой ночью. Леонар? Поющее и свистящее животное, не способное сказать трех слов подряд? Идея! Я беру плед, лежащий на моих коленях, кое-как сворачиваю его в комок и бросаю в окно.
— Что такое?.. — ворчит Лорье. — А, это вы, Элиз? Вы уронили одеяло! Сейчас принесу.
Дьявол! Зачем ему понадобилось идти там именно сейчас! В тот момент, когда я почти разоблачила Леонара. Я вынуждена отъехать от окна и ждать.
— Вот, держите. Не понимаю, как это оно упало у вас с колен. Относительно окна… я хотел бы тут кое-что проверить. Позволите?
Чисто формальный вопрос, меня ведь уже отвезли через всю комнату почти до столовой.
— Посмотрим… Мадам Ольцински, прошу вас.
— Да? — недовольно откликается Иветт.
— Где точно стояло кресло мадемуазель Андриоли, когда ее закидали дротиками?
— Примерно вот тут, — отвечает Иветт, поднимаясь и указывая место.
— Шнабель, запишите. В метре от окна и двух метрах пятидесяти сантиметрах от стола, за которым вы, дамы, как я полагаю, играли в карты.
— Хм, ну да.
— Кресло стояло не прямо напротив середины окна, а немного правее. При этом все раны находятся на передней поверхности тела, и концы дротиков вошли в плоть под прямым углом, а не наискось, что подтвердил врач.
— И что? — с недоумением спрашивает Франсина.
— А то, что метатель дротиков находился прямо перед мадемуазель Андриоли.
— И что? — не понимает Иветт.
— Смотрите сами. Если я выйду на террасу (Шнабель, следуйте за мной), вы увидите, что, для того, чтобы мои дротики летели по траектории, перпендикулярной мишени, я должен стоять в левой части террасы, вот по такой диагонали.
— И что? — спрашивают уже хором Иветт и Франсина.
— Зорро прише-е-л! — насмешливо бросает Ян. — Во что это вы играете?
— В разоблачение убийцы, — холодно отвечает Лорье. — Я продолжаю. Если вы признаете, что этому человеку непременно надо было стоять вот тут, чтобы именно таким образом ранить Элиз, значит…
Он возвращается, за ним остальные.
— Значит, любой человек, сидевший здесь, непременно должен был его видеть! Кто сидел на этом месте?
— Хм… по-моему, я, — колеблется Франсина, — но…
— Постарайтесь вспомнить!
— Я не обратила внимания, мы играли в карты, все было спокойно.
— Может быть, вы увидели кого-то знакомого, настолько хорошо знакомого, что вы не обратили на него внимания, но у вас в подсознании обязательно сохранилась эта информация?
В течение минуты Франсина молча пытается извлечь информацию из своего подсознания. Лорье прав. Каждый передвигается, как ему вздумается, трудно точно вспомнить, где кто находился в тот или иной момент. Франсина вполне могла заметить знакомый силуэт, не осознав этого.
— Нет, — наконец говорит она, — очень жалко, но я не помню, чтобы смотрела в окно.
— Солнце! — восклицает Иветт. — Вы пожаловались, что вам солнце светит в глаза! Вспомните, я вела, триста против ста двадцати… Вы пошли и задернули одну штору.
Час от часу не легче. Я-то думала, что сижу лицом к горе, а на самом деле созерцала тюлевое полотнище, а Вор смог спокойно подойти и прицелиться в приоткрытое окно.
Лорье топает ногой, как обычно, когда нервничает. Тук-тук-тук, носок башмака быстро и ритмично стучит по паркету. Шнабель прокашливается. Постукивание прекращается.
— Ладно, — снова заговаривает Лорье, — где Летиция Кастелли и Леонар де Кинсей?
— Мы тут, — отвечает запыхавшаяся Летиция.
— Вы заявили, что находились внизу с другой стороны, возле сарая, и не могли видеть террасу. Верно?
— Я полагаю, вы говорите про нападение на Элиз?
— Нет, о ярмарке в Сен-Жане.
— Очень смешно. Да, я была возле сарая, с Леонаром и собакой.
— Мне казалось, вам трудно перемещаться.
— Я пользуюсь ходунками или костылями. Конечно, мне требуется больше времени, чем вам, но я уже привыкла. Я не собираюсь провести всю жизнь взаперти.
— А вам никогда не случалось падать? На снегу…
— Случалось. А бывает, что так и остаюсь лежать. Вот, на днях, пришлось ждать, чтобы Юго поднял меня, снег был слишком глубокий.
— «Спит земля под снежным покрывалом, / Спит спокойно, что ей наши крики… »
— О, мадам Ломбар! — восхищенно вздыхает Лорье. — Кажется, вы нас скоро покинете?
— Если погода не помешает, в следующую субботу. Что происходит? Есть новости?
— Если исходить из того, что никто никогда не входит дважды в одну и ту же воду, можно сказать, что новости есть всегда, не правда ли? — сухо отвечает ей Лорье.
Общее замешательство. Наверное, все мы очень устали, все нервничаем. Жюстина просит стакан воды, Летиция спрашивает, нельзя ли ей присесть, Франсина интересуется, можно ли отдать распоряжения мадам Реймон относительно обеда.
— Вы не на допросе! — взрывается Лорье. — И что до меня, так вообще можете все убираться…
— Ушам своим не верю! — возмущенно вскрикивает Франсина. — Я сообщу вашему начальству.
— Тем лучше! Единственное, о чем я прошу — чтобы меня отстранили от этого дела. Я сыт по горло этим сумасшедшим домом!
Долгое напряженное молчание, тем более что возвращаются пансионеры. Наконец голос милой Франсины:
— Хорошо. Прошу прощения у господ полицейских, но, по-моему, настало время обеда.
— По'иция! — восклицает Кристиан! — По'иция! Дей'мо!
— Дерьмодерьмодерьмо.. , — хором повторяют три восторженных голоса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42