А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


— Неужели?
— Религия и магия всегда шагали рука об руку. Это происходит потому, что магия (как и теперешний иллюзионизм) заполняет пространство между естественным и сверхъестественным, между жизнью и смертью, между реальностью и иллюзией. А религиозные деятели, как я подозреваю, всегда пользовались хитроумными приспособлениями и разного рода трюками, чтобы привлечь внимание верующих и усилить своё влияние. В этом невозможно сомневаться. Да что говорить, если на древних папирусах есть рисунки, из которых следует, что двери древнеегипетских храмов открывались перед изумлёнными прихожанами при помощи скрытых от глаз гидравлических машин.
— Сезам, откройся?
— Вот именно, — фыркнул он. — Имеются веские доказательства того, что в Древней Греции Дельфийский оракул вещал при помощи переговорных труб, за которыми стояли жрецы. После этого не приходится удивляться, что статуи в христианских храмах начинают плакать или кровоточить. Даже некоторые употребляемые иллюзионистами слова имеют религиозные корни.
— Какие именно?
— Понятие абракадабра, например, позаимствовано из иудейской каббалы. Каббала — мистический текст… говорящий некоторым образом… о власти слова.
— Не может быть. Выходит, этот набор букв что-то означает?
— Безусловно. А что вы скажете о словосочетании «фокус-покус»? Некоторые учёные считают, что это широко распространённое выражение есть не что иное, как искажённая форма фразы: «Hoc est meum corpus».
Поймав мой непонимающий взгляд, Карл улыбнулся и спросил:
— С латынью у нас совсем плохо?
Я утвердительно кивнул.
— Ну хорошо. Я не знаю, насколько вы религиозны, и вовсе не хочу вас шокировать, но учёные считают, что принятое в среде иллюзионистов словосочетание «фокус-покус» напрямую восходит к христианскому святому причастию. «Hoc est meum corpus» в переводе с латыни означает: «Сие есть тело Моё».
— Не может быть!
— Иисуса из Назарета в первые годы христианской церкви совершенно открыто называли магом или, если хотите, иллюзионистом. Все его чудеса — с хлебами и рыбами, с вином и водой и даже воскрешение Лазаря — сильно смахивали на стандартные трюки уличных фокусников того времени. Имеются римские фрески второго века, на которых изображён Иисус с волшебным жезлом в руках.
— Даже не знаю, что на это сказать.
— Дело в том, что современная магия имеет очень глубокие, иногда вызывающие изумление корни. И действительно, если бы вы не знали, что во время шоу иллюзионист умело вами манипулирует, вы бы наверняка решили, что являетесь свидетелем чуда.
— Думаю, вы правы.
— Вы слышали что-нибудь о спиритуалистах двадцатых годов прошлого века?
— Я читал о них. Мадам Блаватская и другие.
— Совершенно верно. Планшетки с алфавитом, сеансы, таинственная обстановка и всё такое прочее. Да, в то время существовал громадный интерес к контактам «с потусторонним миром». Гудини стал отчаянно бороться со спиритуалистами после того, как дух его мамы заговорил не на идиш, а по-английски, то есть на языке, который родительница совершенно не знала. Генри обвинял спиритуалистов в том, что они пытаются спекулировать на горе отчаявшихся людей и получают за свои дешёвые, третьесортные фокусы слишком большие деньги. Он всеми силами пытался показать, что подавляющая часть кажущихся сверхъестественными проявлений на самом деле являются заурядными фокусами, успех которых объясняется тем, что участники сеанса сидят, взявшись за руки, в затемнённой комнате.
— И насколько он преуспел в своём крестовом походе? — спросил я.
— Честно говоря, не очень. Гудини не принял во внимание ту простую истину, что люди хотели верить и поэтому верили.
— Я и понятия не имел о том, что иллюзионизм и сценическая магия так связаны с религией.
— О да. Они связаны, и очень тесно. А перед вами сидит прямой потомок и наследник верховного жреца, но, увы, уже расстрига, — произнёс он с улыбкой.
— Значит, вы считаете, что человек, которого я ищу — если он, конечно, иллюзионист, — должен быть знаком с историей магии?
— Да, я думаю, что он изучал историю магического искусства. И это находит подтверждение в расчленении девушки. Существует фокус — но, мне кажется, я вам о нём уже говорил, прежде чем отвлёкся на рассуждения о связи сценической магии с религией. Я вам сказал о фокусе с птичками?
— Да. Их разрывали на части.
— Верно. И, как я сказал, в Индии бродячие иллюзионисты до сей поры демонстрируют эти трюки. Я раскрою вам небольшой секрет. В нашем ремесле существует старинное приспособление, именуемое «магическая чаша», или «горшок», если хотите. «Чаша» может иметь любую форму, но в ней обязательно предусмотрено потайное отделение, чтобы спрятать нужный предмет. В самом начале представления фокусник открывает одно из отделений, ну… допустим, ящика… и оттуда появляется птица. Она трепещет крыльями и всё такое прочее. Немного поиграв с птахой, фокусник разрывает её на две части.
— Действительно разрывает?
— Ну, может, разрезает, — пожал плечами Карл. — Птицей в любом случае приходится пожертвовать. Для этого трюка обычно используется белая голубка, если уличный фокусник может себе позволить её приобрести. Белая голубка хороша потому, что кровь на фоне светлых перьев смотрится гораздо эффектнее. Представителей публики призывают потрогать мёртвую птицу, запустить персты в раны, фигурально выражаясь.
— А затем? — У меня закружилась голова, а по телу пополз холодок, словно мне грозила смертельная опасность.
— А затем фокусник закрывает ящик и пускает шляпу по зрителям, умоляя при этом мобилизовать все умственные и духовные силы, чтобы помочь ему совершить чудо воскрешения. Пара неудачных попыток усиливает напряжённость, а тайный помощник подтрунивает над ним из толпы. Фокусник демонстрирует высшую степень концентрации, выкрикивает несколько магических слов и… пожалуйста!
— Пожалуйста?
— Иллюзионист открывает потайное отделение своего ящика, и из него выпархивает весёлая птаха.
Гримаса ужаса исказила моё лицо, но Кавано интерпретировал это по-своему, решив, что я просто его не понял.
— Все очень просто, — сказал он. — Совсем как в случае с девушками, убитыми в Красных скалах. Одну из них принесли в жертву, а другую продемонстрировали живой и здоровой. И это, кстати, вторая причина, почему в фокусе используются белые голубки. Они все выглядят одинаково. С точки зрения публики, все белые голубки идентичны. Можно даже сказать, что все они близнецы.
На мои плечи вдруг обрушилась страшная тяжесть. Мне казалось, что я стою на пути товарного поезда, но не могу сдвинуться с места. Все они — близнецы. Все они — близнецы.
— С вами всё в порядке? — наклонился ко мне Кавано.
Глава 27
Пару дней я посещал магические шоу всё более и более низкого пошиба, где демонстрировал портреты Дудочника. Я расспрашивал работающих здесь девушек. Знали ли они сестёр Габлер? Встречали ли Дудочника? Не проходили ли они три года назад просмотр и прослушивание для участия в представлении иллюзиониста? Картины убийства в ходе магического шоу оставляли девиц совершенно равнодушными, а рассматривая изображения Дудочника, они думали совсем об иных вещах. О сигарете, дружке или сломавшемся ногте.
Днём я сидел на телефоне, обзванивая всех торговцев инструментами и генераторами и умоляя проверить, кому они продали циркулярную пилу и передвижной генератор незадолго до убийства близнецов Габлер.
— Три года назад? — переспросил меня один из торговцев. — Так это же целая вечность. Половина лавочек с того времени уже прекратила своё существование.
Даже после того, как я называл себя, собеседники встречали мои просьбы с поразительным равнодушием и отказывались помогать, ссылаясь на занятость. Некоторые без всяких объяснений грубо обрывали, а иные говорили, что, будь я копом, они бы помогли мне, а коль это не так, то… «извини, парень». При этом они ссылались на «коммерческую тайну», плохой учёт или свои обязательства перед клиентом.
В публичной библиотеке Лас-Вегаса я проверил свою электронную почту и прослушал устные сообщения. Шоффлер все ещё обретался во Франции, и я позвонил Петрич. Она выслушала рассказ о моих открытиях, задала уточняющие вопросы и обещала, что полиция обязательно разошлёт изображения Дудочника во все ассоциации иллюзионистов и в театральные агентства, имеющие отношение к сценической магии. Но по тону я чувствовал, что либо мои аргументы её не убедили, либо моё дело оказалось в самом конце списка.
— Почему вы ограничиваетесь чисто символическими действиями? — спросил я.
— Побойтесь Бога, Алекс. Вы ко мне несправедливы. Я делаю именно то, что следует делать в подобных обстоятельствах, — уверила она и со вздохом добавила: — Я просто не знаю, что ещё можно предпринять. Вы-то сами каких действий от меня ждёте?
— Проявлений энтузиазма.
— Послушайте, — очередной вздох, — на мне висит дело об убийстве четырёх человек. В Северном парке вырезали целую семью. В Лас-Вегасе, возможно, подобное событие вовсе не сенсация, но здесь поднялся страшный шум. Их прикончили в собственных постелях, и я по уши сижу в этом расследовании.
Настала моя очередь глубоко вздохнуть.
— Это… это ужасно.
— Поверьте, Алекс, я принимаю вашу магическую версию. Принимаю и обещаю сделать всё, что в моих силах.
Я ещё раз связался с Тамми Ягодой, Риггинсом и «Голубым попугаем».
— Не пришло ли вам в голову чего-нибудь новенького? — спрашивал я. Оказалось, не пришло.
Я позвонил Пабло Морено, объяснил, почему интересуюсь делом Габлер, и сказал, что считаю убийцей иллюзиониста. Морено меня вежливо выслушал и обещал заняться этой версией на следующей неделе, после того, как закончит дежурство.
Затем я… Но собственно, на этом всё и закончилось. Я верил, что напал на след и узнал нечто очень важное о Дудочнике, но что делать дальше, не представлял.
* * *
По прошествии некоторого времени я вдруг с удивлением обнаружил, что нахожусь в казино, оглушённый какофоническим шумом игральных автоматов, музыки, весёлой болтовни и смеха. Красивые улыбающиеся женщины в лёгком намёке на одежду поочерёдно приносили мне пиво. Я постоял рядом со столом, за которым шла игра в кости. Моё внимание привлекла яркая рыжеволосая девица по имени Мэри. Девушка играла с таким восторженным рвением, что я страшно огорчился, когда она вдруг стала проигрывать. Понаблюдав за ней ещё немного, я перекочевал к игровым автоматам.
После ряда неудачных попыток я уловил ритм игры. Я опускал монету, тянул рычаг и ждал, когда остановится барабан и символы займут свои места. Я испытал настоящее потрясение, когда маленький зелёный гном на экране вдруг щёлкнул каблуками, подмигнул и, покопавшись в горшке с золотом, направил звонкий каскад монет в лоток моей машины.
Я снова и снова опускал монету в слот, тянул за ручку и наблюдал за тем, как крутится барабан.
Не желаю ли я ещё пива? Почему бы и нет?
Затем я направился к весьма удобно расположенному банкомату, попросив стоящего рядом игрока последить за моей машиной.
Монета. Рукоятка. Монета. Рукоятка. И так без конца.
Ещё одно пиво.
Ощутив, что мой организм переполнился жидкостью, я переключился на более компактный напиток. А именно виски.
Затем снова отправился на свидание с банкоматом. Машина выдала мне сведения об остатке средств на текущий момент. Сколько? 920 баксов?
Девятьсот двадцать долларов. Я сказал себе, что это совсем немного, что я почти разорён, надо спрятать наличные в карман и валить из казино, пока я не оказался в минусе. Однако внутренний голос старался зря. Я его не слушал.
Умом я понимал, что пьян, но опьянения не чувствовал. Я смотрел на зелёного гнома, ощущая необыкновенную ясность в голове и ожидая, когда он исполнит свой весёлый танец, подмигнёт и склонится к своему горшку, чтобы снова осыпать меня золотом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71