– Я напоминаю вам, сэр, что вам разрешили здесь присутствовать из любезности. У вашей кузины достаточно ума, чтобы, когда она нанимает эксперта, разрешать ему его фокусы… О чем мы говорили, мисс Фрост? О, да. Вы рассказывали, что мистер Геберт приехал в Нью-Йорк в 1931 году. Вам было тогда шестнадцать лет. Вы говорите, что ему сейчас сорок четыре, итак, ему было тридцать девять. Возраст еще небольшой. Я полагаю, он сразу же зашел к вашей матери как старый друг?
– Да. Мы знали, что он приезжает, он написал; конечно, я не помнила его: я не видела его с тех пор, как мне было четыре года.
– Конечно, не могли. Может быть, он приехал с политической целью?.. Я так понимаю, он был членом группы королевских молодчиков.
– Я не думаю. Я уверена, что не по политическим причинам… но это глупо, конечно, я не могу быть уверена. Я думаю, нет.
– По крайней мере, насколько вам известно, он не работает, и вам это не нравится.
– Мне это ни в ком не нравится.
– Удивительное чувство для наследницы. Однако, если бы мистер Геберт женился на вас, это была бы работа для него. Давайте оставим для него эту маленькую надежду на исправление. Время приближается к четырем часам, когда я должен покинуть вас. Мне необходимо напомнить вам о мысли, которую вы не закончили вчера, вскоре после того, как я неудачно обратился к вам. Вы сказали мне, что ваш отец умер, когда вам было несколько месяцев, и что поэтому у вас никогда не было отца, а затем произнесли – «то есть» – и остановились. Я подталкивал вас, но вы сказали, что это ничего не значит. Может быть, это действительно ничего не значит, но я хотел бы знать, что это там вертелось у вас на языке. Вы помните?
Она кивнула.
– Это в самом деле пустяк. Просто глупость.
– И все-таки позвольте мне узнать это. Я сказал вам, что мы прочесываем стог сена в поисках иголки.
– Но это совсем ничего. Просто сон, детский сон, который у меня когда-то был. Затем он несколько раз повторялся после этого, всегда тот же самый. Сон о самой себе.
– Расскажите мне.
– Ну… в первый раз, копт он приснился, мне было примерно шесть лет, в Бали. С тех пор я часто недоумевала, не случалось ли что-нибудь в тот день, что вызвало бы такой сон, но я ничего не могла вспомнить. Мне снилось, что я ребенок, не младенец, а достаточно большой, чтобы ходить и бегать, около двух лет, я так понимаю, и на кресле, на салфетке был апельсин, который был очищен и разделен на дольки. Я взяла одну дольку и съела ее, затем взяла другую и повернулась к человеку, сидящему там на скамье, и протянула ее ему, и я ясно сказала: «Для папы». Это был мой голос, только это был детский лепет. Затем а съела еще дольку, взяла еще одну и снова сказала «для папы», и продолжала так, пока апельсин не кончился. Я очнулась от этого сна, вся дрожа, и начала плакать. Мать спала на другой кровати – это было на зашторенной веранде, – она подошла ко мне и спросила, в чем дело, а я сказала: «Я плачу потому, что чувствую себя такой хорошей». Я никогда не рассказывала ей, в чем заключался сон. Мне снился он довольно много раз после этого, я думаю, последний раз, когда мне было около одиннадцати лет, здесь в Нью-Йорке, и я всегда плакала, когда он мне снился.
Вулф спросил:
– Как выглядел этот человек?
Она покачала головой.
– Вот почему это было просто глупо. Это не был человек, это просто выглядело как человек. Была одна фотография моего отца, которую сохранила мать, но я не могла бы сказать, что во сне он выглядел похожим на нее. Это было только… я только просто называла его «папа».
– Действительно. Возможно, достойно внимания, вследствие специфической картины. Вы ели апельсины дольками, когда вы были ребенком?
– Я думаю, мне всегда нравились апельсины.
– Ну трудно сказать. Возможно, как вы говорите, это ничего не значит. Вы упомянули фотографию отца. Ваша мать сохранила только одну?
– Да. Она сохранила ее для меня.
– Не для себя?
– Нет. – Пауза, затем Элен спокойно сказала: – Тут нет никакого секрета. И вполне естественно. Мать была очень обижена условиями завещания отца, и я думаю, она имела право обижаться. Между ними было какое-то недоразумение, я никогда не знала какое именно, около того времени, когда я родилась, но как бы серьезно оно ни было, это было… во всяком случае, он ей ничего не оставил. Ничего, даже самого маленького дохода.
– Все так, я понимаю. Оно было оставлено вам под опекой, причем опекуном был назначен ваш дядя – брат вашего отца, Дадли. Вы когда-нибудь читали это завещание?
– Однажды, очень давно. Вскоре после того, как мы приехали в Нью-Йорк. Тогда мой дядя дал мне прочитать его.
– В девять лет. Но вам было трудно читать и понимать его. Молодец. Я также понимаю, что распоряжаться вашим имуществом был уполномочен исключительно ваш дядя без всякого права наблюдений как с вашей стороны, так и с чьей-либо другой. Я полагаю, обычная юридическая фраза такова – «абсолютное и бесконтрольное усмотрение». Так что, фактически, вы не знаете, как велико будет ваше состояние к вашему двадцать первому дню рождения; это могут быть миллионы, а может быть, и ничего. Вы можете оказаться в долгах. Если какие-либо…
– Но, – вмешался Лу, – вы хотите сказать, что мой отец…
– Прекратите это! – Вулф перебил его. – Я ни на что не намекаю; я просто устанавливаю тот факт, что моя клиентка пребывает в неведении относительно своего состояния. Оно может быть увеличено; оно может быть уменьшено; она не знает. Не так ли, мисс Фрост?
– Нет, – она нахмурилась, – я не знаю. Я знаю, что больше двадцати лет доход с состояния выплачивается полностью и быстро, каждый квартал. В самом деле, мистер Вулф, я думаю, мы становимся…
– Мы скоро закончим: я должен вскоре покинуть вас. Что же касается неуместности вопросов, я предупреждал вас, что мы можем отклониться в любую область. Доставьте мне удовольствие и ответьте еще на два вопроса о завещании вашего отца: вступаете ли вы в полное владение и управление вашим состоянием седьмого мая?
– Да.
– А в случае вашей смерти до того, как вам исполнится двадцать один год, кто наследует?
– Если бы я была замужем и имела ребенка то ребенок. Если нет, то половина пошла бы к моему дяде, а половина его сыну, моему кузену Лу.
– Вот как! Ничего вашей матери даже в этом случае?
– Ничего.
– Итак, ваш отец защищал свою сторону в этом споре…
Вулф повернулся к Луэлину.
– Хорошенько смотрите за вашей кузиной еще пять недель. Если что-либо случится с ней за это время, вы получите миллион долларов, но тогда дьявол будет уже вам строить козни. Завещание – это пагубная штука.
Часто бывает удивительно, сколько бед может наделать гнев человека, даже после того, как клетки мозга, которые питали этот гнев, давно уже сгнили. – Он укоризненно поднял палец на свою клиентку. – Скоро, конечно, вы сами должны будете составить завещание, чтобы распорядиться состоянием, в случае, если вы умрете, скажем, восьмого мая или впоследствии. Я думаю, у вас есть адвокат?
– Нет. Я никогда не нуждалась в адвокате.
– А теперь будете. Вот для чего необходимы адвокаты, которые защищают ваше состояние для вас от расхищения… – Вулф посмотрел на часы. – Я должен покинуть вас. Я надеюсь, этот день не напрасно был потрачен; вы, я полагаю, считаете, что напрасно, но я так не думаю. Можно мне пока оставить это так, как есть?.. Благодарю вас за вашу снисходительность. И пока мы топчемся на месте, дожидаясь, когда эта проклятая коробка будет найдена, я прошу вас о небольшом одолжении. Не могли бы вы сейчас пригласить к себе домой мистера Гудвина на чашку чая?
Луэлин помрачнел. Элен Фрост взглянула на меня, потом на Вулфа.
– Ну, – сказала она, – я полагаю… если вы хотите.
– Я действительно хочу. Смею думать, было бы возможно пригласить туда и мистера Геберта?
Она кивнула.
– Сейчас он там. Или был, когда я звонила матери. Конечно… вы знаете… мать не одобряет…
– Я осведомлен об этом. Она думает, что вы ворошите осиное гнездо. Но в действительности осы – это полиция; вы избежали их, а она нет. Мистер Гудвин
– сдержанный и полезный человек. Он не бездеятельный и полезный человек. Он не бездеятельный. Я хочу, чтобы он поговорил с мистером Гебертом и с вашей матушкой тоже, если она позволит это. Вы скоро будете совершеннолетней, мисс Фрост; вы решили попытаться осуществить трудный и, возможно, опасный план. Несомненно, вы можете убедить вашу семью и близких друзей проявить некоторое внимание. Если им неизвестно какое-либо обстоятельство смерти Мак-Нэра, тем более они должны помочь нам выбраться на путь, который приведет нас к цели. Поэтому, если вы пригласите мистера Гудвина на чашку чая…
Луэлин вновь прервал его:
– Я думаю, папа тоже будет там, он хотел остаться до тех пор, пока мы не вернемся. Все просто будут очень волноваться… если вы хотите именно Геберта… Почему мы не можем послать его сюда? Он сделает все, что Элен скажет ему.
– Потому что в течение двух часов я буду занят с моими растениями…
Вулф снова посмотрел на часы и встал с кресла.
Наша клиентка кусала губы, затем посмотрела на меня и сказала:
– Вы выпьете с нами чаю мистер Гудвин?
– Да, конечно, весьма благодарен.
Вулф, двинувшись к двери, сказал ей:
– Приятно зарабатывать гонорар от такого клиента как вы. Вы можете сказать «да» или «нет» не прибегая к обходным маневрам. Я надеюсь и верю, что когда мы закончим, вы ни о чем не будете жалеть.
Он пошел дальше, но обернулся на пороге.
– Между прочим, Арчи не возьмешь ли ты тот пакет из своей комнаты, прежде чем уйдешь. Положи его на мою постель.
Он пошел к лифту. Я поднялся и сказал моей будущей хозяйке, что я вернусь через минуту Покинул кабинет и побежал вверх по лестнице. Я не остановился на втором этаже, где была моя комната, но продолжал идти вверх и поднялся туда, почти в тот же момент, как и лифт со своим грузом. Вулф стоял у входа в оранжерею и ждал меня.
– Одна задача – сказал он вполголоса – это наблюдать за реакцией остальных на возвращение кузенов из нашей конторы, прежде чем представится возможность для обмена информацией. Другая – составить точное мнение – видел ли кто-либо из них когда-нибудь красную коробку или есть ли она у кого-либо теперь. Третья – это общая атака на умалчивание.
– Хорошо. А как откровенны мы?
– В разумных пределах. Помни, что, когда все трое будут там, много шансов за то, что ты будешь разговаривать с убийцей, так что откровенность будет односторонней. Ты, конечно, будешь надеяться на сотрудничество.
– Несомненно, я всегда надеюсь, потому что я полезный.
Я сбежал вниз по лестнице и увидел, что наша клиентка уже надела пальто, шляпу и перчатки, а ее кузен стоял рядом с ней с серьезным, но слегка сомневающимся видом. Я улыбнулся им.
– Пойдемте, детки.
Глава 12
Строго говоря, это была не моя работа. Я очень хорошо знаю свое поле деятельности. Помимо моей главной функции – шипа в кресле Вулфа, чтобы не давать ему засыпать и просыпаться только для еды, я главным образом пригоден для двух вещей: вскакивать и хватать что-либо, прежде чем другой парень сможет наложить свои лапы на это, и собирать части головоломки для того, чтобы Вулф над ними работал…
Эта экспедиция на Шестьдесят пятую улицу не была ни одной из них. Я не претендую на то, что я силен в нюансах. В основном, я – прямой тип, вот почему никогда не смогу быть по-настоящему тонким детективом. Хотя я подавляю эту прямоту насколько могу, чтобы она не мешала моей работе. У меня всегда в случае убийства появляется желание подойти ко всем подозреваемым, по очереди посмотреть им в глаза и спросить их: «Это вы положили этот яд в пузырек с аспирином?» И спрашивать до тех пор, пока один из них не скажет: «Да». Как я уже сказал, я подавляю это чувство, но это требует усилий.
Квартира Фростов на Шестьдесят пятой улице не была такой кричащей, как я предполагал ввиду близкого знакомства с их финансами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35