Мы его в тюрьме живьем сгноим, чтобы другим неповадно было.
Фарида испуганно смотрела на следователя.
— А если вы не уверены, если это был не он, то тогда зачем зря парню жизнь калечить? За десять лет он если там не умрет, то точно хроником станет, какой-нибудь туберкулез или СПИД подхватив. Так что вы посмотрите внимательней — он это или нет?
Фарида смотрела на испуганного не меньше, чем она сама, солдата, имя которого она узнала только теперь, от следователя. Его звали Александр Мохов. Он был русский, но был не такой, как все они. Он защитил ее, когда ее хотели изнасиловать солдаты, и потом тоже жалел. Ей было жалко его, она не хотела, чтобы он сгнил в тюрьме.
— Это он или не он? — настаивал на ответе следователь.
— Нет, — еле слышно ответила Фарида.
— Вы уверены?
— Да, — подтвердила Фарида.
— Тогда распишитесь, пожалуйста, здесь и здесь, — попросил следователь.
Она расписалась.
Через несколько дней дело закрыли за отсутствием состава преступления. Потому что у нас не Америка, у нас за то, что дама добровольно согласилась переспать с кавалером, пока еще не сажают.
Сашку Мохова выпустили из тюрьмы и по-быстрому отправили на дембель, потому что ему оставалось служить всего несколько недель и возвращать его в часть, где вновь ставить на денежное и вещевое довольствие, смысла не имело.
Тем более что для чеченцев закрытие дела все равно ничего не значило. У них были свои законы и свой, скорый на руку, суд. И если бойца оставить здесь, в Чечне, то они его обязательно найдут и зарежут А дома — может быть, нет...
Сашке Мохову вернули его ремень и шнурки, вручили документы и выпроводили из ворот следственного изолятора на все четыре стороны.
Напутственное слово сказал ему выводящий. Сказал:
— Повезло тебе, парень. В России за то же самое тебе впарили бы червонец...
Сашка вышел из ворот и замер, ослепленный ярким солнечным светом. Потому что там, в камере, отвык от него.
Он замер и даже, блаженно улыбаясь, зажмурился.
Хорошо-то как!.. На свободе...
Он стоял зажмурившись и поэтому не заметил, не мог заметить, как навстречу ему из-за ближайшего угла метнулась неясная черная тень...
Глава 51
Сержант был убийцей. Вначале он избил молодую чеченку, а когда за нее вступился брат — убил ее брата. А потом ее. Ее убил, чтобы его не смогли найти.
Все это он сделал по пьяной лавочке и еще потому, что оттрубил в Чечне три контракта и у него просто-напросто поехала крыша. Он три года убивал “чехов”, и ему за это никто не выговаривал, а, напротив, хвалили, вынося устные и письменные благодарности и представляя к правительственным наградам.
Его столько раз убивали “чехи” и стольких его друзей убили, что он считал, что имеет полное моральное право отвечать им тем же. Он не видел ничего плохого в том, чтобы “мочить” чеченцев. И когда ему не захотели дать в долг водку, он с досады сгреб продавщицу и стал колотить ее по лицу кулаком. А потом убил ее брата, который полез не в свое дело, пытаясь защитить свою сестру.
И все бы ничего, но когда он, не забыв набить карманы спиртным, уходил, на него случайно наткнулся патруль. И тогда он совершил непростительную глупость — не тогда, когда насиловал, и не когда убивал, а когда открыл огонь по своим, ранив офицера комендатуры.
Так что замять это дело стало невозможным.
Дело приняла к производству военная прокуратура в лице капитана Степанченко. Чему он совершенно не обрадовался, потому что на нем уже висело полтора десятка уголовных дел. И все примерно на одну тему — конфликтов военнослужащих с чеченским населением.
Войска с местным населением всегда уживаются плохо, даже если это свое родное население, а уж с чужим и подавно. Поэтому работы хватало. Капитан трудился аки пчелка, дни напролет допрашивая подозреваемых и потерпевших, проводя очные ставки, назначая экспертизы и подшивая к делу документы. Раньше он служил в Приволжском округе, где в основном разбирался со случаями неуставных взаимоотношений и воровства казенного имущества. Здесь — разгребал убийства и изнасилования.
Если быть до конца честным, то во всех расследуемых им делах капитан держал сторону обвиняемых. Кроме, конечно, случаев, когда потерпевшие могли его заинтересовать материально — капитану тоже нужно было на что-то жить, кормя себя и свою семью. Ну не на нищенскую же зарплату!..
Если ему предлагали хорошие деньги, то он, действуя строго по букве закона, отправлял насильников и убийц на скамью подсудимых, где их в большинстве случаев оправдывали или подводили под амнистию. Если сумма его не устраивала, то он с молчаливого одобрения начальства разваливал дело, спуская его на тормозах. Потому что терпеть не мог “чехов”. Равно как и его начальство.
И национализм здесь был ни при чем. Он тоже был не русским, был — украинцем.
Свою карьеру лейтенант Степанченко начал еще в Советском Союзе, в Северо-Кавказском военном округе, куда прибыл после училища, чтобы принять взвод. Ему дали взвод и комнату в общежитии, потому что он приехал не один, а с молодой женой. Тогда распределение на Кавказ считалось везухой — меньшей, чем если попасть служить в ГДР, но большей, чем если отправиться в ЗабВО. На Кавказе было тепло, было завались дешевых овощей и фруктов и было рукой подать до Центральной России и пляжей Черного моря. И кто бы мог подумать, что скоро здесь все коренным образом изменится.
Через год, сами того не ожидая, они оказались в глубоком тылу противника.
Чеченцы взяли воинские части в кольцо, каждый день устраивали возле ворот хорошо организованные “стихийные” митинги с требованиями убираться отсюда к себе в Россию. И требуя выдать им оружие.
Военные с радостью бы убрались, если бы получили на это соответствующий приказ.
Или разогнали митингующих чеченцев.
Но и такого приказа тоже не было.
Приказ был другой — не провоцировать население, позволив ему делать все, что заблагорассудится. Что те и делали — забрасывая офицеров оскорблениями, а потом камнями.
В ответ командир запретил одиночные хождения, выделив для передвижения между военным городком и частью служебный автобус — у которого чуть не каждый день выбивали стекла.
Жизнь из почти курорта быстро и неуклонно превращалась в сущий ад.
Дети офицеров перестали ходить в детские сады и школы, потому что их обзывали и били чеченские дети. Жены поувольнялись с работ, где их третировали чеченские начальники.
Однажды ночью неизвестные преступники, проникнув на территорию части, попытались напасть на часового с целью завладеть его оружием. Защищаясь, тот открыл стрельбу вначале в воздух, а потом на поражение, тяжело ранив нападавших. Нападавшими были четырнадцатилетние чеченские пацаны.
Возле ворот части собралась возбужденная толпа, требуя выдать им убийц детей. Бедного солдата, над которым собирались устроить суд Линча, спрятали в каптерке, потому что даже вывезти в безопасное место не могли, так как чеченцы останавливали и осматривали все выходящие из части машины. А применять против них силу было запрещено.
Не имея возможности добраться до истинного виновника, толпа избила двух подвернувшихся ей под руки и палки офицеров.
Всем все было уже ясно, ясно — что часть нужно срочно и организованным порядком выводить из Чечни. Пока не поздно. Но с приказом почему-то тянули!
Потом случилось неизбежное — чеченцы зарезали одного из офицеров. Ночью, возле подъезда его дома. Может, это было банальное ограбление, но вполне вероятно, что месть.
Командир своей властью приказал выдать офицерам, свободным от несения службы, табельное оружие. В целях самообороны. И, не надеясь на местную милицию, приказал наладить круглосуточное патрулирование военного городка и прилегающих территорий.
Командир решал возникшую проблему как умел и силами, которыми располагал. И, будьте уверены, решил бы — чеченцам тогда нечего было противопоставить оружию и организованности военных, если бы скоро не остался без личного состава.
Весной из части ушли отслужившие свой срок дембеля. А молодых на их место не прислали. Ни одного! И осенью тоже не прислали! В документах часть значилась как полноценная, а личным составом была укомплектована меньше чем на четверть! О боевой и политической подготовке разговор уже не шел — солдаты через день ходили в караулы. Офицеры в разговорах между собой крыли командование по матери, предполагая, что вряд ли это просто разгильдяйство. Те, что поумней и порасторопней и кому было куда, отправили семьи в Россию.
Лейтенанту Степанченко было некуда.
Скоро в части остались почти одни только офицеры. И остался полный комплект штатного вооружения, которое почему-то не вывозили. Уж лучше бы его чеченцам отдали, которые требовали его все настойчивей, считая уже своим. Но и отдавать — тоже не отдавали! О них словно забыли. Командир каждый день ругался по телефону матом, ему обещали решить вопрос в самое ближайшее время, но не решали. Офицеры ходили в караулы, как простые солдаты...
И лейтенант Степанченко тоже ходил, неделями не вылезая из части.
Потом случилось то, чего все ожидали. Но... все равно не ожидали!
В часть пришли чеченцы. Много вооруженных чеченцев, со всех сторон.
Они захватили КПП, окружили штаб и побежали к складам, о местоположении которых были прекрасно осведомлены.
Часовые, как было предписано Уставом, крикнули:
— Стой! Кто идет!
И выстрелили в воздух.
Им на помощь прибежала из караулки отдыхающая смена.
Запертые в штабе командиры лихорадочно крутили диски отрезанных телефонов, пытаясь дозвониться в Москву и в местный райотдел милиции.
Не ожидавшие встретить столь упорного сопротивления чеченцы залегли. Подставлять лоб под пули им не хотелось — это еще была не война. Они надеялись получить свое миром.
— Эй! — крикнули они. — Зачем стреляешь? Бросай автомат и уходи. Мы тебя не тронем! Это наше оружие — мы за него заплатили.
Часовые огрызались одиночными выстрелами, на всякий случай экономя патроны.
Чеченцы отвечали им длинными очередями и выстрелами из табельных “пээмов”. Среди чеченцев было много местных милиционеров. Из того самого РОВД, куда безуспешно пытались дозвониться штабисты...
В короткой, но ожесточенной перестрелке погиб один и было ранено два неосторожно высунувшихся чеченца.
Это были первые жертвы.
Которые требовали отмщения!
Но на штурм чеченцы никак не решались, о чем-то бурно переговариваясь. Потом несколько из них отползли назад и побежали к воротам.
Они запрыгнули в машины и поехали в военный городок, до которого было рукой подать — буквально несколько кварталов. И который, в отличие от оружеек, никем не охранялся. Там они ворвались в дома, выволакивая на улицу жен и детей офицеров. Они хорошо знали, кого и где им искать, потому что жили с семьями офицеров бок о бок, их дети ходили в одни сады и школы, со многими они раньше дружили и ходили к ним в гости.
Но это было раньше...
Упирающихся женщин и детей погнали прикладами к машинам, привезли в часть и, прикрываясь ими, подтащили к складам.
— Эй, не стреляй, видишь, здесь твоя семья! — кричали из-за женских и детских спин чеченцы, размахивая оружием.
Они не ошиблись, не перепутали — это были дети и жены тех самых, которые не хотели им сдаться, офицеров. Они рассчитали все верно, пытаясь вскрыть охраняемые офицерами склады с помощью живых отмычек.
— Что делают, падлы! — выругался матом сосед лейтенанта Степанченко по лестничной площадке и позициям.
И бессильно заскрежетал зубами.
— Эй, выходите! А то мы их зарежем! — продолжали кричать, угрожая, чеченцы.
И чем больше угрожали, тем сильнее распаляли себя.
В воздухе блеснули выдернутые из ножен тесаки, которые уперлись в шеи перепуганных женщин и детей тоже.
— Бросай оружие! — орали чеченцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48