А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 

В лечебнице он вёл класс Библии. Байрон имел целую кучу разных хобби, и врачи, руководившие трудовой терапией, ставили его в пример. Одним из его хобби было оригами. Если вы не знаете, что это такое, то я вам скажу. Это изготовление из бумаги разных зверушек. Кроме того, он учился на фокусника, хотя мисс Ма… хм… мой источник утверждает, что Байрон знал кучу карточных фокусов и других трюков ещё до того, как попал в психушку. Судя по всему, он просто проводил многие часы, упражняясь в своём умении.
Байрон учил искусству магии и других пациентов. Врачи позволяли ему устраивать шоу. На представления приходил и персонал больницы, а иногда приглашали гостей со стороны. Это говорит о том, каким хорошим фокусником он был. Профессиональный уровень, сказал мой источник. Все были согласны в том, говорит мой источник, что с колодой карт Байрон обращался ничуть не хуже, чем сам… сейчас найду, я потеряла нужную строку… чем сам Рикки Джей. Кто такой Рикки Джей? — спросила она после недолгой паузы. — Никогда о нём не слышала.
— Это иллюзионист, — ответил я. — Очень известный.
— Боюсь, что это не укладывается в мою культурную матрицу, — вздохнула Иезавель и сразу добавила: — Я имею в виду разных магов и иллюзионистов. Но как бы то ни было, — продолжила девушка, — у Байрона была куча разных хобби, и, кроме этого, он дьявольски много читал. Поскольку он учился заочно, ему через библиотеку городского университета Нового Орлеана присылали книги. Книг было такое множество, что мой источник не запомнил, что именно читал Байрон. Но прекрасно помнит, что он увлекался магией, историей и религией. И конечно, психологией, которая оставалась его основным предметом.
— Понятно.
— Он начал подавать ходатайства об освобождении чуть ли не в первый год пребывания в психушке, но до девяносто четвёртого года никакого толку от этого не было. Лишь в девяносто четвёртом году комиссия по освобождению впервые рассмотрела его дело, хотя Байрон был образцовым, можно сказать, идеальным пациентом, получая учёные степени и всё такое прочее. Несмотря на то, что он убил своего отца, сообщает мой источник, копились горы и горы материалов о страданиях Байрона, которые он претерпел от рук папочки, будучи ребёнком. Никто в это, конечно, не верил, но всё же…
— Этот человек умер, а члены комиссии просто не могли отмахнуться от подобных заявлений, — заметил Пинки.
— Верно. Поэтому, когда в девяносто пятом году снова встал вопрос об освобождении, в комиссии уже не было единства. А когда один из членов комиссии вышел в отставку или помер — мой источник точно не помнит, — ситуация изменилась, и в девяносто шестом комиссия решила, что Байрон нормален или по меньшей мере нормален настолько, чтобы не быть угрозой для себя или общества. Одним словом, настало время вернуть его в мир.
— Что же их заставило изменить первоначальную точку зрения?
— Время, — ответила Иезавель. — Что же ещё? Во-первых, он сидел действительно долго. Во-вторых, существовали заявления, что Байрон в детстве претерпел страдания от рук Клода. Не забывайте, что в то время люди все ещё покупались на подобную ерунду. В-третьих, преступления он совершил, будучи несовершеннолетним. И он ведь так хорошо учился… Комиссия решила, что убийство отца было результатом… хмм… сейчас… «временного помешательства» и Байрон Бодро вряд ли когда-нибудь повторит подобный поступок.
— Байрон с кем-то подружился в этом заведении? — поинтересовался я.
— Так и знала, что вы это спросите, — сказала Иезавель.
— И?..
— Вас интересует Чарли Вермильон, не так ли? Вы хотите знать, кто был самым близким другом Байрона? Отвечаю. Байрон проводил очень много времени в обществе Чарли. Начнём с того, что Чарли посещал Библейскую школу. А это была не просто школа, как говорит мой источник, а очень тесное сообщество. Крепко сбитая группа. Байрон, помимо всего прочего, выступал для своих учеников в качестве домашнего адвоката. И не только для них, надо сказать. Помогал им составлять ходатайства, сводил с профессиональными юристами. Я не додумалась спросить, кто входил в эту тесную группу. Вы хотите это узнать?
— Да, было бы неплохо, если бы ты смогла это выяснить, — ответил я.
— Связь всё время прерывается, — пожаловалась Иезавель. — Да, кстати, а где вы сейчас?
— Неподалёку от Хуома.
— Ничего не слышно. А теперь я мчусь к подружке смотреть ящик. Звоните завтра, — закончила она и бросила трубку.
— Хм-м… — протянул Пинки. — Эта юная леди — настоящий динамит. Надо сказать, благодаря Максу, его другу Сэму и Иезавель мы сумели узнать довольно много.
— Да.
— Вполне вероятно, что список слушателей Библейской школы откроет для нас новые возможности.
— Не исключено.
— Вы как-то подозрительно притихли. Может, размышляете о своём ночном походе к этому колдуну? Если так, партнёр, то ничего глупее придумать невозможно.
Мы проехали мимо автозаправочной станции, где торговали произведениями искусства в стиле «суперреализма». От фотографий эти рисунки на стекле отличались лишь тем, что все, даже самые мельчайшие детали изображения находились в фокусе, а краски были чрезмерно яркими. Леса, птички и голубые горные потоки. Неотъемлемой деталью многих рисунков был звёздно-полосатый флаг, а на некоторых присутствовал даже один из символов Америки — белоголовый орлан. Каждый из рисунков на стекле имел свой источник света, и все они ярко сияли, привлекая массу самых разных летающих насекомых. Пара женщин внимательно изучала один из рисунков, а продавец — мужчина в шортах и майке-безрукавке, сидя на складном стуле, безмятежно потягивал сигарету.
Некоторое время мы катили в приятном молчании. Затем Пинки врубил аудиосистему. Послушав с минуту станцию французской музыки «Босолей», он вырубил звук и сказал:
— Одно дело, презрев опасность, отправиться к колдуну в дневное время, и совсем другое — провести ночь на болоте в лачуге этого безгубого раздолбая. Ведь вам известно о парне лишь то, что он был единственным другом старины Байрона и, не побоюсь этого слова, поставщиком яда, с помощью которого сыночек отправил на тот свет своего папашу.
Я предпочёл промолчать.
— В таком случае я отправляюсь вместе с вами.
— Думаю, что этого делать не стоит. Если я не вернусь, вы сможете…
— Что? Позвонить в полицию? Боже, Алекс! Умоляю, одумайся!
— Мне почему-то кажется, что Даймент представляет, где можно найти Байрона.
— И ты полагаешь, что он поделится своими знаниями?
— Возможно. Пока ничего определённого сказать нельзя. Но у меня такое ощущение, что он сможет мне помочь.
— У меня подобного ощущения нет и в помине. А эти люди, кашляющие в соседней комнате? А что стоят все эти дурацкие, перевязанные бечёвкой амулеты? Брр… Они меня до полусмерти напугали. И ты хочешь побывать там в полночь?! Отдать себя в его руки? Брр… Вспомни о щенке! Почему ему следует доверять? Может, я чего-нибудь не понимаю? Если это так, объясни. Что в этом человеке вызывает у тебя доверие, партнёр?
— Я понимаю твою озабоченность…
— Ну и каким образом ты намерен оттуда выбраться? — со вздохом произнёс Пинки. — Ты хоть помнишь, как туда доехать?
— Я думал о… такси и надеялся, что ты нарисуешь мне схему маршрута.
— Я начерчу тебе схему. Но забудь о такси. Я одолжу машину.
— Я не могу взять автомобиль. А чем займёшься ты?
— Отправлюсь спать. Утром позавтракаю в «Холидей-инн». Затем почитаю газету. Если ты не позвонишь к полудню или около того, я забью тревогу. Назовём эту схему дополнительной страховкой.
— Не понимаю…
— Всё проще простого. Машину найти легче, чем человека, тем более что она оборудована навигационной системой. Наша полиция, как мне кажется, не сразу бросится на поиски потерявшегося в болотах парня из Вашингтона, — покосился он на меня. — Наши полицейские, во всяком случае, некоторые из них, относятся к человеческой жизни без особого почтения. Совсем другое дело — транспортное средство ценой в шестьдесят тысяч баксов. Пропажа столь ценного для общества предмета, как ты понимаешь, требует немедленных действий. Не так ли?
Глава 38
Ксеноновые фары машины сверлили ночь, выхватывая из тьмы развилки дорог. На развилках не было знаков, а дороги на вид ничем не отличались одна от другой. Несколько раз я заблудился, несмотря на то, что Пинки нарисовал мне подробную схему. Однако, выехав с большим запасом, я прибыл к жилью Даймента за четверть часа до полуночи.
Я вышел из машины в тёплую ночь. Вокруг жужжали, гудели и стрекотали насекомые, за которыми охотилась то ли птица, то ли иное ночное создание. Затем во тьме раздался полный отчаяния вой, от которого у меня волосы на голове встали дыбом. Такой звук можно услышать лишь в самых глухих тропических джунглях. Фары «БМВ» горели ещё некоторое время, словно освещая путь от подъездной аллеи к входу в мой загородный особняк. В данном случае они с суровой ясностью высвечивали лишь серые бетонные стены находящегося передо мной строения.
Здание выглядело весьма подходящим местом для убийства. За единственным крошечным окном мерцал слабый свет. По-видимому, свеча. «Интересно, есть ли здесь электричество?» — на мгновение подумал я, но тут же вспомнил гирлянду рождественских огней над алтарём. В моей памяти возникла коллекция выставленных на алтаре странных и довольно жутких предметов. Я не знал, какое значение они могут иметь. Что может означать гребень? А детская соска?
Справа от двери на истоптанной множеством ног земле стояла одинокая теннисная туфля. Я сразу вспомнил кроссовку Кевина, которую нашёл у ворот рядом с ристалищем. Вид теннисной туфли отозвался во мне очередным приступом паранойи, и я с огромным трудом подавил желание обратиться в бегство.
Со стороны машины послышался лёгкий щелчок, и фары погасли. Я подошёл к строению и постучал по деревянной панели рядом с входом. Едва я прикоснулся к дому, как занавес из бус со стуком раздвинулся. Оказалось, что за порогом меня уже поджидала пара мужчин.
— Добро пожаловать, — с улыбкой сказал один из них — худой человеке густой гривой седеющих волос. Он был настолько тощ, что смахивал на скелет. — Входите, — произнёс он немного скрипучим голосом.
— У меня здесь назначена встреча… — начал я.
— Хунган — не здесь, — прервал меня второй член приветственного комитета. Это был здоровенный тип с кожей такой тёмной, что свет, казалось, отражался от его толстых щёк. Ростом парень достигал по меньшей мере шести футов пяти дюймов и весил как минимум двести пятьдесят фунтов. Если похожий на скелет тип нагонял на меня ужас, то здоровяк, напротив, успокаивал. — Но прежде вам надо одеться, — продолжил гигант глубоким баритоном.
— Но я же одет.
Оказалось, что это не совсем так. Они приготовили для меня особый наряд. Я на цыпочках последовал за ними, стараясь не наступить на лежащих вдоль стены пациентов. Кто-то стонал. А кто-то слева от меня заходился в ужасном кашле. Каждый вздох страдальца заканчивался судорожным свистом.
— Сюда, — показал гигант, открывая дверь. Он включил свет, и я увидел, куда меня привели. Передо мной был унитаз. Я оказался в сортире.
— Переодевайтесь, — предложил проводник. — Мы подождём снаружи.
Мой новый наряд висел на задней панели входной двери. Это был белый смокинг с красной гвоздикой в петлице. Теперь я понял, почему доктора Даймента интересовал размер моей одежды. Но меня это вовсе не утешило. Белый смокинг?..
Я истекал потом. Горячие струи стекали по всему телу. А в голове роилась куча вопросов.
Почему меня заставляют переодеться?
И почему именно в белый смокинг? В моей памяти всплыли слова Карла Кавано о белой голубке и крови.
В чём состоит «церемония посвящения»? Детали можно опустить. Меня интересует общая идея.
Смогу ли я действительно присоединиться к бизанго, или Даймент втирает мне очки?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71