Нанетта пристально наблюдала Джеймсом, когда открылась дверь и вошел Мэтью, сопровождаемый Александром и идущим следом Симоном, его наставником. Джеймс попытался, без особого, правда, успеха изобразить на лице суровость – нижняя губа Александра неопровержимо свидетельствовала о том, что он проштрафился.
– И что же на этот раз? – спросил он Мэтью.
– Похоже, мы гонялись за молодым петушком на дворе по лужам и промочили нашу обувь, – с холодной учтивостью ответствовал Мэтью. Джеймс внимательно посмотрел на сына, отметив влажный след на детской щеке.
– И мы осознали свою оплошность? – поинтересовался он.
– Осознали, сэр, и нас побили.
– Тогда вопрос исчерпан, и говорить больше не о чем. – Джеймс протянул руки. Александр кинулся к нему и через мгновение уже оказался в воздухе.
– Я не гонялся за ним, отец, – я с ним просто играл. – Уже стоя на полу, Александр запрокинул лицо вверх, глядя на отца. – А про грязь я просто позабыл, а когда вспомнил, было уже поздно. Учитель Симон сказал, что наказывает меня не за то, что я так извозился, а за мое непослушание: ведь я вышел из дому, а мне приказано было ждать в зале.
– И это правильно, дитя мое. Покорность и послушание – одни из первейших добродетелей христианина, – нежно ответил Джеймс. Он был рад, что передал учителю Симону право казнить и миловать, – он сильно сомневался, что сам смог бы поднять руку на этого ребенка, даже ради спасения его души... Глаза у Александра были золотисто-ореховые, чуть раскосые, словно у юного фавна, и блестящие от недавних слез.
– Но я на самом деле не ослушался, – рассудительно ответил Александр. – Я забыл. Если бы я помнил, то был бы послушен.
Джеймс поймал взгляд Нанетты поверх светловолосой головы Александра – она улыбалась такому забавному рассуждению.
– Объяснение – вовсе не уважительная причина, дорогой мой, – заметила она. – Царь Зла расставляет на нашем пути ловушки именно там, где мы всего слабее. А слабость – это когда мы помним то, что нам приятно, и забываем о менее приятном.
Александр, взглянув на нее, согласно кивнул. Он всегда держался чуть более сухо с матерью, нежели с отцом – ведь из них двоих именно она была строже, говорила о долге и справедливости и прочих добродетелях. Ребенок снова перевел взгляд на отца, Нанетта тоже посмотрела на Джеймса и произнесла:
– Очень хорошо, что у ребенка есть наставник, учитель Симон, – есть кому защитить его от твоего влияния.
– Ты права, мама, – быстро прибавил Александр. – Отец ни разу в жизни не ударил меня, и вот, посмотри, что из меня вышло!
Нанетта расхохоталась:
– Господь благословил меня в старости не одним сыном, и даже не двумя, а тремя сразу. И милой дочкой, – добавила она, бросая взгляд на Мэри. – Ну, а теперь мы должны поторопиться, иначе непременно опоздаем.
– Но, мама... – сказал Александр, спускаясь рядом с ней по лестнице, – ведь ты мне больше мама, чем Джэну?
Нанетту всегда беспокоило, что у Джэна возникнет по отношению к малышу чувство ревности, и она бросила быстрый взгляд на высокого темноволосого мальчика, обдумывая ответ. Джэн, перехватив этот взгляд, ответил за нее:
– Не волнуйся. В конце концов, у меня целых три матери – одна носила меня во чреве, вторая выкормила грудью, а третья вырастила меня. Должен ли я ответить, которую больше люблю?
Часовня в усадьбе Морлэнд была разрушена в 1541 году, и казалось, что она никогда не будет отстроена. Во времена протекторатов – когда страной правил мальчик-король – королевство всяческими способами склоняли к протестантизму, и Пол Морлэнд, третий из династии и хозяин усадьбы Морлэнд, не смел начинать строительных работ. Когда же умер король Эдуард – его убила чахотка, которой он захворал во время летнего путешествия – и воцарилась королева Мария, страна вновь примкнула к Римской Церкви.
Но невзирая на то, что в религиозном отношении обстановка весьма благоприятствовала восстановлению часовни, в условиях тогдашнего экономического хаоса Полу нелегко было изыскать средства. И пришлось ему распродать кое-какие городские имения – огромный дом на Кони-стрит и другой, на улице Питергейт, а позднее и небольшое поместье в Бишопторпе... Большим подспорьем оказались и пожертвования Джона Баттса и Джеймса Чэпема – и вот работы завершены.
Завершены – и прибыл епископ, дабы освятить храм, собралась семья и слуги, чтобы вознести благодарственные молитвы Господу... Поистине прекрасна была часовня – высокие сводчатые потолки, изысканные колонны с капителями, выкрашенными голубой краской и украшенные золотом, алтарная перегородка – творение рук талантливого резчика, и яркие витражи из цветного стекла на окнах. Древняя деревянная статуя Пресвятой Девы была отреставрирована и кое-где покрыта сусальным золотом. Прежде она стояла на постаменте около центральной колонны – но теперь место ей определили в особом, женском приделе часовни. Там же располагался мраморный памятник-надгробье, который Пол посвятил предкам и жене своей Элизабет. Надгробье заняло место прежнего, что погибло вместе со старой часовней. В мраморе изваяны были фигуры Роберта Морлэнда и Элеанор Кортиней в полный рост, возлежащих в богатом облачении на искусно изукрашенном ложе. В ногах у них лежал мешок с шерстью – источник богатства всего рода. По бордюру бежали буквы, складываясь в надпись: «Храброе сердце и чистейшая душа верны друг другу и в смерти. Благослови, Господи!»
Помимо величайшей гордости Пол ощущал и огромное облегчение – клятва, данная им семнадцать лет тому назад, исполнена! Ведь именно тогда, после смерти отца и старших братьев он неожиданно стал главой рода. После церемонии освящения и мессы последовал пышный пир в большом зале усадьбы. Сидя во главе стола, в окружении семьи, сподвижников и соседей, Пол Морлэнд впервые за все эти семнадцать лет чувствовал, что совершенно счастлив.
– Ну что же, Пол, – произнес Джеймс Чэпем, когда подали первое блюдо. – Ты выглядишь удовлетворенным.
– Что вполне естественно, – добавила Нанетта, сидящая между двумя мужчинами. – Часовня прекрасна. Гораздо красивее прежней.
– Но она еще не вполне закончена, – признался Пол. – На двух панелях алтарной перегородки недостает резьбы, да и консоли в северном приделе предстоит украсить, но в остальном...
Джэн высунулся из-за спины отца и сказал с серьезным лицом:
– Мой вам совет, сэр: закончите все работы как можно быстрее, пока все снова не перевернулось с ног на голову!
Брови Пола поползли вверх, а на лице Джеймса появилась сардоническая усмешка:
– Ты должен простить мальчугана, Пол. Это все слухи о тяжелом состоянии королевы. Поговаривают, что она вот-вот умрет, а если это случится...
– ...то на трон взойдет принцесса Елизавета, – закончил Пол. – Я думал об этом, и уверяю, что так оно и будет.
– Но чего же тогда бояться? – вмешалась Нанетта. – Принцесса Елизавета, конечно, не папистка, но она ревностная католичка – такая же, как ее покойный отец. Я знаю ее...
– Ты знала ее, – поправил Пол. – Прости меня, тетя Нэн, но ты не можешь знать, какова она сейчас, к тому же протестанты всеми силами стремятся сделать ее своим «знаменем», официальной главой...
– Я думаю, она захочет держаться золотой середины, как и ее отец. Но даже мужчине, к тому же могущественнейшему монарху было весьма непросто... Что же говорить об обыкновенной, слабой женщине? – заметил спокойно Джеймс.
В разговор вступил кузен Пола Иезекия, глава боковой ветви Морлэндов, прозванных Библейскими:
– Кстати, ей придется отдать свою руку протестантскому принцу – ни один католик на ней не женится. А тогда не миновать нам войны с Испанией, да и с Францией...
– Но, может, она все-таки не выйдет за иностранца? – робко предположила Нанетта. Но Иезекия угрюмо покачал своей львиной головой.
– Если она выйдет за кого-нибудь из придворных, начнется гражданская война, что еще хуже. Нет-нет, дела обстоят очень плохо...
Вдруг в голове Нанетты зазвучал голос отца, умершего сорок лет назад: «У Англии не будет больше королев. Это не годится, Нанетта. Усвой твердо: не должна девушка восседать на троне». Она вспомнила все так отчетливо, словно это было вчера, – как отец нежно обнимал ее, и его запах... Тогда он объяснял малютке Нанетте, почему королю Генриху VIII нужен именно сын, и почему ему недостаточно маленькой Марии. В этом и заключалась причина глубочайшей печали короля Генриха, и трагедия всех его жен, да и всего народа... Теперь Марии сорок два года, и она умирает, бесплодная владычица. После ее смерти на трон вступит ее сестра Елизавета – потому что на трон могут претендовать лишь женщины: у сестер короля рождаются лишь дочери...
– Ходят слухи, – продолжал Джеймс, – что король Филипп собирается жениться на ней после смерти королевы Марии, чтобы не утратить контроля над страной.
– Елизавета не выйдет за него, – решительно заявила Нанетта. – Народ будет против: это было ясно уже тогда, когда королева Мария стала его женой и тем самым надела всем на шею испанское ярмо! А Елизавета никогда не пойдет против воли народа. Даже когда она была еще девочкой, инстинкт безошибочно подсказывал ей, чего хочет народ!
В запальчивости она не заметила, что все умолкли. Джеймс коснулся ее руки, предостерегая, и сменил тему.
– Следующая церемония будет в моей школе. Надеюсь, могу рассчитывать на твое присутствие на освящении, Пол?
– Разумеется. А когда она состоится?
– В октябре, в день Святого Эдуарда. Мы назовем школу именем Святого Эдуарда.
– А не «школой Чэпема»? – с улыбкой спросил Пол. – Я подумал, что ты захочешь увековечить так свое имя.
– Достойной наградой мне будет польза, которую принесет школа, – ответил Джеймс. Последние несколько лет его особенно занимала благотворительность. – Я предусмотрел двенадцать мест для детей бедноты – а позже, возможно, и больше, если смогу заинтересовать этой идеей других. Александр посещает школу со дня открытия, и я надеюсь, что ты поддержишь мои начинания, отправив в нее своих детей. Что ты на это скажешь?
Пол снисходительно улыбнулся:
– Я не знаю, Джеймс... В обычаях у Морлэндов давать детям домашнее образование...
– Ну пообещай мне хотя бы маленького Пола и Мэри! – настаивал Джеймс. – Ну же, Пол, в этом ты не сможешь мне отказать – после того, как я помог тебе с перестройкой часовни! А потом мы подумаем и о больнице –нельзя забывать и о нищих, и о бродягах, особенно о женщинах с малолетними детьми. Не могу смотреть, когда они лежат на обочинах в своих лохмотьях...
– Не все сразу, Джеймс! – воскликнул, защищаясь, Пол. – Я отошлю маленького Пола в твою школу, но со всем остальным придется обождать. Часовня стоила мне куда больше, нежели я предполагал, а на больницу потребуются средства, которыми я в данный момент не располагаю.
Джеймс кивнул:
– Очень хорошо, я подожду. Но ни о чем не забуду.
Королева скончалась в ноябре.
– Она до последнего момента верила, – говорила Нанетта, – что в ее чреве растет ребенок.
Елизавета подняла от шитья полные горя глаза. Нанетта в сопровождении Мэри и Одри была приглашена к ней в усадьбу Морлэнд. Елизавета недавно разрешилась еще одним сыном – светловолосым малышом, которого нарекли Артуром. Сейчас он лежал на подушечке у ее ног. Елизавета выглядела усталой и бледной после недавних родов, а черное испанское платье (такие носили все дамы высшего света) еще больше подчеркивало ее бледность.
– Несчастная женщина, – промолвила она, взглянув на младенца, – тяжело выносить дитя, но еще тяжелее тщетно желать его...
Нанетта кивнула:
– Не могу забыть ее в молодости, до того, как она была лишена наследства. Такая прелестная молодая женщина, обожала танцевать и петь... Король Генри специально просил ее танцевать перед иностранными посланниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– И что же на этот раз? – спросил он Мэтью.
– Похоже, мы гонялись за молодым петушком на дворе по лужам и промочили нашу обувь, – с холодной учтивостью ответствовал Мэтью. Джеймс внимательно посмотрел на сына, отметив влажный след на детской щеке.
– И мы осознали свою оплошность? – поинтересовался он.
– Осознали, сэр, и нас побили.
– Тогда вопрос исчерпан, и говорить больше не о чем. – Джеймс протянул руки. Александр кинулся к нему и через мгновение уже оказался в воздухе.
– Я не гонялся за ним, отец, – я с ним просто играл. – Уже стоя на полу, Александр запрокинул лицо вверх, глядя на отца. – А про грязь я просто позабыл, а когда вспомнил, было уже поздно. Учитель Симон сказал, что наказывает меня не за то, что я так извозился, а за мое непослушание: ведь я вышел из дому, а мне приказано было ждать в зале.
– И это правильно, дитя мое. Покорность и послушание – одни из первейших добродетелей христианина, – нежно ответил Джеймс. Он был рад, что передал учителю Симону право казнить и миловать, – он сильно сомневался, что сам смог бы поднять руку на этого ребенка, даже ради спасения его души... Глаза у Александра были золотисто-ореховые, чуть раскосые, словно у юного фавна, и блестящие от недавних слез.
– Но я на самом деле не ослушался, – рассудительно ответил Александр. – Я забыл. Если бы я помнил, то был бы послушен.
Джеймс поймал взгляд Нанетты поверх светловолосой головы Александра – она улыбалась такому забавному рассуждению.
– Объяснение – вовсе не уважительная причина, дорогой мой, – заметила она. – Царь Зла расставляет на нашем пути ловушки именно там, где мы всего слабее. А слабость – это когда мы помним то, что нам приятно, и забываем о менее приятном.
Александр, взглянув на нее, согласно кивнул. Он всегда держался чуть более сухо с матерью, нежели с отцом – ведь из них двоих именно она была строже, говорила о долге и справедливости и прочих добродетелях. Ребенок снова перевел взгляд на отца, Нанетта тоже посмотрела на Джеймса и произнесла:
– Очень хорошо, что у ребенка есть наставник, учитель Симон, – есть кому защитить его от твоего влияния.
– Ты права, мама, – быстро прибавил Александр. – Отец ни разу в жизни не ударил меня, и вот, посмотри, что из меня вышло!
Нанетта расхохоталась:
– Господь благословил меня в старости не одним сыном, и даже не двумя, а тремя сразу. И милой дочкой, – добавила она, бросая взгляд на Мэри. – Ну, а теперь мы должны поторопиться, иначе непременно опоздаем.
– Но, мама... – сказал Александр, спускаясь рядом с ней по лестнице, – ведь ты мне больше мама, чем Джэну?
Нанетту всегда беспокоило, что у Джэна возникнет по отношению к малышу чувство ревности, и она бросила быстрый взгляд на высокого темноволосого мальчика, обдумывая ответ. Джэн, перехватив этот взгляд, ответил за нее:
– Не волнуйся. В конце концов, у меня целых три матери – одна носила меня во чреве, вторая выкормила грудью, а третья вырастила меня. Должен ли я ответить, которую больше люблю?
Часовня в усадьбе Морлэнд была разрушена в 1541 году, и казалось, что она никогда не будет отстроена. Во времена протекторатов – когда страной правил мальчик-король – королевство всяческими способами склоняли к протестантизму, и Пол Морлэнд, третий из династии и хозяин усадьбы Морлэнд, не смел начинать строительных работ. Когда же умер король Эдуард – его убила чахотка, которой он захворал во время летнего путешествия – и воцарилась королева Мария, страна вновь примкнула к Римской Церкви.
Но невзирая на то, что в религиозном отношении обстановка весьма благоприятствовала восстановлению часовни, в условиях тогдашнего экономического хаоса Полу нелегко было изыскать средства. И пришлось ему распродать кое-какие городские имения – огромный дом на Кони-стрит и другой, на улице Питергейт, а позднее и небольшое поместье в Бишопторпе... Большим подспорьем оказались и пожертвования Джона Баттса и Джеймса Чэпема – и вот работы завершены.
Завершены – и прибыл епископ, дабы освятить храм, собралась семья и слуги, чтобы вознести благодарственные молитвы Господу... Поистине прекрасна была часовня – высокие сводчатые потолки, изысканные колонны с капителями, выкрашенными голубой краской и украшенные золотом, алтарная перегородка – творение рук талантливого резчика, и яркие витражи из цветного стекла на окнах. Древняя деревянная статуя Пресвятой Девы была отреставрирована и кое-где покрыта сусальным золотом. Прежде она стояла на постаменте около центральной колонны – но теперь место ей определили в особом, женском приделе часовни. Там же располагался мраморный памятник-надгробье, который Пол посвятил предкам и жене своей Элизабет. Надгробье заняло место прежнего, что погибло вместе со старой часовней. В мраморе изваяны были фигуры Роберта Морлэнда и Элеанор Кортиней в полный рост, возлежащих в богатом облачении на искусно изукрашенном ложе. В ногах у них лежал мешок с шерстью – источник богатства всего рода. По бордюру бежали буквы, складываясь в надпись: «Храброе сердце и чистейшая душа верны друг другу и в смерти. Благослови, Господи!»
Помимо величайшей гордости Пол ощущал и огромное облегчение – клятва, данная им семнадцать лет тому назад, исполнена! Ведь именно тогда, после смерти отца и старших братьев он неожиданно стал главой рода. После церемонии освящения и мессы последовал пышный пир в большом зале усадьбы. Сидя во главе стола, в окружении семьи, сподвижников и соседей, Пол Морлэнд впервые за все эти семнадцать лет чувствовал, что совершенно счастлив.
– Ну что же, Пол, – произнес Джеймс Чэпем, когда подали первое блюдо. – Ты выглядишь удовлетворенным.
– Что вполне естественно, – добавила Нанетта, сидящая между двумя мужчинами. – Часовня прекрасна. Гораздо красивее прежней.
– Но она еще не вполне закончена, – признался Пол. – На двух панелях алтарной перегородки недостает резьбы, да и консоли в северном приделе предстоит украсить, но в остальном...
Джэн высунулся из-за спины отца и сказал с серьезным лицом:
– Мой вам совет, сэр: закончите все работы как можно быстрее, пока все снова не перевернулось с ног на голову!
Брови Пола поползли вверх, а на лице Джеймса появилась сардоническая усмешка:
– Ты должен простить мальчугана, Пол. Это все слухи о тяжелом состоянии королевы. Поговаривают, что она вот-вот умрет, а если это случится...
– ...то на трон взойдет принцесса Елизавета, – закончил Пол. – Я думал об этом, и уверяю, что так оно и будет.
– Но чего же тогда бояться? – вмешалась Нанетта. – Принцесса Елизавета, конечно, не папистка, но она ревностная католичка – такая же, как ее покойный отец. Я знаю ее...
– Ты знала ее, – поправил Пол. – Прости меня, тетя Нэн, но ты не можешь знать, какова она сейчас, к тому же протестанты всеми силами стремятся сделать ее своим «знаменем», официальной главой...
– Я думаю, она захочет держаться золотой середины, как и ее отец. Но даже мужчине, к тому же могущественнейшему монарху было весьма непросто... Что же говорить об обыкновенной, слабой женщине? – заметил спокойно Джеймс.
В разговор вступил кузен Пола Иезекия, глава боковой ветви Морлэндов, прозванных Библейскими:
– Кстати, ей придется отдать свою руку протестантскому принцу – ни один католик на ней не женится. А тогда не миновать нам войны с Испанией, да и с Францией...
– Но, может, она все-таки не выйдет за иностранца? – робко предположила Нанетта. Но Иезекия угрюмо покачал своей львиной головой.
– Если она выйдет за кого-нибудь из придворных, начнется гражданская война, что еще хуже. Нет-нет, дела обстоят очень плохо...
Вдруг в голове Нанетты зазвучал голос отца, умершего сорок лет назад: «У Англии не будет больше королев. Это не годится, Нанетта. Усвой твердо: не должна девушка восседать на троне». Она вспомнила все так отчетливо, словно это было вчера, – как отец нежно обнимал ее, и его запах... Тогда он объяснял малютке Нанетте, почему королю Генриху VIII нужен именно сын, и почему ему недостаточно маленькой Марии. В этом и заключалась причина глубочайшей печали короля Генриха, и трагедия всех его жен, да и всего народа... Теперь Марии сорок два года, и она умирает, бесплодная владычица. После ее смерти на трон вступит ее сестра Елизавета – потому что на трон могут претендовать лишь женщины: у сестер короля рождаются лишь дочери...
– Ходят слухи, – продолжал Джеймс, – что король Филипп собирается жениться на ней после смерти королевы Марии, чтобы не утратить контроля над страной.
– Елизавета не выйдет за него, – решительно заявила Нанетта. – Народ будет против: это было ясно уже тогда, когда королева Мария стала его женой и тем самым надела всем на шею испанское ярмо! А Елизавета никогда не пойдет против воли народа. Даже когда она была еще девочкой, инстинкт безошибочно подсказывал ей, чего хочет народ!
В запальчивости она не заметила, что все умолкли. Джеймс коснулся ее руки, предостерегая, и сменил тему.
– Следующая церемония будет в моей школе. Надеюсь, могу рассчитывать на твое присутствие на освящении, Пол?
– Разумеется. А когда она состоится?
– В октябре, в день Святого Эдуарда. Мы назовем школу именем Святого Эдуарда.
– А не «школой Чэпема»? – с улыбкой спросил Пол. – Я подумал, что ты захочешь увековечить так свое имя.
– Достойной наградой мне будет польза, которую принесет школа, – ответил Джеймс. Последние несколько лет его особенно занимала благотворительность. – Я предусмотрел двенадцать мест для детей бедноты – а позже, возможно, и больше, если смогу заинтересовать этой идеей других. Александр посещает школу со дня открытия, и я надеюсь, что ты поддержишь мои начинания, отправив в нее своих детей. Что ты на это скажешь?
Пол снисходительно улыбнулся:
– Я не знаю, Джеймс... В обычаях у Морлэндов давать детям домашнее образование...
– Ну пообещай мне хотя бы маленького Пола и Мэри! – настаивал Джеймс. – Ну же, Пол, в этом ты не сможешь мне отказать – после того, как я помог тебе с перестройкой часовни! А потом мы подумаем и о больнице –нельзя забывать и о нищих, и о бродягах, особенно о женщинах с малолетними детьми. Не могу смотреть, когда они лежат на обочинах в своих лохмотьях...
– Не все сразу, Джеймс! – воскликнул, защищаясь, Пол. – Я отошлю маленького Пола в твою школу, но со всем остальным придется обождать. Часовня стоила мне куда больше, нежели я предполагал, а на больницу потребуются средства, которыми я в данный момент не располагаю.
Джеймс кивнул:
– Очень хорошо, я подожду. Но ни о чем не забуду.
Королева скончалась в ноябре.
– Она до последнего момента верила, – говорила Нанетта, – что в ее чреве растет ребенок.
Елизавета подняла от шитья полные горя глаза. Нанетта в сопровождении Мэри и Одри была приглашена к ней в усадьбу Морлэнд. Елизавета недавно разрешилась еще одним сыном – светловолосым малышом, которого нарекли Артуром. Сейчас он лежал на подушечке у ее ног. Елизавета выглядела усталой и бледной после недавних родов, а черное испанское платье (такие носили все дамы высшего света) еще больше подчеркивало ее бледность.
– Несчастная женщина, – промолвила она, взглянув на младенца, – тяжело выносить дитя, но еще тяжелее тщетно желать его...
Нанетта кивнула:
– Не могу забыть ее в молодости, до того, как она была лишена наследства. Такая прелестная молодая женщина, обожала танцевать и петь... Король Генри специально просил ее танцевать перед иностранными посланниками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63