Подъезд к особняку тянулся на добрые полквартала и заканчивался гаражом на шесть автомобилей. Эвелин бродила по дому с убитым выражением лица. Это выражение чем-то напомнило Голду лицо задержанного, которого допрашивали и лупцевали в участке на протяжении двадцати четырех часов. Кэрол водила их по особняку, с гордостью показывала плавательный бассейн, зал для демонстрации кинофильмов, патио, цветные витражи, мраморную мозаику, Пикассо, Сезанна, Куинджи. Челюсть у Эвелин отвисла.
По дороге домой она трясла головой и твердила шепотом:
– Ну, прямо дворец! Дворец султана!
А еще через несколько минут пробормотала:
– Никогда не поверила бы, что люди могут так жить...
Голд покосился на нее. Она напоминала больную в глубоком шоке. Внутренний ее мир был сокрушен. Она посвятила годы нападкам на богатеев и привилегированных, но все это носило абстрактный характер, словно ей приходилось иметь дело с представителями некой отдаленной страны. Теперь же ей удалось посетить эту неизведанную землю, и она была очарована и ее жителями и обстановкой. Богатство всегда казалось ей злом, некой нереальностью. И вдруг оно воплотилось в реальность, стало достижимо и вовсе не выглядело чуждым и диким. И Господи, ведь в этом дворце живет теперь Кэрол! Но разве не была она всегда лучше Кэрол во всех отношениях, разве не превосходила сестру во всем, кроме разве что бюста? Разве она не трудилась? Разве не вышла она замуж за высокого, сильного и мужественного Джека Голда, по которому, как она знала, давно сохла Кэрол? Нет, если уж ее сестрица могла поселиться в таком дворце, уж она, Эвелин, тем более сможет...
На следующий день, в понедельник, Эвелин рассталась с факультетом для выпускников и поступила на курсы агентов по продаже недвижимости. В течение нескольких месяцев Голд, возвращаясь после ночных дежурств, заставал ее в спальне за маленьким письменным столом корпевшей над книгами и схемами. Или спящей рядом, на кушетке, с разбросанными вокруг карандашами и проспектами. Она вышла из членов «Саншайн коалишн». Она перестала посещать ленчи Городской лиги и благотворительные обеды. Она даже отказалась от подписки на «Нью мэссис».
Эвелин получила диплом агента по торговле недвижимостью с очень высокими оценками. И на следующей же неделе ей предложили работу в «Джон Гербер энд ассошиэйтс» – самой крупной посреднической фирме штата. В течение трех месяцев ей удалось стать самой предприимчивой и удачливой женщиной-дилером в компании. В «Таймс», в разделе о недвижимости, была напечатана ее фотография. Она вошла в «Б'най Брит», в «Джейсис», в Совет по недвижимости штата Калифорния. Она читала «Форчун», «Уолл-стрит джорнэл», «Архитекчурэл дайджест», «Бетте хоумс энд гарденс». Она зарегистрировалась как член партии республиканцев.
А потом одним воскресным утром за завтраком она вдруг попросила Голда выключить телевизор, по которому показывали матч с «Лейкерс», заявив, что хочет с ним серьезно поговорить. Сердце у Голда забилось. Он этого ждал. Она собирается просить у него развод.
Эвелин, потягивая кофе, подняла над чашкой глаза и улыбнулась.
– Я думаю, ты заметил, Джек, что в последнее время в жизни моей произошли большие перемены?
Вот оно, подумал Голд. Следующее, от чего она откажется, – это я.
– И мне кажется, в нашем браке тоже должно кое-что измениться.
Так и знал...
– Если, конечно, мы хотим сохранить его.
Что? Что такое? Голд подался вперед, весь обратившись в, слух.
– В течение вот уже долгого времени мы словно чужие друг другу. Чужие, хотя живем в одном доме, под одной крышей. Впрочем, одного тебя я не виню. Это наша общая вина. Моя и твоя. Но думаю, у нас есть еще шанс спасти нашу семью. Если мы будем обсуждать все наши проблемы и недоразумения открыто. Если скажем прямо сейчас, чего мы хотим друг от друга.
Голд, не сводя с нее глаз, тупо кивнул.
– Я первая, Джек. О'кей?
– О'кей, – пробормотал Голд.
Она вздохнула.
– Прежде всего мне хотелось бы попросить у тебя прощения. – Она подняла на него глаза. – Признаю, я относилась к тебе отвратительно. Все это время вела себя как настоящая ведьма. Когда ты решил остаться в полиции, я, честно говоря, в тебе разочаровалась. Я возненавидела тебя за это. Прости, но именно такое чувство испытывала я тогда. Не понимая, что это скорее мой недостаток, нежели твой. Я не видела в этом твоем занятии никакой перспективы. Теперь вижу. Имеешь ли ты представление, насколько могущественна организация Кредитный союз для полиции?
Голд растерянно заморгал.
– Ну да. Благодаря им мы могли купить этот дом.
– Этот дом обошелся нам почти даром, Джек. Любой простои работяга мог позволить купить себе дом в этом районе. Нет, я говорю о вкладах в частную собственность. Мы могли бы купить себе хороший дом, стоянку для машин, возможно, даже небольшой торговый центр.
– Но, Бог мой, Эвелин, разве мы можем себе это позволить?
Она застенчиво улыбнулась.
– Не скажи. Ежедневно мне на стол попадают бумаги о самых невероятных сделках. Просто нужно действовать. Если уметь считать деньги, то и на зарплату офицера полиции можно приобрести практически все. Возможно, это вообще лучшая профессия в гражданской службе.
Голд слушал, а она говорила, все больше и больше увлекаясь собственной речью.
– И потом, Джек, раз уж ты выбрал себе такую карьеру, надо постараться, чтоб это действительно была карьера!
– Я что-то не пойму, Эвелин...
– Джек, ты уже стал детективом. Ты сам мне говорил, что большинство копов как влезут в форму, так уж никогда из нее и не вылезут. Ты же достиг своей цели с легкостью. – Глаза Эвелин возбужденно сверкнули. – Этого я от тебя и жду, Джек. Постарайся. Вот и все. Сейчас ты просто плывешь по течению. Ничто тебя по-настоящему не интересует, ничто не впечатляет. Ты можешь стать лучшим полицейским в управлении, если постараешься.
Голд криво улыбнулся.
– Но многие и без того считают, что я – лучший полицейский.
Эвелин отвергла это предположение, покачав головой.
– Самый храбрый – возможно. Самый одержимый – это уж точно. Но я говорю о том, чтоб ты стал лучшим, Джек. Самым-самым... Я говорю о кресле начальника.
Голд уставился на нее, не веря своим ушам.
– Да ты с ума сошла, Эв, – пробормотал он, – а даже если нет, то кто, скажи мне на милость, захочет...
– Полно людей! – воскликнула Эвелин. Она встала и расхаживала теперь взад-вперед по тесной кухне. – На свете полно людей, которые мечтают пробраться наверх, добиться пика в своей карьере. Причем неважно, чем они занимаются. И что тут удивительного, Джек? Боже, неужели тебе не хочется большего? Неужели это тебя вполне удовлетворяет? – Она обвела рукой крохотную кухоньку. – Вся твоя жизнь сводилась до сих пор к простому, выпендрежу перед своими ребятами. К похлопыванию по задницам в душе. Ты так и не стал взрослым. Джек. Ты до сих пор выходишь на дежурство как на охоту, убиваешь, потом приносишь добычу друзьям – полюбоваться. Но эта добыча – люди!
Эвелин гневно смотрела на него. Через секунду Голд отвел глаза. Она помолчала, подошла к плите, поставила на огонь чайник, по-прежнему храня ледяное молчание. Налила себе чашку чая, села за стол напротив.
– Джек, – начала она мягко, – ты у меня чертовски храбрый парень, настоящий герой. Ты молод, ты еврей. Для тебя не существует границ, по крайней мере в твоем отделении.
– Если ты думаешь, что у нас нет антисемитски настроенных копов, то...
– Послушай, Джек, Америка входит в эпоху нацменьшинств. Я предвижу, очень скоро наступит день, когда представителям нацменьшинств будут оказывать поддержку везде и во всем. Только потому, что они мексиканцы, негры или просто женщины. Или даже гомосексуалисты.
– Да, ничего себе, радостный будет денек!
– А также евреям, потому что в Америке они тоже нацменьшинство. Ты – белый. Ты говоришь по-английски. Ты здесь родился. Так почему бы тебе не получить свой кусок пирога?
– Эв, я никогда прежде ничего подобного от тебя не слышал.
Она потянулась через стол и взяла его за руку.
– Знаешь, Джек, совсем недавно у меня на очень многое открылись глаза. И я хотела бы открыть глаза тебе. Многие мужчины используют свое служебное положение как трамплин для достижения более высоких целей, гораздо более высоких...
– О чем это ты?
– О политике, Джек. О городском совете. О муниципалитете. Возможно, должности районного прокурора, но для этого тебе придется вернуться в вечернюю школу.
– Нет. Эв, ты точно сошла с ума!
– Это тебе кажется. А я вижу нас обоих вместе счастливыми, преуспевающими, богатыми. – Она погладила руку Голда и еще больше подалась вперед. – Золотые Голды, вот как нас будут все называть, Джек. И мы вполне можем этого добиться, надо только постараться. Постарайся! Пожалуйста, прошу, постарайся ради меня, Джек!
И он стал стараться. На год вернулся в вечернюю школу. В свободные от занятий вечера дежурил на бейсбольных и регби матчах, на разных дерби. Он старался заработать где и как мог. Получил нашивки лейтенанта полиции. Сослуживцы, так искренне поздравлявшие его с победой в той памятной перестрелке, теперь перешептывались за спиной, что он получил свое второе повышение так быстро только благодаря тому, что он еврей. До Голда доходили эти слухи. Но он плевал на них. Сперва тебе не дают ходу потому, что ты еврей, рассуждал он, потом обвиняют, что ты чего-то добился именно потому, что ты еврей.
Он начал приносить домой деньги. Иногда чек, иногда наличные. Больше наличных, чем зарабатывал, порой гораздо больше. Эвелин, казалось, не замечала. По крайней мере, никак не комментировала. Под ее руководством они сперва купили в Санта-Монике двухэтажную квартиру с внутренней лестницей, затем трехэтажную, потом бакалейную лавку в Саут-Сентрал – все с небольшой скидкой и очень крупными ежемесячными взносами. Порой Голд приносил домой деньги совсем уж неизвестно откуда. Эвелин ни разу не задала ему ни одного вопроса. Впервые за семь лет супружества она забеременела. Уэнди – вторая причина, по которой они остались вместе. Ей пришлось уйти с работы. Теперь все финансовые проблемы падали на плечи Голда, но он не жаловался. Родилась Уэнди, но Эвелин на службу не вернулась. Сказала, что будет сидеть дома и управлять их собственностью. Так они прожили еще семь лет, а потом вдруг умерла Анжелика.
И все развалилось, как карточный домик.
* * *
– Прошу прощения, слышал звонок, но присел, знаете ли, по большому. А такое дело прерывать никак нельзя, нет, никак...
На Голда глядела такая знакомая, круглая и цветущая физиономия ночного сторожа.
– Нет проблем, – ответил Голд, показывая сторожу маленький серебряный ключик. Сторож отмахнулся.
– Белых не проверяю, – сказал он с ухмылкой. Отпер замок и раздвинул ворота. Голд забрался в машину. Сторож сделал ему знак: проезжай.
– Посигнальте, когда соберетесь уходить. Я буду в конторе.
– О'кей, – ответил Голд. – Спасибо.
Он медленно проехал вдоль длинного ряда освещенных флюоресцентными лампами помещений с раздвижными дверями, напоминавших гаражи, пока не увидел на стене одного из них тот же номер, что был выбит на его ключе. Отпер, толкнул металлическую дверь. В ноздри ему ударил спертый воздух. Он не заглядывал сюда три или четыре года. Просто каждое первое января оплачивал счет за год вперед, затем сжигал квитанцию и прятал ключ в гараже, возле дома.
Голд дернул за цепочку, и под потолком вспыхнула голая 150-ваттная лампа, залив холодным электрическим светом небольшое, почти квадратное помещение с цементным полом. Именно эту лампочку ввинтил он сюда, когда шестнадцать лет назад арендовал этот склад. Уже только она свидетельствовала о том, как редко он здесь бывал.
Он закрыл за собой дверь.
К стене был криво прислонен матрас, рядом стояла продавленная кушетка с грязными подушками, несколько стульев из старомодного кухонного гарнитура – таких сейчас днем с огнем не сыскать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84