Постепенно слезы стали стихать.
– Мне так больно! – пожаловалась Розмари. – И я так боюсь, что ребенок умрет.
– Твой врач что-нибудь делает? – спросила Элиза. – Лечит тебя как-нибудь, дает лекарства?
– Ничего, совсем ничего.
– А когда это началось? Розмари всхлипнула.
– Когда начались боли, Рози?
– Перед Днем Благодарения. В ноябре.
– В ноябре? Что?! У тебя такая боль ноября, а врач ничего не делает?!
– Он говорит, что все скоро пройдет.
– А он показывал тебя другим докторам? – спросила Джоан.
Розмари отрицательно покачала головой.
– Он очень хороший, – сказала она, пока Элиза вытирала ей щеки. – Известный.
– По-моему, он просто сумасшедший садист, – отрезала Тайгер.
– Такая боль – это сигнал, что что-то случилось, – добавила Элиза. – Я не хочу тебя пугать, Рози, но лучше тебе показаться доктору Хиллу. Кому угодно, покажись, кроме этого…
– Этого идиота, – подсказала Тайгер.
– Он не может быть прав, если позволяет тебе так страдать, – поддержала Элиза.
– Я не соглашусь на аборт, – заявила Розмари. Джоан от двери прошептала:
– А тебе никто и не говорит про аборт! Просто пойди к другому врачу, и все.
Розмари забрала у Элизы полотенце и промакнула глаза.
– Он предупреждал, что все так и будет. – Она посмотрела на следы туши на полотенце. – Что мои подружки скажут, будто у них все прошло нормально, а со мной что-то не так.
– Я не понимаю тебя, – обиделась Тайгер.
– Он сказал мне не слушать подруг, – объяснила Розмари.
– Но ты же слушаешь нас! Что за мерзкие советы он тебе дает?
– Мы просто хотим, чтобы ты пошла к другому врачу, – ласково сказала Элиза. – Я думаю, ни один уважающий себя специалист не станет возражать против этого, если так лучше для его пациента.
– Так и сделай, – добавила Джоан. – Прямо в понедельник утром.
– Ладно, – согласилась Розмари.
– Обещаешь? – строго спросила Элиза. Розмари кивнула.
– Обещаю. – Она улыбнулась. – Мне уже лучше. Спасибо.
– Ну, теперь ты еще хуже выглядишь. – Тайгер раскрыла сумочку. – На, подрисуй глаза. И все остальное. – Она выложила на стол перед Розмари все свои коробочки и тюбики.
– Мой наряд! – воскликнула Розмари.
– Мокрую тряпку! – тут же среагировала Элиза и бросилась к раковине.
– Чесночный хлеб! – закричала Розмари.
– Ставить или вынимать? – вскочила Джоан.
– Ставить. – Розмари щеточкой для туши указала на холодильник, на котором лежали две завернутые в фольгу буханки.
Тайгер взялась за салат, а Элиза стала вытирать длинное вечернее платье Розмари, испачканное каплями размытой туши.
– В следующий раз, когда соберешься плакать, не надевай бархат, – посоветовала она.
Вошел Ги и удивленно посмотрел на них.
– Обмениваемся косметическими советами, – сказала Тайгер. – Тебе интересно?
– Все в порядке? – спросил он у Розмари.
– Да, – ответила она, улыбаясь.
– Немного пролила заправки на платье, – объяснила Элиза.
– А кухонным работникам полагается выпить, как вы считаете? – поинтересовалась Джоан.
Запеканка пользовалась успехом, салат тоже (Тайгер чуть слышно шепнула Розмари: «Это он из-за твоих слез такой вкусный»).
Ренато выбрал шипучее вино и с хлопком откупорил его.
Брат Клаудии, Скотт, сидел в кабинете с тарелкой на коленях и вещал:
– Зовут его Альтизер и сейчас он, по-моему, в Атланте, а заявляет он следующее: «Бог умер, и это исторический факт, свершившийся уже в наше время». Причем он имеет в виду, что Бог умер в буквальном смысле этого слова.
Его внимательно слушали Каппы, Рэйн Морган и Боб Гудман.
Джимми, который стоял в гостиной у окна, вдруг радостно воскликнул:
– Ого, снег начинается!
Стэн Килер рассказал целую серию польских анекдотов, и Розмари громко смеялась над ними.
– Смотри не напейся, – тихо шепнул ей Ги. Все еще смеясь, она повернулась и показала ему стакан:
– Да ведь это же лимонад!
Приятель Джоан сидел на полу и гладил лодыжки своей подруги. Элиза беседовала с Педро, который вежливо кивал, а сам поглядывал на Майка и Аллана, устроившихся на диване в другом конце комнаты. Клаудия начала гадать желающим по руке.
Виски кончалось, но все остальное было просто замечательно.
Розмари подала кофе, вытряхнула пепельницы и ополоснула стаканы. Тайгер и Кэрол Венделл помогали ей.
Потом она села на подоконник рядом с Хьюгом Дунстаном и, попивая кофе, стала смотреть на падающие снежные хлопья. Их было много – целая армия снежинок. Время от времени самая отчаянная снежинка выбивалась из общего потока и, ударяясь о стекло, тут же таяла.
– Каждый год я даю себе слово уехать из города, – задумчиво говорил Хьюг Дунстан, – чтобы избавиться от всех этих преступлений, шума и всего прочего. Но вдруг начинается снегопад или какой-нибудь фестиваль, и я остаюсь.
Розмари улыбнулась, продолжая следить за снежинками.
– Вот из-за чего мне так хотелось получить эту квартиру, – сказала она, – Чтобы сидеть у камина и смотреть, как падает снег. Хьюг с любопытством посмотрел на нее.
– Ты, наверное, до сих пор еще читаешь Диккенса?
– Конечно. Все читают Диккенса. К ним подошел Ги.
– Боб и Тea тоже уходят, – сообщил он.
В два часа ночи все разошлись, и Розмари с Ги остались одни в огромной пустой гостиной среди грязных стаканов, салфеток и переполненных пепельниц. («Не забудь», – напомнила ей на прощанье Элиза и погрозила пальцем. Но она и так не забудет.) – Ну, а теперь – за работу! – скомандовал Ги, собравшись с духом начать уборку.
– Ги, – тихо позвала Розмари.
– Да?
– Я пойду к доктору Хиллу. В понедельник утром. Он ничего не ответил, только молча посмотрел на нее.
– Я хочу, чтобы он проверил меня. Доктор Сапирштейн или обманывает меня, или… Или я не знаю, но он, наверное, выжил из ума. Такая боль – это сигнал, что со мной что-то не так.
– Розмари…
– И я больше не пью тот напиток, который приносит мне Минни. Я хочу принимать витамины в таблетках, как и все остальные. Я уже три дня его не пью. Я оставляю его, а когда она уходит, выливаю.
– Ты…
– Я вместо этого пью свой собственный напиток. Ги вдруг рассвирепел и, указывая пальцем в сторону кухни, закричал:
– Так вот что наговорили тебе эти сучки! Вот зачем они приходили! Уговорить тебя поменять врача?!
– Они мои подруги, не называй их так.
– Да это просто свора обезумевших сучек, которые лезут не в свое дело, черт бы их побрал!
– Они просто хотели, чтобы я посоветовалась с другим врачом.
– У тебя самый лучший врач в Нью-Йорке! А кто такой этот доктор Хилл? Никто – вот кто он такой!
– Я уже устала слышать о том, как знаменит ваш любимый Сапирштейн. – Розмари чуть не плакала. – У меня боль не прекращается с самого Дня Благодарения, а он только и твердит, что она не сегодня-завтра пройдет!
– Ты не будешь менять врача. Мы и так уже черт знает сколько платим Сапирштейну, а теперь еще придется платить твоему Хиллу? Даже и речи об этом быть не может!
– Я не буду менять врача. Пусть просто доктор Хилл осмотрит меня и даст свое заключение.
– Я тебе не разрешаю. Это… это, в конце концов, нечестно по отношению к Сапирштейну.
– Нечестно? О чем ты говоришь вообще? А по отношению ко мне это честно?
– Тебе нужно еще одно мнение? Ладно. Скажи Сапирштейну. Пусть он сам решит, кому тебя показать. И придется тебе быть с ним вежливой до конца, он все-таки специалист в своем деле.
– Я хочу пойти к доктору Хиллу. Если ты не желаешь платить, я отдам свои…
Внезапно Розмари замолчала и замерла как вкопанная. По лицу ее покатилась слеза и остановилась у уголка рта.
– Ро?
Боль прекратилась. Ее больше не было! Она смолкла, : как заклинивший автомобильный сигнал, который наконец-таки отключили. Боль прошла, она исчезла навсегда, безвозвратно. Слава Всевышнему! Нет ее, и все тут. И, Боже мой, как же хорошо она начнет теперь чувствовать себя, вот только надо перевести дыхание…
– Ро? – озабоченно переспросил Ги и сделал осторожный шаг к ней.
– Она прекратилась. Эта боль.
– Прекратилась?
– Только что. – Розмари попыталась улыбнуться. – Она куда-то исчезла, и все. – Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, потом прислушалась к себе и вздохнула еще глубже. Как давно ей не приходилось так вот свободно дышать! С самого Дня Благодарения.
Когда Розмари открыла глаза, Ги продолжал обеспокоенно смотреть на нее.
– Что за напиток ты себе готовила?
Сердце у нее оборвалось. Она убила ребенка. Хересом. Или испорченным яйцом. Или их сочетанием. Ребенок умер, поэтому боль прекратилась. Боль была ребенком, а она убила его своей самонадеянностью!
– Яйцо, – сказала она, – молоко, сливки, сахар. – Розмари моргнула, провела рукой по щеке и посмотрела на него. – Херес, – добавила она невинным голосом.
– Сколько ты наливала хереса?
И вдруг что-то внутри нее шевельнулось.
– Много?
И еще раз. Там, где раньше ничего не шевелилось. Легкое приятное щекотание. Она глупо и беспомощно хихикнула.
– Розмари, ради Бога, скажи мне, сколько ты наливала хереса?
– Он живой, – тихо сказала она и снова беззвучно засмеялась, поджав губы и изумленно подняв брови. – Он шевелится. Все в порядке. Он не умер. Он двигается! – Она посмотрела на свой живот под коричневым бархатом и осторожно положила на него руки. Теперь она уже ясно почувствовала, как что-то внутри нее снова шевельнулось – это были ручки. Или ножки.
Розмари подошла к Ги, и, не глядя на него, протянула руку, взяла его ладонь и положила себе на живот. Внутри тут же что-то послушно шевельнулось в ответ.
– Ты чувствуешь? – спросила она. – Ну вот, опять. Чувствуешь?
Он побледнел и отнял руку.
– Да. Да, я почувствовал.
– Не надо его бояться. – Она рассмеялась. – Он тебя не укусит.
– Это чудесно! – выдохнул Ги.
– Правда? – Она снова посмотрела на живот. – Он живой. Он лягается. Там, внутри.
– Я тут немного приберу, – сказал Ги, подняв со стола пепельницу и стакан. Потом еще один.
– Ну ладно, Дэвид-или-Аманда. Ты доказал свое присутствие, а теперь успокойся. Мамочке надо убирать квартиру. – Розмари засмеялась. – Боже мой! Он такой подвижный! Значит, будет мальчик, да? Ну ладно там, потише. У тебя впереди еще целых пять месяцев, так что экономь силы. – Все еще смеясь, она обратилась к Ги: – Поговори с ним, Ги, ты ведь все-таки отец. Скажи ему, что нельзя быть таким нетерпеливым.
Розмари смеялась, потом смеялась и плакала одновременно, бережно обхватив обеими руками живот, на который капали сладкие слезы счастья.
Глава 6
Насколько плохо ей было раньше, настолько теперь все стало хорошо. Боль прекратилась, и вернулся сон. Розмари спала по десять часов, без всяких сновидений, а со сном пришел и аппетит: теперь ей хотелось мяса – только не сырого, а жареного, – яиц, овощей, сыра, фруктов и молока. За несколько дней исхудалое лицо Розмари вернулось к своим прежним очертаниям, и через пару недель она выглядела уже так, как и подобает всякой беременной женщине: здоровая, гордая и очень красивая.
Она выпивала напиток Минни, как только та приносила его, причем до последней капли, чтобы не было причин опасаться, что ребенку может повредить недостаток витаминов. Вместе с напитком ей стали приносить и какое-то пирожное с хрустящей белой начинкой, похожей на марципан. Она тоже сразу съедала его, наслаждаясь необычным вкусом и сознанием того, что сейчас она, наверное, самая исполнительная на свете будущая мама.
Доктор Сапирштейн мог бы долго распространяться по поводу исчезновения боли, но, слава Богу, не стал. Он просто сказал: «Пора бы уж» – и приставил стетоскоп к выпирающему животу Розмари. Почувствовав движение ребенка, он очень обрадовался и даже взволновался, что было довольно странно, ведь ему наверняка приходилось испытывать такое уже сотни и сотни раз. Но это, наверное, и было именно то восхищение и радость, которые отличают великолепного врача от просто хорошего.
Розмари купила туалеты для будущей мамы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
– Мне так больно! – пожаловалась Розмари. – И я так боюсь, что ребенок умрет.
– Твой врач что-нибудь делает? – спросила Элиза. – Лечит тебя как-нибудь, дает лекарства?
– Ничего, совсем ничего.
– А когда это началось? Розмари всхлипнула.
– Когда начались боли, Рози?
– Перед Днем Благодарения. В ноябре.
– В ноябре? Что?! У тебя такая боль ноября, а врач ничего не делает?!
– Он говорит, что все скоро пройдет.
– А он показывал тебя другим докторам? – спросила Джоан.
Розмари отрицательно покачала головой.
– Он очень хороший, – сказала она, пока Элиза вытирала ей щеки. – Известный.
– По-моему, он просто сумасшедший садист, – отрезала Тайгер.
– Такая боль – это сигнал, что что-то случилось, – добавила Элиза. – Я не хочу тебя пугать, Рози, но лучше тебе показаться доктору Хиллу. Кому угодно, покажись, кроме этого…
– Этого идиота, – подсказала Тайгер.
– Он не может быть прав, если позволяет тебе так страдать, – поддержала Элиза.
– Я не соглашусь на аборт, – заявила Розмари. Джоан от двери прошептала:
– А тебе никто и не говорит про аборт! Просто пойди к другому врачу, и все.
Розмари забрала у Элизы полотенце и промакнула глаза.
– Он предупреждал, что все так и будет. – Она посмотрела на следы туши на полотенце. – Что мои подружки скажут, будто у них все прошло нормально, а со мной что-то не так.
– Я не понимаю тебя, – обиделась Тайгер.
– Он сказал мне не слушать подруг, – объяснила Розмари.
– Но ты же слушаешь нас! Что за мерзкие советы он тебе дает?
– Мы просто хотим, чтобы ты пошла к другому врачу, – ласково сказала Элиза. – Я думаю, ни один уважающий себя специалист не станет возражать против этого, если так лучше для его пациента.
– Так и сделай, – добавила Джоан. – Прямо в понедельник утром.
– Ладно, – согласилась Розмари.
– Обещаешь? – строго спросила Элиза. Розмари кивнула.
– Обещаю. – Она улыбнулась. – Мне уже лучше. Спасибо.
– Ну, теперь ты еще хуже выглядишь. – Тайгер раскрыла сумочку. – На, подрисуй глаза. И все остальное. – Она выложила на стол перед Розмари все свои коробочки и тюбики.
– Мой наряд! – воскликнула Розмари.
– Мокрую тряпку! – тут же среагировала Элиза и бросилась к раковине.
– Чесночный хлеб! – закричала Розмари.
– Ставить или вынимать? – вскочила Джоан.
– Ставить. – Розмари щеточкой для туши указала на холодильник, на котором лежали две завернутые в фольгу буханки.
Тайгер взялась за салат, а Элиза стала вытирать длинное вечернее платье Розмари, испачканное каплями размытой туши.
– В следующий раз, когда соберешься плакать, не надевай бархат, – посоветовала она.
Вошел Ги и удивленно посмотрел на них.
– Обмениваемся косметическими советами, – сказала Тайгер. – Тебе интересно?
– Все в порядке? – спросил он у Розмари.
– Да, – ответила она, улыбаясь.
– Немного пролила заправки на платье, – объяснила Элиза.
– А кухонным работникам полагается выпить, как вы считаете? – поинтересовалась Джоан.
Запеканка пользовалась успехом, салат тоже (Тайгер чуть слышно шепнула Розмари: «Это он из-за твоих слез такой вкусный»).
Ренато выбрал шипучее вино и с хлопком откупорил его.
Брат Клаудии, Скотт, сидел в кабинете с тарелкой на коленях и вещал:
– Зовут его Альтизер и сейчас он, по-моему, в Атланте, а заявляет он следующее: «Бог умер, и это исторический факт, свершившийся уже в наше время». Причем он имеет в виду, что Бог умер в буквальном смысле этого слова.
Его внимательно слушали Каппы, Рэйн Морган и Боб Гудман.
Джимми, который стоял в гостиной у окна, вдруг радостно воскликнул:
– Ого, снег начинается!
Стэн Килер рассказал целую серию польских анекдотов, и Розмари громко смеялась над ними.
– Смотри не напейся, – тихо шепнул ей Ги. Все еще смеясь, она повернулась и показала ему стакан:
– Да ведь это же лимонад!
Приятель Джоан сидел на полу и гладил лодыжки своей подруги. Элиза беседовала с Педро, который вежливо кивал, а сам поглядывал на Майка и Аллана, устроившихся на диване в другом конце комнаты. Клаудия начала гадать желающим по руке.
Виски кончалось, но все остальное было просто замечательно.
Розмари подала кофе, вытряхнула пепельницы и ополоснула стаканы. Тайгер и Кэрол Венделл помогали ей.
Потом она села на подоконник рядом с Хьюгом Дунстаном и, попивая кофе, стала смотреть на падающие снежные хлопья. Их было много – целая армия снежинок. Время от времени самая отчаянная снежинка выбивалась из общего потока и, ударяясь о стекло, тут же таяла.
– Каждый год я даю себе слово уехать из города, – задумчиво говорил Хьюг Дунстан, – чтобы избавиться от всех этих преступлений, шума и всего прочего. Но вдруг начинается снегопад или какой-нибудь фестиваль, и я остаюсь.
Розмари улыбнулась, продолжая следить за снежинками.
– Вот из-за чего мне так хотелось получить эту квартиру, – сказала она, – Чтобы сидеть у камина и смотреть, как падает снег. Хьюг с любопытством посмотрел на нее.
– Ты, наверное, до сих пор еще читаешь Диккенса?
– Конечно. Все читают Диккенса. К ним подошел Ги.
– Боб и Тea тоже уходят, – сообщил он.
В два часа ночи все разошлись, и Розмари с Ги остались одни в огромной пустой гостиной среди грязных стаканов, салфеток и переполненных пепельниц. («Не забудь», – напомнила ей на прощанье Элиза и погрозила пальцем. Но она и так не забудет.) – Ну, а теперь – за работу! – скомандовал Ги, собравшись с духом начать уборку.
– Ги, – тихо позвала Розмари.
– Да?
– Я пойду к доктору Хиллу. В понедельник утром. Он ничего не ответил, только молча посмотрел на нее.
– Я хочу, чтобы он проверил меня. Доктор Сапирштейн или обманывает меня, или… Или я не знаю, но он, наверное, выжил из ума. Такая боль – это сигнал, что со мной что-то не так.
– Розмари…
– И я больше не пью тот напиток, который приносит мне Минни. Я хочу принимать витамины в таблетках, как и все остальные. Я уже три дня его не пью. Я оставляю его, а когда она уходит, выливаю.
– Ты…
– Я вместо этого пью свой собственный напиток. Ги вдруг рассвирепел и, указывая пальцем в сторону кухни, закричал:
– Так вот что наговорили тебе эти сучки! Вот зачем они приходили! Уговорить тебя поменять врача?!
– Они мои подруги, не называй их так.
– Да это просто свора обезумевших сучек, которые лезут не в свое дело, черт бы их побрал!
– Они просто хотели, чтобы я посоветовалась с другим врачом.
– У тебя самый лучший врач в Нью-Йорке! А кто такой этот доктор Хилл? Никто – вот кто он такой!
– Я уже устала слышать о том, как знаменит ваш любимый Сапирштейн. – Розмари чуть не плакала. – У меня боль не прекращается с самого Дня Благодарения, а он только и твердит, что она не сегодня-завтра пройдет!
– Ты не будешь менять врача. Мы и так уже черт знает сколько платим Сапирштейну, а теперь еще придется платить твоему Хиллу? Даже и речи об этом быть не может!
– Я не буду менять врача. Пусть просто доктор Хилл осмотрит меня и даст свое заключение.
– Я тебе не разрешаю. Это… это, в конце концов, нечестно по отношению к Сапирштейну.
– Нечестно? О чем ты говоришь вообще? А по отношению ко мне это честно?
– Тебе нужно еще одно мнение? Ладно. Скажи Сапирштейну. Пусть он сам решит, кому тебя показать. И придется тебе быть с ним вежливой до конца, он все-таки специалист в своем деле.
– Я хочу пойти к доктору Хиллу. Если ты не желаешь платить, я отдам свои…
Внезапно Розмари замолчала и замерла как вкопанная. По лицу ее покатилась слеза и остановилась у уголка рта.
– Ро?
Боль прекратилась. Ее больше не было! Она смолкла, : как заклинивший автомобильный сигнал, который наконец-таки отключили. Боль прошла, она исчезла навсегда, безвозвратно. Слава Всевышнему! Нет ее, и все тут. И, Боже мой, как же хорошо она начнет теперь чувствовать себя, вот только надо перевести дыхание…
– Ро? – озабоченно переспросил Ги и сделал осторожный шаг к ней.
– Она прекратилась. Эта боль.
– Прекратилась?
– Только что. – Розмари попыталась улыбнуться. – Она куда-то исчезла, и все. – Она закрыла глаза и глубоко вздохнула, потом прислушалась к себе и вздохнула еще глубже. Как давно ей не приходилось так вот свободно дышать! С самого Дня Благодарения.
Когда Розмари открыла глаза, Ги продолжал обеспокоенно смотреть на нее.
– Что за напиток ты себе готовила?
Сердце у нее оборвалось. Она убила ребенка. Хересом. Или испорченным яйцом. Или их сочетанием. Ребенок умер, поэтому боль прекратилась. Боль была ребенком, а она убила его своей самонадеянностью!
– Яйцо, – сказала она, – молоко, сливки, сахар. – Розмари моргнула, провела рукой по щеке и посмотрела на него. – Херес, – добавила она невинным голосом.
– Сколько ты наливала хереса?
И вдруг что-то внутри нее шевельнулось.
– Много?
И еще раз. Там, где раньше ничего не шевелилось. Легкое приятное щекотание. Она глупо и беспомощно хихикнула.
– Розмари, ради Бога, скажи мне, сколько ты наливала хереса?
– Он живой, – тихо сказала она и снова беззвучно засмеялась, поджав губы и изумленно подняв брови. – Он шевелится. Все в порядке. Он не умер. Он двигается! – Она посмотрела на свой живот под коричневым бархатом и осторожно положила на него руки. Теперь она уже ясно почувствовала, как что-то внутри нее снова шевельнулось – это были ручки. Или ножки.
Розмари подошла к Ги, и, не глядя на него, протянула руку, взяла его ладонь и положила себе на живот. Внутри тут же что-то послушно шевельнулось в ответ.
– Ты чувствуешь? – спросила она. – Ну вот, опять. Чувствуешь?
Он побледнел и отнял руку.
– Да. Да, я почувствовал.
– Не надо его бояться. – Она рассмеялась. – Он тебя не укусит.
– Это чудесно! – выдохнул Ги.
– Правда? – Она снова посмотрела на живот. – Он живой. Он лягается. Там, внутри.
– Я тут немного приберу, – сказал Ги, подняв со стола пепельницу и стакан. Потом еще один.
– Ну ладно, Дэвид-или-Аманда. Ты доказал свое присутствие, а теперь успокойся. Мамочке надо убирать квартиру. – Розмари засмеялась. – Боже мой! Он такой подвижный! Значит, будет мальчик, да? Ну ладно там, потише. У тебя впереди еще целых пять месяцев, так что экономь силы. – Все еще смеясь, она обратилась к Ги: – Поговори с ним, Ги, ты ведь все-таки отец. Скажи ему, что нельзя быть таким нетерпеливым.
Розмари смеялась, потом смеялась и плакала одновременно, бережно обхватив обеими руками живот, на который капали сладкие слезы счастья.
Глава 6
Насколько плохо ей было раньше, настолько теперь все стало хорошо. Боль прекратилась, и вернулся сон. Розмари спала по десять часов, без всяких сновидений, а со сном пришел и аппетит: теперь ей хотелось мяса – только не сырого, а жареного, – яиц, овощей, сыра, фруктов и молока. За несколько дней исхудалое лицо Розмари вернулось к своим прежним очертаниям, и через пару недель она выглядела уже так, как и подобает всякой беременной женщине: здоровая, гордая и очень красивая.
Она выпивала напиток Минни, как только та приносила его, причем до последней капли, чтобы не было причин опасаться, что ребенку может повредить недостаток витаминов. Вместе с напитком ей стали приносить и какое-то пирожное с хрустящей белой начинкой, похожей на марципан. Она тоже сразу съедала его, наслаждаясь необычным вкусом и сознанием того, что сейчас она, наверное, самая исполнительная на свете будущая мама.
Доктор Сапирштейн мог бы долго распространяться по поводу исчезновения боли, но, слава Богу, не стал. Он просто сказал: «Пора бы уж» – и приставил стетоскоп к выпирающему животу Розмари. Почувствовав движение ребенка, он очень обрадовался и даже взволновался, что было довольно странно, ведь ему наверняка приходилось испытывать такое уже сотни и сотни раз. Но это, наверное, и было именно то восхищение и радость, которые отличают великолепного врача от просто хорошего.
Розмари купила туалеты для будущей мамы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29