Получаешь ты столько же, сколько Лозовский. Чем ты недоволен? В «Московском комсомольце» тебе было лучше? Брось, знаю я, что такое «Комсомолец». Это гадюшник, все глотку готовы перегрызть друг другу за место на полосе.
Я скажу:
— Вы не дослушали меня. Я перешел в «Курьер», потому что увидел в вас человека, который способен превратить «Курьер» в рупор самых здоровых и ответственных сил российского общества. В авторитетный рупор. К которому будут прислушиваться все. Даже президент. Сейчас такого издания нет. Но оно появится, его востребует само время. Если им не станет «Российский курьер», станет другое.
— Да, — скажет он. — Да. Рупор ответственных сил. Рупор эффективных собственников.
И разведет бодягу часов на сто, мысленно представляя себе, как он входит в кабинет Путина, как Путин поднимается ему навстречу, уважительно пожимает руку и говорит: «Альберт Николаевич, хочу посоветоваться с вами вот по какому вопросу: что нам все-таки делать с Чечней?»
Я терпеливо пережду и скажу:
— Мне не за что на вас обижаться. Но мне неприятно видеть, как вы сдаете свои позиции.
Он скажет:
— Ну, ты не очень-то. С чего ты взял, что я сдаю позиции?
Я скажу:
— Вы позволили Броверману уволить Милену Броневую.
Он скажет:
— Броверман сделал это с моей подачи. «Светская жизнь» не нужна.
Я скажу:
— Согласен. Но как это воспринято в редакции? Лозовский с самого начала был против «Светской жизни». Вы настояли. Теперь уступили. Вы уступили Лозовскому. На летучке вы сделали мне втык за интервью Морозова. Я не в претензии. Вы продемонстрировали свою объективность. А как это воспринято?
Лозовский набирает силу — вот как.
Он скажет...
Не имеет значения, что он скажет.
Я скажу:
— Вы ошибаетесь, если думаете, что увольнение Лозовского вызовет раскол в редакции. Я знаю, что говорю. Люди устали от подвешенного состояния. Они хотят стабильности. Стабильность можете гарантировать только вы. Лозовского не любят. Он ведет себя как хозяин. А он не хозяин. У него всего двадцать пять процентов акций «Курьера». Этого маловато, чтобы быть хозяином.
Альберт Николаевич, не перебивайте меня. Я знаю, что вы скажете. Лозовский держит в руках Бровермана, а Броверман контролирует финансы. Будем говорить прямо: он контролирует «черный нал». У вас есть свой человек, который мог бы стать генеральным директором «Курьера»? Я подчеркиваю: свой человек.
Он скажет:
— Лозовский не даст уволить Бровермана. У него блокирующий пакет, этого достаточно.
Я скажу:
— Вам нужно избавиться от Бровермана. А как — второй вопрос. Я правильно понимаю?
Он скажет:
— Продолжай. Я тебя очень внимательно слушаю.
Я скажу:
— Вот и слушай, старый козел, а не крути носом.
Я скажу:
— У вас в руках сейчас есть очень сильный козырь. И дал вам его сам Лозовский. В плане отдела расследований заявлена статья Тюрина "Игра в «семерочку».
Он скажет:
— Я ее не пропущу.
Я скажу:
— Вы ее пропустите. И поставите в номер. Не в очередной, а так, через пару недель.
Он скажет:
— Ну, допустим. Что дальше?
Я скажу:
— Не догадываетесь? Слух об этой статье дойдет до генерала Морозова. И оттиск окажется у него в руках. Совершенно случайно.
Он скажет:
— Кажется, я начинаю тебя понимать.
Я скажу:
— Наконец-то. Что сделает Морозов, когда прочитает статью?
Попов надолго задумается, потом скажет:
— Он напустит на «Курьер» своих следователей, и Броверман сядет.
Я спрошу:
— Нам это нужно?
Он скажет:
— Нет. Рептильный фонд.
Я скажу:
— Значит, нам нужно, чтобы Броверман уволился по собственному желанию, а рептильный фонд и все завязки передал вашему человеку? Правильно?
Он скажет:
— Правильно.
Я скажу:
— Вот об этом вы и будете говорить с генералом Морозовым. Вы скажете ему: статья не выйдет, но Броверман должен тихо уйти. Как вы думаете, сумеет генерал Морозов склонить к этому решению Бровермана?
Попов встанет и начнет ходить вдоль письменного стола, заложив руки за спину, как всегда делал перед тем, как принять важное решение. Потом скажет:
— Стас, я тебя недооценивал.
Я скажу:
— У вас будет время исправиться.
Он скажет...
— Водитель автомобиля один-четыре-один, остановитесь и заглушите двигатель!
Усиленный радиомегафоном грубый мужской голос перенес Стаса из кабинета главного редактора «Российского курьера» на затянутый сизым дымом отработанных газов Ленинский проспект, на котором уже чувствовалось нарастающее оживление рабочего дня. Это было так неожиданно, что Стас даже не сразу понял, что обращаются к нему.
— Водитель «мазды», немедленно остановитесь! — прикрикнули в мегафон.
Чертыхнувшись, Стас прижался к обочине и опустил стекло.
Тотчас рядом по грязному от соли асфальту скользнул милицейский «форд», белый с синим, и встал перед «маздой», блокируя дорогу. Водительская дверь «форда» открылась, неторопливо вышел молодой долговязый инспектор ГИБДД со звездочками старшего лейтенанта на погонах, небрежно козырнул и повелительно пошевелил пальцами:
— Документики.
— В чем дело? — недовольно спросил Стас.
— Нарушаем.
— Кто нарушает? Вы? Так и разбирайтесь с собой! А я ничего не нарушил.
— Нарушили, водитель, нарушили, — снисходительно возразил инспектор. — Вы проехали на запрещающий сигнал светофора.
— Да ну?
— Не да ну, а так точно. На Ленинский проспект вы произвели правый поворот с улицы Стасовой. Произвели?
— Это запрещено?
— Это разрешено. На стрелку. Вы повернули, не дождавшись стрелки. Что и является грубым нарушением ПДД.
— Какая стрелка? — возмутился Стас. — Она не работает!
— Долог путь рассказа, краток путь показа. Давайте посмотрим, — предложил инспектор. — Вам лучше выйти из машины. Удобней будет смотреть. А то шею свернете.
Стас вывалился из «мазды» и всмотрелся в светофор на углу Ленинского и Стасовой. Стрелка работала.
— Надо же! Езжу здесь каждый день, и не помню случая, чтобы она работала. Не повезло.
— Наоборот, очень повезло. А почему? Вы заплатите штраф и будете более внимательны к сигналам светофоров. А то ведь как бывает? Сначала вы проскакиваете под стрелку. Потом начинаете ехать на желтый свет. А потом и на красный. И чем кончается? Эпиграфом на могильной плите.
— Эпитафией!
— Да? Спасибо, учту. Эпитафия будет такая: «Не смотрел на дорогу водитель. Вспоминал его долго родитель». А теперь попрошу документики.
Старлей раздражал Стаса все больше и больше. Своей долговязостью и ленивой, словно бы сонной снисходительностью он напомнил Стасу Лозовского, и это окончательно вывело его из себя. Стас извлек из кармана внушительное, в темно-вишневой коже, с золотым гербом Российской Федерации на обложке, удостоверение «Российского курьера», вручил инспектору и со злорадством, но одновременно с иронией по отношении к себе, ждал, что тот скажет.
Он скажет:
— Вы Шинкарев? Тот самый Шинкарев, который писал в «Московском комсомольце»? Круто вы всех пропечатывали!
Стас скажет:
— Тот самый. Только теперь я в «Российском курьере». Это то же самое, как если бы вас перевели из райотдела в главк.
Тут он козырнет и скажет:
— Счастливого пути. Будьте, пожалуйста, внимательнее.
Берегите себя. Вы нужны России.
Старлей с недоумением повертел в руках удостоверение и сверху вниз, как на клопа, посмотрел на Стаса.
— Что это вы мне дали? Документ для меня: водительское удостоверение, техпаспорт, доверенность на право управления транспортным средством, если вы ездите по доверенности, а данное транспортное средство принадлежит другому лицу. А это для меня не документ.
— Данное транспортное средство принадлежит мне! — отрезал Стас и сунул инспектору корочку с правами, техпаспортом и спецталоном, запрещающим милиции проверять документы у его владельца и досматривать его автомобиль. — Это для вас документ?
Спецталон устроил Стасу помощник генерала Морозова. На гибэдэдэшников он всегда действовал неотразимо. Со старлея сразу слетела вся его спесь. Он прошел к «форду» и передал документы Стаса милицейскому чину, который сидел в машине.
Через некоторое время чин вылез из «форда», коренастый, с темным хмурым лицом, подошел к «мазде» и представился:
— Майор Егоров, Московский уголовный розыск. Ваш паспорт, пожалуйста.
— МУР-то при чем? — разозлился Стас. — Я кого-то убил?
Ограбил? Вы не знаете, что означает спецталон?
— Знаю. Потрудитесь предъявить паспорт для проверки вашей регистрации в Москве.
— Ну, проверяйте.
— Вы прописаны в Черемушках, — заметил майор, быстро и профессионально въедливо изучив паспорт.
— Да, в Черемушках. Это преступление?
— Ваше водительское удостоверение выдано в Люберцах.
— Ну и что? В Люберцах я кончал автошколу.
— Вам придется проехать с нами.
— С чего? — взбеленился Стас. — Через полчаса у меня встреча с заместителем начальника налоговой полиции генералом Морозовым!
— Заприте машину и садитесь в «форд».
— Не имеете права!
— Имею, — возразил майор, никак не отреагировав на упоминание генерала Морозова. — Займись, — кивнул он старлею и с документами Стаса в руках направился к «форду».
— Не выступай, корреспондент, — негромко посоветовал инспектор. — Майор мужик серьезный. Очень он не любит, когда выступают. Оружие есть?
— Базука! В правом заднем кармане!
— Не внял, — с сожалением констатировал старлей. — Ну, смотри.
Все происходило, как в дурном сне, когда стремишься к какому-то месту, но каждое усилие достичь этого места уводит от него все дальше и дальше. И вот ты уже не в уютном кабинете главного редактора «Российского курьера» с запахами «мокко» и коллекционного коньяка, а на слякотном Ленинском проспекте, потом в прокуренном салоне милицейского «форда», а потом и вовсе в дежурной части ментовки с застарелой вонью помойки и хлорки.
В одной половине разделенной барьером дежурки трезвонили телефоны, хрипела рация, наполняя дежурную часть нервными ритмами оживающей после многодневной пьянки Москвы. В другой на дубовой скамье лежал какой-то мрачный тип в наручниках с разбитой физиономией под присмотром рослого сержанта.
— Посидите, — кивнул майор.
— Спасибо, постою, — буркнул Стас, представив, во что превратится его светлая итальянская дубленка от соприкосновения с лоснящейся от въевшейся грязи скамьей.
Старлей подпер стенку у двери, а майор прошел за барьер и минут десять разговаривал с подполковником, дежурным по райотделу, крупным, с землистого цвета лицом и серыми короткими волосами, похожими на стальную щетку. При этом было у Стаса подозрение, что говорят они не о нем, а о том, кто как провел новогодние праздники. Потом майор вышел из дежурки в сопровождении маленького милицейского капитана, без возраста и как бы без внешности, молча показал ему на Стаса и направился к выходу.
— Прошу сюда, — распорядился капитан и подвел Стаса к столу в углу дежурки, на котором лежали его документы. -
Попрошу выложить все из карманов.
— С какой стати?
— Таков порядок.
— Господин подполковник, разрешите побеспокоить? — высоким от возмущения голосом обратился Стас к дежурному.
Подполковник недовольно отвлекся от телефона:
— Претензии?
— Ни малейших, — язвительно заверил Стас. — Какие могут быть претензии? Я же опасный преступник. Проехал на светофор без стрелки. А меня даже не ткнули мордой в асфальт, не надели наручников, даже ни одного ребра не сломали. У меня только один вопрос: я арестован?
— Вы задержаны.
— На каком основании?
— Объясни, — кивнул дежурный маленькому капитану и вернулся к телефону.
— Предъявленные вами документы вызывают сомнения в их подлинности, — разъяснил капитан. — Статья триста двадцать седьмая, часть третья Уголовного кодекса Российской Федерации:
«Использование заведомо подложных документов».
— Вы с ума сошли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Я скажу:
— Вы не дослушали меня. Я перешел в «Курьер», потому что увидел в вас человека, который способен превратить «Курьер» в рупор самых здоровых и ответственных сил российского общества. В авторитетный рупор. К которому будут прислушиваться все. Даже президент. Сейчас такого издания нет. Но оно появится, его востребует само время. Если им не станет «Российский курьер», станет другое.
— Да, — скажет он. — Да. Рупор ответственных сил. Рупор эффективных собственников.
И разведет бодягу часов на сто, мысленно представляя себе, как он входит в кабинет Путина, как Путин поднимается ему навстречу, уважительно пожимает руку и говорит: «Альберт Николаевич, хочу посоветоваться с вами вот по какому вопросу: что нам все-таки делать с Чечней?»
Я терпеливо пережду и скажу:
— Мне не за что на вас обижаться. Но мне неприятно видеть, как вы сдаете свои позиции.
Он скажет:
— Ну, ты не очень-то. С чего ты взял, что я сдаю позиции?
Я скажу:
— Вы позволили Броверману уволить Милену Броневую.
Он скажет:
— Броверман сделал это с моей подачи. «Светская жизнь» не нужна.
Я скажу:
— Согласен. Но как это воспринято в редакции? Лозовский с самого начала был против «Светской жизни». Вы настояли. Теперь уступили. Вы уступили Лозовскому. На летучке вы сделали мне втык за интервью Морозова. Я не в претензии. Вы продемонстрировали свою объективность. А как это воспринято?
Лозовский набирает силу — вот как.
Он скажет...
Не имеет значения, что он скажет.
Я скажу:
— Вы ошибаетесь, если думаете, что увольнение Лозовского вызовет раскол в редакции. Я знаю, что говорю. Люди устали от подвешенного состояния. Они хотят стабильности. Стабильность можете гарантировать только вы. Лозовского не любят. Он ведет себя как хозяин. А он не хозяин. У него всего двадцать пять процентов акций «Курьера». Этого маловато, чтобы быть хозяином.
Альберт Николаевич, не перебивайте меня. Я знаю, что вы скажете. Лозовский держит в руках Бровермана, а Броверман контролирует финансы. Будем говорить прямо: он контролирует «черный нал». У вас есть свой человек, который мог бы стать генеральным директором «Курьера»? Я подчеркиваю: свой человек.
Он скажет:
— Лозовский не даст уволить Бровермана. У него блокирующий пакет, этого достаточно.
Я скажу:
— Вам нужно избавиться от Бровермана. А как — второй вопрос. Я правильно понимаю?
Он скажет:
— Продолжай. Я тебя очень внимательно слушаю.
Я скажу:
— Вот и слушай, старый козел, а не крути носом.
Я скажу:
— У вас в руках сейчас есть очень сильный козырь. И дал вам его сам Лозовский. В плане отдела расследований заявлена статья Тюрина "Игра в «семерочку».
Он скажет:
— Я ее не пропущу.
Я скажу:
— Вы ее пропустите. И поставите в номер. Не в очередной, а так, через пару недель.
Он скажет:
— Ну, допустим. Что дальше?
Я скажу:
— Не догадываетесь? Слух об этой статье дойдет до генерала Морозова. И оттиск окажется у него в руках. Совершенно случайно.
Он скажет:
— Кажется, я начинаю тебя понимать.
Я скажу:
— Наконец-то. Что сделает Морозов, когда прочитает статью?
Попов надолго задумается, потом скажет:
— Он напустит на «Курьер» своих следователей, и Броверман сядет.
Я спрошу:
— Нам это нужно?
Он скажет:
— Нет. Рептильный фонд.
Я скажу:
— Значит, нам нужно, чтобы Броверман уволился по собственному желанию, а рептильный фонд и все завязки передал вашему человеку? Правильно?
Он скажет:
— Правильно.
Я скажу:
— Вот об этом вы и будете говорить с генералом Морозовым. Вы скажете ему: статья не выйдет, но Броверман должен тихо уйти. Как вы думаете, сумеет генерал Морозов склонить к этому решению Бровермана?
Попов встанет и начнет ходить вдоль письменного стола, заложив руки за спину, как всегда делал перед тем, как принять важное решение. Потом скажет:
— Стас, я тебя недооценивал.
Я скажу:
— У вас будет время исправиться.
Он скажет...
— Водитель автомобиля один-четыре-один, остановитесь и заглушите двигатель!
Усиленный радиомегафоном грубый мужской голос перенес Стаса из кабинета главного редактора «Российского курьера» на затянутый сизым дымом отработанных газов Ленинский проспект, на котором уже чувствовалось нарастающее оживление рабочего дня. Это было так неожиданно, что Стас даже не сразу понял, что обращаются к нему.
— Водитель «мазды», немедленно остановитесь! — прикрикнули в мегафон.
Чертыхнувшись, Стас прижался к обочине и опустил стекло.
Тотчас рядом по грязному от соли асфальту скользнул милицейский «форд», белый с синим, и встал перед «маздой», блокируя дорогу. Водительская дверь «форда» открылась, неторопливо вышел молодой долговязый инспектор ГИБДД со звездочками старшего лейтенанта на погонах, небрежно козырнул и повелительно пошевелил пальцами:
— Документики.
— В чем дело? — недовольно спросил Стас.
— Нарушаем.
— Кто нарушает? Вы? Так и разбирайтесь с собой! А я ничего не нарушил.
— Нарушили, водитель, нарушили, — снисходительно возразил инспектор. — Вы проехали на запрещающий сигнал светофора.
— Да ну?
— Не да ну, а так точно. На Ленинский проспект вы произвели правый поворот с улицы Стасовой. Произвели?
— Это запрещено?
— Это разрешено. На стрелку. Вы повернули, не дождавшись стрелки. Что и является грубым нарушением ПДД.
— Какая стрелка? — возмутился Стас. — Она не работает!
— Долог путь рассказа, краток путь показа. Давайте посмотрим, — предложил инспектор. — Вам лучше выйти из машины. Удобней будет смотреть. А то шею свернете.
Стас вывалился из «мазды» и всмотрелся в светофор на углу Ленинского и Стасовой. Стрелка работала.
— Надо же! Езжу здесь каждый день, и не помню случая, чтобы она работала. Не повезло.
— Наоборот, очень повезло. А почему? Вы заплатите штраф и будете более внимательны к сигналам светофоров. А то ведь как бывает? Сначала вы проскакиваете под стрелку. Потом начинаете ехать на желтый свет. А потом и на красный. И чем кончается? Эпиграфом на могильной плите.
— Эпитафией!
— Да? Спасибо, учту. Эпитафия будет такая: «Не смотрел на дорогу водитель. Вспоминал его долго родитель». А теперь попрошу документики.
Старлей раздражал Стаса все больше и больше. Своей долговязостью и ленивой, словно бы сонной снисходительностью он напомнил Стасу Лозовского, и это окончательно вывело его из себя. Стас извлек из кармана внушительное, в темно-вишневой коже, с золотым гербом Российской Федерации на обложке, удостоверение «Российского курьера», вручил инспектору и со злорадством, но одновременно с иронией по отношении к себе, ждал, что тот скажет.
Он скажет:
— Вы Шинкарев? Тот самый Шинкарев, который писал в «Московском комсомольце»? Круто вы всех пропечатывали!
Стас скажет:
— Тот самый. Только теперь я в «Российском курьере». Это то же самое, как если бы вас перевели из райотдела в главк.
Тут он козырнет и скажет:
— Счастливого пути. Будьте, пожалуйста, внимательнее.
Берегите себя. Вы нужны России.
Старлей с недоумением повертел в руках удостоверение и сверху вниз, как на клопа, посмотрел на Стаса.
— Что это вы мне дали? Документ для меня: водительское удостоверение, техпаспорт, доверенность на право управления транспортным средством, если вы ездите по доверенности, а данное транспортное средство принадлежит другому лицу. А это для меня не документ.
— Данное транспортное средство принадлежит мне! — отрезал Стас и сунул инспектору корочку с правами, техпаспортом и спецталоном, запрещающим милиции проверять документы у его владельца и досматривать его автомобиль. — Это для вас документ?
Спецталон устроил Стасу помощник генерала Морозова. На гибэдэдэшников он всегда действовал неотразимо. Со старлея сразу слетела вся его спесь. Он прошел к «форду» и передал документы Стаса милицейскому чину, который сидел в машине.
Через некоторое время чин вылез из «форда», коренастый, с темным хмурым лицом, подошел к «мазде» и представился:
— Майор Егоров, Московский уголовный розыск. Ваш паспорт, пожалуйста.
— МУР-то при чем? — разозлился Стас. — Я кого-то убил?
Ограбил? Вы не знаете, что означает спецталон?
— Знаю. Потрудитесь предъявить паспорт для проверки вашей регистрации в Москве.
— Ну, проверяйте.
— Вы прописаны в Черемушках, — заметил майор, быстро и профессионально въедливо изучив паспорт.
— Да, в Черемушках. Это преступление?
— Ваше водительское удостоверение выдано в Люберцах.
— Ну и что? В Люберцах я кончал автошколу.
— Вам придется проехать с нами.
— С чего? — взбеленился Стас. — Через полчаса у меня встреча с заместителем начальника налоговой полиции генералом Морозовым!
— Заприте машину и садитесь в «форд».
— Не имеете права!
— Имею, — возразил майор, никак не отреагировав на упоминание генерала Морозова. — Займись, — кивнул он старлею и с документами Стаса в руках направился к «форду».
— Не выступай, корреспондент, — негромко посоветовал инспектор. — Майор мужик серьезный. Очень он не любит, когда выступают. Оружие есть?
— Базука! В правом заднем кармане!
— Не внял, — с сожалением констатировал старлей. — Ну, смотри.
Все происходило, как в дурном сне, когда стремишься к какому-то месту, но каждое усилие достичь этого места уводит от него все дальше и дальше. И вот ты уже не в уютном кабинете главного редактора «Российского курьера» с запахами «мокко» и коллекционного коньяка, а на слякотном Ленинском проспекте, потом в прокуренном салоне милицейского «форда», а потом и вовсе в дежурной части ментовки с застарелой вонью помойки и хлорки.
В одной половине разделенной барьером дежурки трезвонили телефоны, хрипела рация, наполняя дежурную часть нервными ритмами оживающей после многодневной пьянки Москвы. В другой на дубовой скамье лежал какой-то мрачный тип в наручниках с разбитой физиономией под присмотром рослого сержанта.
— Посидите, — кивнул майор.
— Спасибо, постою, — буркнул Стас, представив, во что превратится его светлая итальянская дубленка от соприкосновения с лоснящейся от въевшейся грязи скамьей.
Старлей подпер стенку у двери, а майор прошел за барьер и минут десять разговаривал с подполковником, дежурным по райотделу, крупным, с землистого цвета лицом и серыми короткими волосами, похожими на стальную щетку. При этом было у Стаса подозрение, что говорят они не о нем, а о том, кто как провел новогодние праздники. Потом майор вышел из дежурки в сопровождении маленького милицейского капитана, без возраста и как бы без внешности, молча показал ему на Стаса и направился к выходу.
— Прошу сюда, — распорядился капитан и подвел Стаса к столу в углу дежурки, на котором лежали его документы. -
Попрошу выложить все из карманов.
— С какой стати?
— Таков порядок.
— Господин подполковник, разрешите побеспокоить? — высоким от возмущения голосом обратился Стас к дежурному.
Подполковник недовольно отвлекся от телефона:
— Претензии?
— Ни малейших, — язвительно заверил Стас. — Какие могут быть претензии? Я же опасный преступник. Проехал на светофор без стрелки. А меня даже не ткнули мордой в асфальт, не надели наручников, даже ни одного ребра не сломали. У меня только один вопрос: я арестован?
— Вы задержаны.
— На каком основании?
— Объясни, — кивнул дежурный маленькому капитану и вернулся к телефону.
— Предъявленные вами документы вызывают сомнения в их подлинности, — разъяснил капитан. — Статья триста двадцать седьмая, часть третья Уголовного кодекса Российской Федерации:
«Использование заведомо подложных документов».
— Вы с ума сошли!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57