Так как усадьба Уотермилл вплотную примыкала к землям Морлэндов, путешественники могли не покидать пределов собственных земель – и поэтому Елизавета не взяла с собой слуги, что, как она знала, взбесило бы Пола. Но Пол в тот день пропадал в горах, присматривая за тем, как его слуги мажут натертые спины подъяремной скотины целебной мазью из цветов ракитника, сваренных в смеси мочи и рассола.
– Чем твой отец меньше знает, тем лучше он спит, – сурово произнесла Елизавета, обращаясь к любимому чаду.
– Да, мама, – послушно согласился Джон, но прибавил: – Только не думай возвращаться домой одна. Если я не смогу сопровождать тебя, попроси лакея у тети Нэн.
– Да, Джон, – ответила она с притворной покорностью, и оба они расхохотались.
В Уотермилле их встречал Мэтью – в имении он был теперь экономом, распорядителем, дворецким, казначеем: в общем, почти хозяином. Он проводил их в маленький и уютный дворик, окруженный стенами, с южной стороны дома, сказав, что там они найдут госпожу.
– А что хозяин?.. – нерешительно спросила Елизавета.
Мэтью чуть заметно покачал головой и проговорил бесстрастно:
– Хозяин в своем кабинете и приказал его не беспокоить. Нужно ли прислать кого-нибудь, чтобы вас проводили в сад?
– Не стоит, Мэтью. Не хочу отвлекать вас от исполнения ваших обязанностей.
В маленьком садике взору их предстала идиллическая картина. Тут было не так жарко – зной кое-как поглощали стены из красного пластинчатого кирпича, и слышалось непрерывное, навевающее дремоту жужжание пчел. Они слетались сюда на запах бархатцев и лаванды, специально высаженных на грядках. Ведь без пчелы не завяжется плод – а сейчас для этого было самое время. Вдоль стен росли аккуратно подстриженные абрикосовые и персиковые деревья, а также смоковницы, посередине – квадратные грядки клубники, чудесные смородиновые кусты, а под ними – прячущиеся в листьях маленькие сладкие дыни.
Их тут же радостным лаем приветствовал Зак, борзая Нанетты – пес подбежал к ним, виляя хвостом, и тут же ткнулся носом в загорелую руку Джона. Нанетта, в это время находившаяся в дальнем конце сада, обернулась, чтобы посмотреть, кто пришел, и лицо ее озарила улыбка. Дома она носила очень простую одежду – прямое крестьянское платье с маленьким удобным воротничком, а волосы прикрывала белым льняным крахмальным чепчиком. Елизавета удивилась, насколько эта одежда делала Нанетту моложе. Издалека ее, маленькую и худенькую, легко было принять за совсем молодую женщину.
Рядом с ней, с корзинкой в руках, стояла Мэри Сеймур – ей вот-вот должно было исполниться двенадцать, и она уже выглядела, как настоящая маленькая женщина. Она была невысокая, пухленькая, со светлой кожей и вьющимися золотыми волосами. Широкополая соломенная шляпа, которую она надела, чтобы уберечься от солнца, не скрыла румянца, окрасившего ее щеки при виде Джона. Елизавета заметила это и улыбнулась своим мыслям. Ну, а если и так? Правда, сейчас Джон может обратить внимание на девушку, только если она вдруг встанет на четвереньки и побежит, но когда-нибудь – если у Пола не возникнет более грандиозных планов – Елизавета с радостью даст согласие на их помолвку.
– Моя дорогая! – Нанетта подошла и расцеловала обоих. – Как я рада вас видеть! Посмотри, вот первый крошечный абрикос. Попробуй – он мал, но так сладок!
– И вправду мал, – рассмеялась Елизавета. – А это случайно не горошинка, тетя Нэн?
Нанетта попыталась напустить на себя оскорбленный вид:
– Только попробуй – абрикосы усадьбы Морлэндов никогда не были такими сладкими. Ну же! Здравствуй, Джон. Мэри, куда ты запропастилась? Подойди и поздоровайся наконец!
Мэри застенчиво кивнула, но так и не решилась заговорить. Джон по-братски приветствовал ее, но очевидно было, что его куда больше занимают подлизыванья Зака.
– Ты чудно выглядишь, тетя Нэн, – от тебя словно веет свежестью. Ах, если бы я могла так одеваться! Знаешь, я беспокоюсь за свою жизнь – я ведь приехала сюда без слуг.
– А к чему была такая спешка? – Нанетта жестом пригласила Елизавету присесть на одну из каменных скамеечек. Нанетта безмятежно глядела на голубое небо сквозь ветви яблонь, растущих по ту сторону стен в саду. Они уже отяжелели от молодых золотисто-зеленых плодов, которые были словно драгоценные камни в оправе из зеленой листвы... Наступило как раз то время, когда незаметно кончается лето, плавно перетекая в осень, – но еще не было явных примет увядания, лишь ход жизни словно замедлялся...
– Джон переживает – ведь Тодди до сих пор не возвратился, – сказала Елизавета. – Я говорю ему, чтобы не ждал раньше первого снега – а может, он и тогда не явится.
– Но, мама, он ведь прежде всегда приходил, – горячо возразил Джон. – Когда он удрал прошлым летом, к этому времени он уже вернулся. А потом весной он пропал всего на месяц...
– Джон, ты ведь знал, что приручить лисицу невозможно. Недаром мы говорим «дикий, словно лиса»? – мягко ответила Елизавета. – Почему бы тебе не попросить у отца щенка?
Нанетта с сочувствием переводила взгляд с одного на другого:
– Так ты привезла его, чтобы отвлечь? – улыбнулась она. – Или ты хотела разузнать что-нибудь о Тодди?
– Думала, может быть, он прогуляется с Джэном – может, они проедутся верхом или искупаются, чтобы он хоть на время перестал печалиться о Тодди, – ответила Елизавета.
– Джэн собирался на рыбалку с мальчиками Смитов. – Мэри, дорогая, сбегай, посмотри – может, он еще не ушел – тогда попроси его прийти.
– Да, мадам.
– И захвати корзинку с клубникой – Мэтью передаст ее на кухню.
– Хорошо, мадам. – Мэри убежала. Нанетта частенько давала ей поручения – она была проворна и умна и исполняла все лучше любой служанки.
Джон тем временем чуть поодаль развлекался в компании Зака. Елизавета понизила голос:
– Мэтью сказал, что Джеймс все еще у себя в кабинете. Как он, Нэн?
Нанетта печально покачала головой:
– По-моему, неважно. Очень мало ест, сильно исхудал. Но, что всего хуже, он молчит. Редко скажет пару слов, не смеется и не поет, как прежде. Он и не работает, просто запирается на целый день. Я порой подглядываю за ним потихоньку. Он просто сидит часами, уставясь в никуда.
– Джеймс все еще скорбит? – осторожно спросила Елизавета. Со дня смерти Александра прошло уже полтора года, но она знала, что рана все еще кровоточила.
– О мальчике? Я не знаю... Поначалу я думала, что дело в этом, но тут кроется еще что-то. Думаю, он поглощен и другими проблемами. Иногда это сильно осложняет нам жизнь.
– Религия?
– Да. Он запретил всем нам посещать мессы. И слугам, и Джэну, и мне – всем.
– Из-за штрафов? – спросила изумленная Елизавета. Был издан закон, по которому каждый посещающий католическую мессу обязан внести в казну сто марок [Старинная английская монета], но людей редко преследовали – особенно тут, на севере. Существовал также двенадцатипенсовый штраф за непосещение церкви по воскресеньям и по большим праздникам – этот взимался регулярно. Но так как сумма была мизерная, католические семейства просто выплачивали деньги раз в год местному судье – и продолжали жить по-старому. На самом же деле королева и архиепископ Паркер создали вполне приемлемые условия для всех, кроме разве что самых неистовых приверженцев папского католицизма. А непосещение храма чаще всего было результатом лености, нежели проявлением убеждений.
– Нет, штрафы здесь ни при чем. Трудно понять, что на самом деле у него на уме, ведь он так неохотно говорит – но мне кажется, он склоняется к тому, что протестанты правы. Он заставляет нас всех посещать храм – по его словам, в угоду королеве. Этим, собственно, и исчерпываются его придворные обязанности. Порой мне кажется... – Нанетта запнулась. Елизавета осторожно переспросила:
– Кажется что, кузина?
– Что скорбь об Александре заставила его так перемениться...
На это Елизавета ничего не могла ответить. Она только спросила:
– Так у вас больше не служат мессы?
По лицу Нанетты скользнула легкая улыбка, в которой было больше горечи, нежели веселья:
– Я родилась и воспитана католичкой. Хотя большую часть жизни я не была паписткой. Вера короля Генриха достаточно хороша для меня – и, думаю, для королевы. Знаешь, о чем мне время от времени пишет Мэтью Паркер? Что королева изо всех сил сопротивляется тому, чтобы церковь была лишена прежних привилегий – а в ее алтаре такое же распятие, свечи и цветы, как и у королевы Марии. – Она совершенно забылась и громко рассмеялась: – Так, о чем ты спрашивала?
– О мессе.
– Ах, да... Что ж, дорогая моя, ведь у меня есть капеллан, наш дорогой Симон – а что же еще делать капеллану? Думаю, Джеймс рад был бы от него избавиться, но ведь это мой слуга, а вовсе не Джеймса – а наш брачный договор предусматривает, что мои слуги в полной моей власти, и поделать он ничего не может. Тише, Джон возвращается, – она возвысила голос: – Что так надолго заинтересовало тебя, цыпленок?
– Паук, тетя Нэн, – у него было брюшко такого цвета... ну, как шейка голубя, вся переливающаяся, – отвечал Джон. Большая и тяжелая пчела вдруг опустилась прямо на рукав его камзола. Он взглянул на нее и улыбнулся. – Поглядите-ка! Приятель, твои ножки отяжелели от пыльцы. Ты словно ослик с торбами наперевес. Иди-ка сюда, маленький братец, – сказал он, протягивая палец – пчела, словно поняв, чего от нее хотят, взобралась на него и преспокойно уселась. Джон поднес руку ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть насекомое. – Лети-ка домой, малыш, – у тебя достаточно ценного груза, не перетрудись. – Он поднял руку вверх, пчела взмыла в воздух и полетела куда-то за садовую ограду.
Нанетта и Елизавета обменялись взглядами.
– Они никогда не жалят его, – заметила Елизавета. – Дома он достает из ульев мед – и не надевает сетки, и не дымит в улей головешкой, чтобы усыпить пчел. Ни одна еще никогда его не ужалила!
– А с какой это стати? – удивился Джон. – Они же знают, что я не причиню им зла.
Тут ворота открылись и вошел Джэн, сопровождаемый Мэри, следующей за ним по пятам.
– Погляди, медвежонок, кто к нам приехал в гости! – Нанетта встала, позволив своему высокому сыну обнять себя. – Елизавета спрашивала, не пригласишь ли ты Джона прогуляться с тобой.
– Тогда как раз самое время, – ответил Джэн, улыбаясь Нанетте. На Елизавету он не глядел, так как знал, что она почему-то недолюбливает его, а не в его обычаях было раздражать понапрасну людей. – Пришли Роб и Джеки, и мы уже собирались уходить, когда прибежала маленькая Мэри. Если бы не ее легкие и быстрые ножки, она не застала бы нас. – Он нежно взглянул на Мэри – та вспыхнула и потупилась. – Джон может пойти с нами, но, думаю, ему будет не слишком интересно. Мы ведь идем ловить кроликов в Харвуд.
– В Харвуд? – взволнованно переспросил Джон. – Но ведь именно там мы тогда и нашли Тодди! Ты помнишь?
– Да неужто? – глаза Джэна округлились. – А я-то позабыл совсем! В таком случае, пока мы будем ловить кроликов, ты поищи Тодди. Но не суй руки во все норы без разбора – останешься без пальцев!
Джон оживленно простился с матерью и Нанеттой, совершенно позабыв про Мэри, и поспешил к воротам. Нанетта чуть задержала Джэна:
– А куда ты собирался на самом деле, медвежонок?
Он ухмыльнулся:
– На болото в Эккомб, но какая разница? Кролик – везде кролик.
– Да благословит тебя Господь, дорогой мой! – смеясь, сказала Нанетта. – Доброй охоты, медвежонок. Не притащи по ошибке зайца!
– Еще чего! Я в достаточной мере Морлэнд, чтобы в этом разбираться! – и через минуту его уже не было в саду, и вновь настала тишина.
И в этой тишине Елизавета стала думать о том, о чем думала всегда, когда видела Джона рядом с Джэном. Ведь Джон не был ее первенцем – если ее первый ребенок выжил, то сейчас он должен быть ровесником Джэна. Ребенка унесли сразу же после рождения, и Елизавета не знала даже, мальчик это был или девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Чем твой отец меньше знает, тем лучше он спит, – сурово произнесла Елизавета, обращаясь к любимому чаду.
– Да, мама, – послушно согласился Джон, но прибавил: – Только не думай возвращаться домой одна. Если я не смогу сопровождать тебя, попроси лакея у тети Нэн.
– Да, Джон, – ответила она с притворной покорностью, и оба они расхохотались.
В Уотермилле их встречал Мэтью – в имении он был теперь экономом, распорядителем, дворецким, казначеем: в общем, почти хозяином. Он проводил их в маленький и уютный дворик, окруженный стенами, с южной стороны дома, сказав, что там они найдут госпожу.
– А что хозяин?.. – нерешительно спросила Елизавета.
Мэтью чуть заметно покачал головой и проговорил бесстрастно:
– Хозяин в своем кабинете и приказал его не беспокоить. Нужно ли прислать кого-нибудь, чтобы вас проводили в сад?
– Не стоит, Мэтью. Не хочу отвлекать вас от исполнения ваших обязанностей.
В маленьком садике взору их предстала идиллическая картина. Тут было не так жарко – зной кое-как поглощали стены из красного пластинчатого кирпича, и слышалось непрерывное, навевающее дремоту жужжание пчел. Они слетались сюда на запах бархатцев и лаванды, специально высаженных на грядках. Ведь без пчелы не завяжется плод – а сейчас для этого было самое время. Вдоль стен росли аккуратно подстриженные абрикосовые и персиковые деревья, а также смоковницы, посередине – квадратные грядки клубники, чудесные смородиновые кусты, а под ними – прячущиеся в листьях маленькие сладкие дыни.
Их тут же радостным лаем приветствовал Зак, борзая Нанетты – пес подбежал к ним, виляя хвостом, и тут же ткнулся носом в загорелую руку Джона. Нанетта, в это время находившаяся в дальнем конце сада, обернулась, чтобы посмотреть, кто пришел, и лицо ее озарила улыбка. Дома она носила очень простую одежду – прямое крестьянское платье с маленьким удобным воротничком, а волосы прикрывала белым льняным крахмальным чепчиком. Елизавета удивилась, насколько эта одежда делала Нанетту моложе. Издалека ее, маленькую и худенькую, легко было принять за совсем молодую женщину.
Рядом с ней, с корзинкой в руках, стояла Мэри Сеймур – ей вот-вот должно было исполниться двенадцать, и она уже выглядела, как настоящая маленькая женщина. Она была невысокая, пухленькая, со светлой кожей и вьющимися золотыми волосами. Широкополая соломенная шляпа, которую она надела, чтобы уберечься от солнца, не скрыла румянца, окрасившего ее щеки при виде Джона. Елизавета заметила это и улыбнулась своим мыслям. Ну, а если и так? Правда, сейчас Джон может обратить внимание на девушку, только если она вдруг встанет на четвереньки и побежит, но когда-нибудь – если у Пола не возникнет более грандиозных планов – Елизавета с радостью даст согласие на их помолвку.
– Моя дорогая! – Нанетта подошла и расцеловала обоих. – Как я рада вас видеть! Посмотри, вот первый крошечный абрикос. Попробуй – он мал, но так сладок!
– И вправду мал, – рассмеялась Елизавета. – А это случайно не горошинка, тетя Нэн?
Нанетта попыталась напустить на себя оскорбленный вид:
– Только попробуй – абрикосы усадьбы Морлэндов никогда не были такими сладкими. Ну же! Здравствуй, Джон. Мэри, куда ты запропастилась? Подойди и поздоровайся наконец!
Мэри застенчиво кивнула, но так и не решилась заговорить. Джон по-братски приветствовал ее, но очевидно было, что его куда больше занимают подлизыванья Зака.
– Ты чудно выглядишь, тетя Нэн, – от тебя словно веет свежестью. Ах, если бы я могла так одеваться! Знаешь, я беспокоюсь за свою жизнь – я ведь приехала сюда без слуг.
– А к чему была такая спешка? – Нанетта жестом пригласила Елизавету присесть на одну из каменных скамеечек. Нанетта безмятежно глядела на голубое небо сквозь ветви яблонь, растущих по ту сторону стен в саду. Они уже отяжелели от молодых золотисто-зеленых плодов, которые были словно драгоценные камни в оправе из зеленой листвы... Наступило как раз то время, когда незаметно кончается лето, плавно перетекая в осень, – но еще не было явных примет увядания, лишь ход жизни словно замедлялся...
– Джон переживает – ведь Тодди до сих пор не возвратился, – сказала Елизавета. – Я говорю ему, чтобы не ждал раньше первого снега – а может, он и тогда не явится.
– Но, мама, он ведь прежде всегда приходил, – горячо возразил Джон. – Когда он удрал прошлым летом, к этому времени он уже вернулся. А потом весной он пропал всего на месяц...
– Джон, ты ведь знал, что приручить лисицу невозможно. Недаром мы говорим «дикий, словно лиса»? – мягко ответила Елизавета. – Почему бы тебе не попросить у отца щенка?
Нанетта с сочувствием переводила взгляд с одного на другого:
– Так ты привезла его, чтобы отвлечь? – улыбнулась она. – Или ты хотела разузнать что-нибудь о Тодди?
– Думала, может быть, он прогуляется с Джэном – может, они проедутся верхом или искупаются, чтобы он хоть на время перестал печалиться о Тодди, – ответила Елизавета.
– Джэн собирался на рыбалку с мальчиками Смитов. – Мэри, дорогая, сбегай, посмотри – может, он еще не ушел – тогда попроси его прийти.
– Да, мадам.
– И захвати корзинку с клубникой – Мэтью передаст ее на кухню.
– Хорошо, мадам. – Мэри убежала. Нанетта частенько давала ей поручения – она была проворна и умна и исполняла все лучше любой служанки.
Джон тем временем чуть поодаль развлекался в компании Зака. Елизавета понизила голос:
– Мэтью сказал, что Джеймс все еще у себя в кабинете. Как он, Нэн?
Нанетта печально покачала головой:
– По-моему, неважно. Очень мало ест, сильно исхудал. Но, что всего хуже, он молчит. Редко скажет пару слов, не смеется и не поет, как прежде. Он и не работает, просто запирается на целый день. Я порой подглядываю за ним потихоньку. Он просто сидит часами, уставясь в никуда.
– Джеймс все еще скорбит? – осторожно спросила Елизавета. Со дня смерти Александра прошло уже полтора года, но она знала, что рана все еще кровоточила.
– О мальчике? Я не знаю... Поначалу я думала, что дело в этом, но тут кроется еще что-то. Думаю, он поглощен и другими проблемами. Иногда это сильно осложняет нам жизнь.
– Религия?
– Да. Он запретил всем нам посещать мессы. И слугам, и Джэну, и мне – всем.
– Из-за штрафов? – спросила изумленная Елизавета. Был издан закон, по которому каждый посещающий католическую мессу обязан внести в казну сто марок [Старинная английская монета], но людей редко преследовали – особенно тут, на севере. Существовал также двенадцатипенсовый штраф за непосещение церкви по воскресеньям и по большим праздникам – этот взимался регулярно. Но так как сумма была мизерная, католические семейства просто выплачивали деньги раз в год местному судье – и продолжали жить по-старому. На самом же деле королева и архиепископ Паркер создали вполне приемлемые условия для всех, кроме разве что самых неистовых приверженцев папского католицизма. А непосещение храма чаще всего было результатом лености, нежели проявлением убеждений.
– Нет, штрафы здесь ни при чем. Трудно понять, что на самом деле у него на уме, ведь он так неохотно говорит – но мне кажется, он склоняется к тому, что протестанты правы. Он заставляет нас всех посещать храм – по его словам, в угоду королеве. Этим, собственно, и исчерпываются его придворные обязанности. Порой мне кажется... – Нанетта запнулась. Елизавета осторожно переспросила:
– Кажется что, кузина?
– Что скорбь об Александре заставила его так перемениться...
На это Елизавета ничего не могла ответить. Она только спросила:
– Так у вас больше не служат мессы?
По лицу Нанетты скользнула легкая улыбка, в которой было больше горечи, нежели веселья:
– Я родилась и воспитана католичкой. Хотя большую часть жизни я не была паписткой. Вера короля Генриха достаточно хороша для меня – и, думаю, для королевы. Знаешь, о чем мне время от времени пишет Мэтью Паркер? Что королева изо всех сил сопротивляется тому, чтобы церковь была лишена прежних привилегий – а в ее алтаре такое же распятие, свечи и цветы, как и у королевы Марии. – Она совершенно забылась и громко рассмеялась: – Так, о чем ты спрашивала?
– О мессе.
– Ах, да... Что ж, дорогая моя, ведь у меня есть капеллан, наш дорогой Симон – а что же еще делать капеллану? Думаю, Джеймс рад был бы от него избавиться, но ведь это мой слуга, а вовсе не Джеймса – а наш брачный договор предусматривает, что мои слуги в полной моей власти, и поделать он ничего не может. Тише, Джон возвращается, – она возвысила голос: – Что так надолго заинтересовало тебя, цыпленок?
– Паук, тетя Нэн, – у него было брюшко такого цвета... ну, как шейка голубя, вся переливающаяся, – отвечал Джон. Большая и тяжелая пчела вдруг опустилась прямо на рукав его камзола. Он взглянул на нее и улыбнулся. – Поглядите-ка! Приятель, твои ножки отяжелели от пыльцы. Ты словно ослик с торбами наперевес. Иди-ка сюда, маленький братец, – сказал он, протягивая палец – пчела, словно поняв, чего от нее хотят, взобралась на него и преспокойно уселась. Джон поднес руку ближе к глазам, чтобы получше рассмотреть насекомое. – Лети-ка домой, малыш, – у тебя достаточно ценного груза, не перетрудись. – Он поднял руку вверх, пчела взмыла в воздух и полетела куда-то за садовую ограду.
Нанетта и Елизавета обменялись взглядами.
– Они никогда не жалят его, – заметила Елизавета. – Дома он достает из ульев мед – и не надевает сетки, и не дымит в улей головешкой, чтобы усыпить пчел. Ни одна еще никогда его не ужалила!
– А с какой это стати? – удивился Джон. – Они же знают, что я не причиню им зла.
Тут ворота открылись и вошел Джэн, сопровождаемый Мэри, следующей за ним по пятам.
– Погляди, медвежонок, кто к нам приехал в гости! – Нанетта встала, позволив своему высокому сыну обнять себя. – Елизавета спрашивала, не пригласишь ли ты Джона прогуляться с тобой.
– Тогда как раз самое время, – ответил Джэн, улыбаясь Нанетте. На Елизавету он не глядел, так как знал, что она почему-то недолюбливает его, а не в его обычаях было раздражать понапрасну людей. – Пришли Роб и Джеки, и мы уже собирались уходить, когда прибежала маленькая Мэри. Если бы не ее легкие и быстрые ножки, она не застала бы нас. – Он нежно взглянул на Мэри – та вспыхнула и потупилась. – Джон может пойти с нами, но, думаю, ему будет не слишком интересно. Мы ведь идем ловить кроликов в Харвуд.
– В Харвуд? – взволнованно переспросил Джон. – Но ведь именно там мы тогда и нашли Тодди! Ты помнишь?
– Да неужто? – глаза Джэна округлились. – А я-то позабыл совсем! В таком случае, пока мы будем ловить кроликов, ты поищи Тодди. Но не суй руки во все норы без разбора – останешься без пальцев!
Джон оживленно простился с матерью и Нанеттой, совершенно позабыв про Мэри, и поспешил к воротам. Нанетта чуть задержала Джэна:
– А куда ты собирался на самом деле, медвежонок?
Он ухмыльнулся:
– На болото в Эккомб, но какая разница? Кролик – везде кролик.
– Да благословит тебя Господь, дорогой мой! – смеясь, сказала Нанетта. – Доброй охоты, медвежонок. Не притащи по ошибке зайца!
– Еще чего! Я в достаточной мере Морлэнд, чтобы в этом разбираться! – и через минуту его уже не было в саду, и вновь настала тишина.
И в этой тишине Елизавета стала думать о том, о чем думала всегда, когда видела Джона рядом с Джэном. Ведь Джон не был ее первенцем – если ее первый ребенок выжил, то сейчас он должен быть ровесником Джэна. Ребенка унесли сразу же после рождения, и Елизавета не знала даже, мальчик это был или девочка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63