..
Пока я предавался тягостным раздумьям, в спальню вернулся Джон. Он молча встал рядом. Мы оба смотрели на тело Люси. Потом Джон спросил:
– Скажите, профессор, есть ли у умирающего право знать, что он умирает?
Его тон был удивительно спокойным, словно мы с ним вели послеобеденную беседу. Возможно, решил я, он просто хочет отвлечься от случившейся трагедии и занимает мозг рассуждениями. Я решил ему помочь, и поэтому столь же спокойно ответил:
– Разумеется, есть. Если умирающий не будет знать, что умирает, как тогда он сумеет надлежащим образом подготовиться?
Тогда Джон задал следующий вопрос. На этот раз я уловил в его тоне слабое, но быстро нарастающее раздражение.
– А человек, ведущий битву... даже если ему не суждено в ней победить... он имеет право знать, против кого сражается?
У меня похолодела спина. Теперь я понял, куда клонит Джон, но не мог заставить себя дать ответ. Вместо этого я пристально глядел на него и видел, как он прилагает нечеловеческие усилия, чтобы сдержать переполнявшие его чувства и не позволить им вырваться наружу.
Поняв, что ответа не будет, Джон повел на меня словесную атаку:
– Профессор, вы больше не можете нести свою чудовищную ношу в одиночку. Вы видели Артура и Квинси. Думаю, с вашей проницательностью вы сразу поняли, что оба они – честные и смелые люди. У них...
– Что вы предлагаете, Джон? Сказать им правду? Даже если они мне поверят, что это даст? Я лишь подвергну их еще большей опасности.
– Вы держали Люси в неведении! – воскликнул он, заливаясь краской. – И что хорошего из этого вышло?
Мне было нечего ему ответить. Я стоял и молча слушал. Я понимал: гнев помогает Джону выплеснуть горе. Ему было не остановиться. Его трясло. В другое время Джон не осмелился бы повысить на меня голос, сейчас же он не только кричал, но и потрясал в воздухе кулаками.
– Мои друзья тоже имеют право знать подлинную причину смерти Люси. Только тогда они смогут отомстить за нее и извести эту заразу под корень! Арт и Квинси – самые близкие мои друзья, и я больше не намерен скрывать от них правду! Квинси, когда он с пистолетом бродил под окнами, запросто могли укусить. Представляете его положение? Он нес свой дозор, стараясь хоть чем-то быть полезным, и даже не знал, кто ему противостоит. Как по-вашему, это честно?
Сдерживаемые слезы все-таки прорвались наружу, причем таким безудержным потоком, что Джон рухнул на колени и, сотрясаемый рыданиями, уткнулся лицом в простыни, в бессильной ярости колотя кулаком по матрасу.
Я не стал его утешать, а дал ему полностью выплакаться. Однако слова Джона сильно задели меня и подняли в моей душе бурю совсем иного свойства.
Через какое-то время Джон поднялся (его лицо было красным и совершенно мокрым от слез) и пошел прочь. Возле самой двери он обернулся и уже спокойным, уважительным тоном (этим он хотел показать мне, что думает над каждым словом, а не бросает их под напором чувств) сказал:
– Доктор Ван Хельсинг, вы долгое время действовали втайне, доверяя магическим ритуалам и иным способам защиты. Как вы убедились, ваши знания оказались бесполезны, а ритуалы подвели вас в трудную минуту. Но есть то, что не никогда не подведет, что сильнее любого зла – человеческое сердце. Для грядущей битвы я предлагаю вам свое сердце и сердца двух своих ближайших друзей. Я делаю это ради них и ради вас!
* * *
26 сентября
Двадцать второго числа мы похоронили Люси и ее мать. Похороны – и так тягостное событие. Но для нас с Джоном они были тягостными вдвойне, поскольку мы доподлинно знали, что Люси не обрела желанного покоя.
Джон порывался рассказать своим друзьям все правду. Я еле убедил его не совершать поспешных действий, ибо результат мог оказаться противоположным ожидаемому. Но я не переставал думать над его гневными словами, и чем больше анализировал их, тем отчетливее понимал, что он прав. Мы с ним договорились: когда настанет время дать мисс Люси настоящее упокоение, о котором она просила, печальный ритуал совершит Артур. Джон, Квинси и я будем находиться рядом, готовые в случае необходимости прийти ему на помощь. Я написал Артуру и Квинси письма с просьбой приехать и вместе со мной посетить склеп Вестенра. Я намеренно воздержался от объяснений, ибо никакие слова не убеждают так, как увиденное собственными глазами.
В прошедшие дни мне пришлось заниматься множеством разных дел. Поскольку у миссис Вестенра не было родственников, она завещала Хиллингем Артуру. Мы с Джоном взяли на себя устройство похорон и приведение в порядок необходимых документов, потому что сам Артур был погружен в аналогичные хлопоты, вызванные кончиной отца. Я попросил у него разрешения просмотреть личную переписку Люси и ее дневник, сказав, что, возможно, сумею лучше понять «причину ее болезни». Мое довольно странное намерение изучить конфиденциальные бумаги покойной не удивило Артура (бедняге было не до этого), и он почти машинально пробормотал: «Да-да, конечно».
Я сразу же принялся за это дело и в числе прочего обнаружил толстую пачку писем от некой Вильгельмины Мюррей. В своем дневнике Люси постоянно упоминала о ней, называя просто Миной. Насколько я понял, они были близкими подругами. Из дневника я также узнал, что они часто проводили лето в Уитби, где у миссис Вестенра был небольшой коттедж. В ту пору Люси еще не вела дневник (первые записи в тетрадке появились уже по возвращении из Уитби в Лондон), но пример подруги, обладающей если не писательскими, то журналистскими способностями, ее явно вдохновил. Начни Люси вести дневник еще в Уитби, мы бы сейчас располагали весьма ценными сведениями, поскольку впервые вампир укусил ее именно там.
Я читал письма Мины (некоторые даже не были вскрыты) и чувствовал, что они написаны рукой необычайно умной и доброй женщины. Более того, я не мог отделаться от удивительного ощущения. Мне казалось, что мы с Миной – давние друзья. Это радовало и в то же время пугало: а вдруг и она так же, как ее подруга, стала жертвой вампира?
Через пару дней после похорон Люси и ее матери я написал Мине Мюррей (теперь уже миссис Мине Харкер). Письмо мое было кратким. Я объяснил, кто я и какое отношение имел к ее подруге. Далее я писал, что мне не до конца понятны причины смерти Люси, и просил миссис Харкер о встрече. Она сразу же откликнулась. Тон ответного послания был самым что ни на есть дружеским: миссис Харкер приглашала меня на следующий же день приехать к ним в Эксетер.
Я отправился туда не без некоторого трепета. Меня все еще снедала горечь поражения в битве за Люси, и я опасался, что проклятие вампира затронуло и ее подругу.
К счастью, приехав в Эксетер и переступив порог гостиной миссис Харкер, я увидел искрящуюся здоровьем молодую женщину. После мертвенно-бледного лица Люси румяные щеки и алые губы ее подруги явились настоящим бальзамом для моих глаз и души. На сердце сразу стало легче. Ее платье было довольно смело декольтировано, и никаких отметин на длинной, изящной шее мадам Мины я не увидел. Еще один подарок судьбы, которая в последнее время была щедра лишь на удары.
Дальше я буду называть миссис Харкер мадам Миной, и не только потому, что между нами едва ли не с первой минуты возникли доверительные и дружеские отношения. Люси, зная о грядущем замужестве подруги, подшучивала над ней и говорила: «Ты у нас станешь важной замужней дамой, и я буду называть тебя мадам Мина». Теперь, когда Люси не стало, это обращение будет напоминать мне и о ней.
Читая письма мадам Мины, я мысленно представлял зрелую, опытную женщину лет на десять старше моей пациентки, рослую и достаточно плотную. Каково же было мое удивление, когда реальная мадам Мина оказалась чуть ли не на голову ниже своей покойной подруги. Я увидел миниатюрное, хрупкое создание – почти школьницу (добавлю, что до замужества она работала школьной учительницей). Личико «сердечком», которое от детского отличала лишь высокая «взрослая» прическа (забыл упомянуть о волосах – мадам Мина шатенка). Носик, пухлые губки – ни дать ни взять старательная, но шаловливая и любопытная ученица. Такие люди всю жизнь выглядят гораздо моложе своих лет. Только глядя в ее большие светло-карие глаза, можно было понять, что мадам Мина – далеко не ребенок. Чем-то они напоминали глаза Джона: смышленые, очень внимательные и честные. Но самое главное – в них не было ни одной, даже самой крохотной искорки зловещего темно-синего сияния. Гостиную заливал солнечный свет, но он не помешал мне разглядеть фиолетовую ауру, окружавшую мадам Мину. Сильную ауру сильной женщины.
Когда я приехал, мадам Мина была поглощена работой. Из-за закрытой двери доносился размеренный стук пишущей машинки, который сразу же прекратился, как только горничная доложила о моем приходе. Дверь гостиной, превращенной в кабинет, открылась. Первое, что я увидел, был письменный стол со стопкой газет. Рядом с ними лежала тетрадь в черной кожаной обложке. Чуть дальше располагалась проволочная корзинка с напечатанными листами. Центр стола занимала громоздкая пишущая машинка.
Мы поздоровались. Наши глаза встретились. Мадам Мина не позволила себе уставиться на меня, ее взгляд был почти мгновенным, но проницательным. Полагаю, мы произвели друг на друга благоприятное впечатление, ибо ее лицо тут же осветилось теплой дружеской улыбкой.
Изящная ладонь, протянутая мне мадам Миной, была чуть ли не втрое меньше моей загорелой и мозолистой. Я осторожно сжал ее пальцы и еще раз убедился, что проклятие вампира ее не коснулось. Я тоже улыбнулся. Это была моя первая искренняя улыбка после многих тягостных дней.
– Мадам Мина, я писал вам, что мне не совсем ясны причины болезни, от которой скончалась наша бедная Люси. И хотя ее уже не вернуть, этот вопрос не дает мне покоя.
Мне понравился прямой и внимательный взгляд мадам Мины (мы, голландцы, очень ценим такую прямоту). Не в пример многим англичанкам она не стала хлопать ресницами или отводить глаза. Когда она заговорила, я почувствовал: ее слова идут от сердца. (А вот говорила мадам Мина голосом взрослой, зрелой женщины, разительно отличающимся от ее внешности юной барышни!)
– Сэр, то, что вы были другом и помощником Люси Вестенра, является для меня лучшей рекомендацией. Насколько в моих силах, постараюсь вам помочь.
Мадам Мина спросила, о чем бы я хотел знать, и я ответил, что меня интересует период времени, когда они с Люси находились в Уитби.
– Ну, это совсем несложно. – Мадам Мина жестом пригласила меня сесть. – Здесь у меня все записано. Желаете взглянуть?
Она еще спрашивала! Я буквально вцепился в черную тетрадку, которую она, взяв со стола, подала мне. (Только потом я вспомнил озорно блеснувшие глаза. Надо признаться, у мадам Мины весьма своеобразное чувство юмора.)
Я раскрыл тетрадь, собираясь немедленно начать читать. Но, увы! Страницы были заполнены аккуратными строчками, целиком состоящими из черточек, крючочков и завитушек. Мне не оставалось ничего иного, как вернуть дневник хозяйке.
– Мистеру Джонатану Харкеру определенно повезло со столь одаренной женой. Возможно, он даже сам владеет стенографией. А для меня ваши записи сродни китайской грамоте. Не будете ли вы столь любезны прочитать их мне?
Мадам Мина покраснела, как настоящая школьница.
– Простите, пожалуйста.
Она отнесла дневник на стол, потянулась к корзинке и извлекла оттуда внушительную стопку листов.
– Вот. Я предвидела такой поворот событий и перепечатала все, касающееся нашего с Люси пребывания в Уитби.
Я представлял, каких трудов ей это стоило. Искренне поблагодарив мадам Мину, я спросил, где могу расположиться. Она предложила свой кабинет и оставила меня одного, отправившись распорядиться насчет ленча.
Мои глаза пробегали страницу за страницей... Мадам Мина писала, что несколько раз видела, как Люси ходит во сне, и будила ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Пока я предавался тягостным раздумьям, в спальню вернулся Джон. Он молча встал рядом. Мы оба смотрели на тело Люси. Потом Джон спросил:
– Скажите, профессор, есть ли у умирающего право знать, что он умирает?
Его тон был удивительно спокойным, словно мы с ним вели послеобеденную беседу. Возможно, решил я, он просто хочет отвлечься от случившейся трагедии и занимает мозг рассуждениями. Я решил ему помочь, и поэтому столь же спокойно ответил:
– Разумеется, есть. Если умирающий не будет знать, что умирает, как тогда он сумеет надлежащим образом подготовиться?
Тогда Джон задал следующий вопрос. На этот раз я уловил в его тоне слабое, но быстро нарастающее раздражение.
– А человек, ведущий битву... даже если ему не суждено в ней победить... он имеет право знать, против кого сражается?
У меня похолодела спина. Теперь я понял, куда клонит Джон, но не мог заставить себя дать ответ. Вместо этого я пристально глядел на него и видел, как он прилагает нечеловеческие усилия, чтобы сдержать переполнявшие его чувства и не позволить им вырваться наружу.
Поняв, что ответа не будет, Джон повел на меня словесную атаку:
– Профессор, вы больше не можете нести свою чудовищную ношу в одиночку. Вы видели Артура и Квинси. Думаю, с вашей проницательностью вы сразу поняли, что оба они – честные и смелые люди. У них...
– Что вы предлагаете, Джон? Сказать им правду? Даже если они мне поверят, что это даст? Я лишь подвергну их еще большей опасности.
– Вы держали Люси в неведении! – воскликнул он, заливаясь краской. – И что хорошего из этого вышло?
Мне было нечего ему ответить. Я стоял и молча слушал. Я понимал: гнев помогает Джону выплеснуть горе. Ему было не остановиться. Его трясло. В другое время Джон не осмелился бы повысить на меня голос, сейчас же он не только кричал, но и потрясал в воздухе кулаками.
– Мои друзья тоже имеют право знать подлинную причину смерти Люси. Только тогда они смогут отомстить за нее и извести эту заразу под корень! Арт и Квинси – самые близкие мои друзья, и я больше не намерен скрывать от них правду! Квинси, когда он с пистолетом бродил под окнами, запросто могли укусить. Представляете его положение? Он нес свой дозор, стараясь хоть чем-то быть полезным, и даже не знал, кто ему противостоит. Как по-вашему, это честно?
Сдерживаемые слезы все-таки прорвались наружу, причем таким безудержным потоком, что Джон рухнул на колени и, сотрясаемый рыданиями, уткнулся лицом в простыни, в бессильной ярости колотя кулаком по матрасу.
Я не стал его утешать, а дал ему полностью выплакаться. Однако слова Джона сильно задели меня и подняли в моей душе бурю совсем иного свойства.
Через какое-то время Джон поднялся (его лицо было красным и совершенно мокрым от слез) и пошел прочь. Возле самой двери он обернулся и уже спокойным, уважительным тоном (этим он хотел показать мне, что думает над каждым словом, а не бросает их под напором чувств) сказал:
– Доктор Ван Хельсинг, вы долгое время действовали втайне, доверяя магическим ритуалам и иным способам защиты. Как вы убедились, ваши знания оказались бесполезны, а ритуалы подвели вас в трудную минуту. Но есть то, что не никогда не подведет, что сильнее любого зла – человеческое сердце. Для грядущей битвы я предлагаю вам свое сердце и сердца двух своих ближайших друзей. Я делаю это ради них и ради вас!
* * *
26 сентября
Двадцать второго числа мы похоронили Люси и ее мать. Похороны – и так тягостное событие. Но для нас с Джоном они были тягостными вдвойне, поскольку мы доподлинно знали, что Люси не обрела желанного покоя.
Джон порывался рассказать своим друзьям все правду. Я еле убедил его не совершать поспешных действий, ибо результат мог оказаться противоположным ожидаемому. Но я не переставал думать над его гневными словами, и чем больше анализировал их, тем отчетливее понимал, что он прав. Мы с ним договорились: когда настанет время дать мисс Люси настоящее упокоение, о котором она просила, печальный ритуал совершит Артур. Джон, Квинси и я будем находиться рядом, готовые в случае необходимости прийти ему на помощь. Я написал Артуру и Квинси письма с просьбой приехать и вместе со мной посетить склеп Вестенра. Я намеренно воздержался от объяснений, ибо никакие слова не убеждают так, как увиденное собственными глазами.
В прошедшие дни мне пришлось заниматься множеством разных дел. Поскольку у миссис Вестенра не было родственников, она завещала Хиллингем Артуру. Мы с Джоном взяли на себя устройство похорон и приведение в порядок необходимых документов, потому что сам Артур был погружен в аналогичные хлопоты, вызванные кончиной отца. Я попросил у него разрешения просмотреть личную переписку Люси и ее дневник, сказав, что, возможно, сумею лучше понять «причину ее болезни». Мое довольно странное намерение изучить конфиденциальные бумаги покойной не удивило Артура (бедняге было не до этого), и он почти машинально пробормотал: «Да-да, конечно».
Я сразу же принялся за это дело и в числе прочего обнаружил толстую пачку писем от некой Вильгельмины Мюррей. В своем дневнике Люси постоянно упоминала о ней, называя просто Миной. Насколько я понял, они были близкими подругами. Из дневника я также узнал, что они часто проводили лето в Уитби, где у миссис Вестенра был небольшой коттедж. В ту пору Люси еще не вела дневник (первые записи в тетрадке появились уже по возвращении из Уитби в Лондон), но пример подруги, обладающей если не писательскими, то журналистскими способностями, ее явно вдохновил. Начни Люси вести дневник еще в Уитби, мы бы сейчас располагали весьма ценными сведениями, поскольку впервые вампир укусил ее именно там.
Я читал письма Мины (некоторые даже не были вскрыты) и чувствовал, что они написаны рукой необычайно умной и доброй женщины. Более того, я не мог отделаться от удивительного ощущения. Мне казалось, что мы с Миной – давние друзья. Это радовало и в то же время пугало: а вдруг и она так же, как ее подруга, стала жертвой вампира?
Через пару дней после похорон Люси и ее матери я написал Мине Мюррей (теперь уже миссис Мине Харкер). Письмо мое было кратким. Я объяснил, кто я и какое отношение имел к ее подруге. Далее я писал, что мне не до конца понятны причины смерти Люси, и просил миссис Харкер о встрече. Она сразу же откликнулась. Тон ответного послания был самым что ни на есть дружеским: миссис Харкер приглашала меня на следующий же день приехать к ним в Эксетер.
Я отправился туда не без некоторого трепета. Меня все еще снедала горечь поражения в битве за Люси, и я опасался, что проклятие вампира затронуло и ее подругу.
К счастью, приехав в Эксетер и переступив порог гостиной миссис Харкер, я увидел искрящуюся здоровьем молодую женщину. После мертвенно-бледного лица Люси румяные щеки и алые губы ее подруги явились настоящим бальзамом для моих глаз и души. На сердце сразу стало легче. Ее платье было довольно смело декольтировано, и никаких отметин на длинной, изящной шее мадам Мины я не увидел. Еще один подарок судьбы, которая в последнее время была щедра лишь на удары.
Дальше я буду называть миссис Харкер мадам Миной, и не только потому, что между нами едва ли не с первой минуты возникли доверительные и дружеские отношения. Люси, зная о грядущем замужестве подруги, подшучивала над ней и говорила: «Ты у нас станешь важной замужней дамой, и я буду называть тебя мадам Мина». Теперь, когда Люси не стало, это обращение будет напоминать мне и о ней.
Читая письма мадам Мины, я мысленно представлял зрелую, опытную женщину лет на десять старше моей пациентки, рослую и достаточно плотную. Каково же было мое удивление, когда реальная мадам Мина оказалась чуть ли не на голову ниже своей покойной подруги. Я увидел миниатюрное, хрупкое создание – почти школьницу (добавлю, что до замужества она работала школьной учительницей). Личико «сердечком», которое от детского отличала лишь высокая «взрослая» прическа (забыл упомянуть о волосах – мадам Мина шатенка). Носик, пухлые губки – ни дать ни взять старательная, но шаловливая и любопытная ученица. Такие люди всю жизнь выглядят гораздо моложе своих лет. Только глядя в ее большие светло-карие глаза, можно было понять, что мадам Мина – далеко не ребенок. Чем-то они напоминали глаза Джона: смышленые, очень внимательные и честные. Но самое главное – в них не было ни одной, даже самой крохотной искорки зловещего темно-синего сияния. Гостиную заливал солнечный свет, но он не помешал мне разглядеть фиолетовую ауру, окружавшую мадам Мину. Сильную ауру сильной женщины.
Когда я приехал, мадам Мина была поглощена работой. Из-за закрытой двери доносился размеренный стук пишущей машинки, который сразу же прекратился, как только горничная доложила о моем приходе. Дверь гостиной, превращенной в кабинет, открылась. Первое, что я увидел, был письменный стол со стопкой газет. Рядом с ними лежала тетрадь в черной кожаной обложке. Чуть дальше располагалась проволочная корзинка с напечатанными листами. Центр стола занимала громоздкая пишущая машинка.
Мы поздоровались. Наши глаза встретились. Мадам Мина не позволила себе уставиться на меня, ее взгляд был почти мгновенным, но проницательным. Полагаю, мы произвели друг на друга благоприятное впечатление, ибо ее лицо тут же осветилось теплой дружеской улыбкой.
Изящная ладонь, протянутая мне мадам Миной, была чуть ли не втрое меньше моей загорелой и мозолистой. Я осторожно сжал ее пальцы и еще раз убедился, что проклятие вампира ее не коснулось. Я тоже улыбнулся. Это была моя первая искренняя улыбка после многих тягостных дней.
– Мадам Мина, я писал вам, что мне не совсем ясны причины болезни, от которой скончалась наша бедная Люси. И хотя ее уже не вернуть, этот вопрос не дает мне покоя.
Мне понравился прямой и внимательный взгляд мадам Мины (мы, голландцы, очень ценим такую прямоту). Не в пример многим англичанкам она не стала хлопать ресницами или отводить глаза. Когда она заговорила, я почувствовал: ее слова идут от сердца. (А вот говорила мадам Мина голосом взрослой, зрелой женщины, разительно отличающимся от ее внешности юной барышни!)
– Сэр, то, что вы были другом и помощником Люси Вестенра, является для меня лучшей рекомендацией. Насколько в моих силах, постараюсь вам помочь.
Мадам Мина спросила, о чем бы я хотел знать, и я ответил, что меня интересует период времени, когда они с Люси находились в Уитби.
– Ну, это совсем несложно. – Мадам Мина жестом пригласила меня сесть. – Здесь у меня все записано. Желаете взглянуть?
Она еще спрашивала! Я буквально вцепился в черную тетрадку, которую она, взяв со стола, подала мне. (Только потом я вспомнил озорно блеснувшие глаза. Надо признаться, у мадам Мины весьма своеобразное чувство юмора.)
Я раскрыл тетрадь, собираясь немедленно начать читать. Но, увы! Страницы были заполнены аккуратными строчками, целиком состоящими из черточек, крючочков и завитушек. Мне не оставалось ничего иного, как вернуть дневник хозяйке.
– Мистеру Джонатану Харкеру определенно повезло со столь одаренной женой. Возможно, он даже сам владеет стенографией. А для меня ваши записи сродни китайской грамоте. Не будете ли вы столь любезны прочитать их мне?
Мадам Мина покраснела, как настоящая школьница.
– Простите, пожалуйста.
Она отнесла дневник на стол, потянулась к корзинке и извлекла оттуда внушительную стопку листов.
– Вот. Я предвидела такой поворот событий и перепечатала все, касающееся нашего с Люси пребывания в Уитби.
Я представлял, каких трудов ей это стоило. Искренне поблагодарив мадам Мину, я спросил, где могу расположиться. Она предложила свой кабинет и оставила меня одного, отправившись распорядиться насчет ленча.
Мои глаза пробегали страницу за страницей... Мадам Мина писала, что несколько раз видела, как Люси ходит во сне, и будила ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57