Потом ударило почти кипятком, словно где-то проснулись сантехники.
Голову мыть не стал, не было времени сушить волосы. Стоял, держа душ в руке — до сих пор не мог привыкнуть к специальному кронштейну, который появился, пока он был в тюрьме.
В тюрьме… Меньше пяти месяцев прошло с момента освобождения, ещё и уголовное дело против него «не закрыто», а кажется, что минули годы. Правильно сделал, что не стал брать длительный «реабилитационный» отпуск, а сразу окунулся в работу. Тому подтверждением и нынешнее самочувствие — не столько физическое, сколько моральное, — и недавняя история с сестрой. Вряд ли он смог бы так быстро в ней разобраться, будучи на отдыхе. Ещё и оказался бы, когда её чуть не убили, в каком-нибудь санатории; пока приехал бы в город, пока бы влез в тему…
Вспомнил свои ночные фантазии. Вот именно — теперь это казалось фантазией, а не версией. То, что он напридумывал, случается в книгах и фильмах, но только не в жизни. Действительность всегда скучнее, бледнее и страшнее, чем авторский вымысел. Если взять подлинный случай из оперской практики и описать его так, как происходило на самом деле — книга окажется невостребованной. Редкий читатель доберётся дальше третьей главы.
Андрей выключил воду, вытерся. Посмотрел в зеркало: не худо бы побриться. С сомнением потёр подбородок. Ладно, сойдёт! В театр сегодня идти не придётся. Да и время уже поджимает.
Он думал, что придётся готовить завтрак самостоятельно, но мама, оказывается, не легла, хлопотала на кухне.
— Ты очень спешишь?
— Как всегда.
— Я делаю яичницу с беконом.
— Отлично! Я пока покурю.
— Не надо бы натощак…
Андрей достал из куртки папиросы, поискал, что можно взять почитать. Подвернулась газета. Пристроился с ней на краю ванны — в других помещениях квартиры он старался не дымить, — щёлкнул зажигалкой. От первой же затяжки голова слегка «поплыла»…
Ирина Константиновна сделала не только яичницу, но и кофе. Андрей устроился за столом, положив рядом газету.
— Ты собираешься читать во время еды? — Мама была искренне убеждена, что совмещение этих занятий очень вредно, и не уставала напоминать.
— Я уже забыл, когда последний раз смотрел новости, — примирительно ответил Андрей.
— В соседнем подъезде квартиру обворовали.
— Бывает.
— Может, нам поставить сигнализацию? Тебе, как сотруднику, должны быть положены льготы.
— М-м-м… Я узнаю. Но, по-моему, нет. Только тем, кто работает в охране, — поняв, что почитать не удастся, он сложил газету.
И только теперь обратил внимание на число. Издание вышло месяц назад. А он и не заметил, когда просматривал передовицу и новостные заметки. Казалось даже, что интересно.
— Ты во сколько пришёл?
— Около трех, — перед тем как ответить, Андрей зачем-то посмотрел на часы.
— Тебе Маша звонила два раза. Последний раз — где-то в двенадцать. Я сказала, что ты на работе.
— Да? — Андрей пожал плечами.
Он не мог понять, почему Мария так поступила. Чем попусту названивать, могла бы сбросить сообщение на пейджер. Или она думает, что он от неё прячется? Так вроде не давал поводов. А теперь и мать подозревает его в чем-то предосудительном. Последнее время она всецело занимала сторону девушки и не один раз намекала, что он уделяет слишком много времени работе, забывая о личной жизни. Причём не просто забывая — такое регулярно случалось и раньше, а обижая невниманием достойного человека. Андрей бы не удивился, узнав, что мать начала втихаря готовиться к свадьбе.
— Ты вчера ездила к Вике?
— Конечно.
— Я не смог выбраться. Как там?
— Юра все устроил очень хорошо. Но на восстановление потребуется ещё много денег.
— Сколько?
— Пока непонятно. Может быть, несколько тысяч. Долларов.
Андрей опустил голову. Подцепил на вилку последний кусок. Медленно прожевал. Настроение, и без того не самое радужное, испортилось окончательно. До ранения Вика зарабатывала неплохо, но все её деньги ушли на подарок к его дню рождения — вскладчину с мамой и Машей она презентовала Андрею «восьмёрку», на которой он сейчас ездил, — и на лечение, У мамы, занимавшейся журналистикой, тоже бывали высокие гонорары, но сколько-нибудь значимых накоплений она не имела, все рассасывалось на текущие надобности. О нем, как о добытчике, и говорить нечего.
«Придётся продавать тачку», — решил Андрей.
Говорить это вслух он не стал. Допил кофе, поднялся. Мельком взглянул на часы: обещанные помдежу сорок минут истекали, а он все ещё дома.
— Надо бежать. Ты же будешь, наверное, Вике звонить? Скажи, что я постараюсь вечером заскочить.
— Не буду ничего говорить. Если сможешь — позвонишь сам. А то она будет ждать, а ты опять где-то застрянешь…
* * *
Валет выполнял поручение Акулова.
Со стороны это могло выглядеть привлекательно.
Поздней ночью кавалькада иномарок пронеслась по шоссе, за полчаса одолев пятьдесят километров, отделявших город от пригородного посёлка, где располагалась база отдыха. За рулём не было трезвых, среди пассажиров далеко не все знали друг друга. Но всем было весело. Пенилось пиво, плескалась в пластмассовых стаканчиках водка, визжали девчонки, вытягивался в приоткрытые окна дым анаши. Сабантуй родился случайно, компания подобралась по спортивному признаку — все когда-то воспитывались у одних и тех же тренеров, выступали на одних и тех же соревнованиях. Было о чем поговорить. Вспоминали былое, хвастались, по мере потребления спиртного, настоящим. Развязывались языки даже у тех, кто привык тщательно следить за базаром. Казалось, что вокруг только свои, без подстав. И сказывался «эффект железнодорожного попутчика»: пошалили, потрепались, отрезвели и разбежались по своим делам. Назавтра никто не упрекнёт за неловкое слово, не пристыдит тем, что наклюкался и жаловался на жизнь. Все казалось естественным, радостным, лёгким.
Посреди этого праздника только Валет чувствовал себя напряжённым. Внешне это не проявлялось, он скалился и гоготал вместе со всеми, вёл тачку и хватал за ляжки какую-то бабу на соседнем сиденье, травил анекдоты и прикладывался к любимому тёмному пиву, но на душе у него было невесело.
К пяти утра все интересное кончилось. Попили, пожрали, попарились в баньке, повалялись в снегу, постреляли из ракетниц и пистолетов. Многие уже заперлись в номерах, кто в одиночку, кто с женщиной. Валета ничто не брало, ни алкоголь, ни наркотики. Конечно, доза «герыча» или «коки» его бы свалила, но он тяжёлой наркоты избегал, а «травка» в сочетании со спиртным не могла снять его внутреннее напряжение. Бабы тоже не волновали: увлёкся, вроде, одной — да бросил, потащил в спальню другую — та заупрямилась, а он поленился настаивать. Так и ходил со стаканом, как неприкаянный. С кем-то пил, с кем-то общался.
Попёрся в сортир, чтоб отлить, и неожиданно для себя проторчал там тридцать минут — смотрел в зеркало и думал о своей жизни. Жалко стало себя, померк внешний блеск, захотелось чего-то серьёзного.
Стоял, упёршись лбом в стекло, пока совсем не опротивело.
Вышел в зал — а там уж и нет никого. Только баба с задранной юбкой дрыхнет на кресле, да один боец, из незнакомых, уткнулся мордой в салат.
Валет решил подышать свежим воздухом. На звезды посмотреть, пофилософствовать.
В коридоре было темно.
Там-то и услышал он этот разговор.
Всего несколько фраз.
Но каких!
Вжался в стену, чтоб не заметили. Дышать перестал. Навострил уши.
Говорили тихо, не все слова долетали. Но смысл был ясен.
Поговорили и разошлись. Хлопнула дверь — кто-то вышел на улицу. Двое протопали в зал. Валет рассмотрел лица: приблудные. Из тех, кто присоединился к компании в последний момент. Кажется, даже машины у них своей не было. Прикинул, у кого навести о них справки.
Подумал о Волгине. С ним Валета связывали давние отношения, Акулов был новичком.
Сообщать ему или нет?
Ничего не решив, заперся в своём номере. Рассудил, что утро вечера мудрёнее, и бухнулся спать.
Но сон долго не шёл. Валет ворочался с боку на бок, измял всю постель, несколько раз хватался за сигареты.
А потом ему приснились кошмары.
* * *
Заходить в дежурную часть Акулов не стал. Остановился в коридоре перед большим окном, так, чтобы Кулебякин из камеры не мог его видеть, и дождался, пока обратит внимание Купченко. Положив телефонную трубку, прапорщик вышел и плотно закрыл за собой дверь. Протянул для пожатия руку:
— Жаль, что пришлось тебя разбудить.
— Ничего страшного, была бы польза.
— Есть что-нибудь закурить? У меня за смену все «расстреляли».
Акулов угостил папиросами. Сам тоже взял. Поднёс зажигалку. Купченко кивнул в знак благодарности. Спросил:
— Ты знаешь Майданника?
— Это фамилия или?..
В прежние времена «майданщиками» называли воров, орудующих на железнодорожных вокзалах.
— Понятно. Из нынешних его мало кто помнит. Он тоже в дежурке работал, пока не спился. Лет десять назад. А потом совсем плохо стало. Бандиты кинули на квартиру, хулиганы отметелили так, что едва живой остался… Ночью его патруль подобрал — дрых где-то на улице, чуть не замёрз. Не первый раз! Я его в камеру положил, больше-то девать некуда. Сыну его позвонил — тот отказался забрать… И Кулебякина твоего в эту камеру посадил. Он к Майданнику и пристал: позвони, дескать, одному человеку, когда тебя выпустят. Передай, что меня замели.
— Майданник ещё здесь?
— Ждёт.
— Давай.
Бывший дежурный дремал на скамейке у паспортного стола. Услышав шаги, встрепенулся, встал, и расправил пальто. Грязный, заросший, опухший. Зубов почти не осталось, на щеке — ссадина, под глазом — старый «синяк». Неожиданно Акулов его вспомнил. Фамилия ничего не говорила, но лицо всплыло в памяти. Действительно, работал когда-то. И Майданник Андрея узнал. Протянул трясущуюся руку:
— Здоров! Я тебя помню! Ты только начинал, когда меня вышвырнули.
Улыбка Майданника была жалкой. Пожимая его корявую ладонь, Андрей почувствовал какую-то неловкость за своё здоровье и относительное благополучие. За то, что сам он пахнет туалетной водой.
— А говорили, что ты сидишь.
— Убежал.
Оставалось поражаться осведомлённости полубомжа. Впрочем, ничего удивительного, в отделении Майданник был частым гостем.
Прапорщик кашлянул:
— Ну, я вас оставлю, не буду мешать. Разговаривайте…
Ушёл. Майданник сел на скамейку, Акулов остался стоять.
— Кирилл просил позвонить своему брату, Ивану. Сказать, что его посадили, но он не раскололся, все взял на себя.
— Какой телефон?
Майданник продиктовал. Андрей записал цифры в блокнот. Адрес был неизвестен, как не было до сих пор известным и то, что у задержанного имеется какой-то брательник. Папаша-алкоголик о нем не обмолвился; может быть, не родной?
— Что-нибудь ещё он говорил?
— Ничего интересного. Да мне и не с руки было спрашивать.
— Понимаю, — Акулов повторил цифры. — Все правильно?
— Да. Это в пригороде где-то, в Сосновке. У меня там когда-то баба жила.
— Спасибо, — просто так уйти было неудобно. Андрей помедлил, думая, как поступить, и экс-дежурный сам пришёл ему на помощь:
— Червончиком не богат?
В бумажнике Андрея были только пятьдесят рублей одной купюрой и талоны на бензин. Майданник сдачи не даст…
Акулов протянул ему полтинник.
— О! Благодарствую, — банкнота исчезла в кармане пальто. — А может?.. Я быстро сгоняю, а?
Намёк был понят. Акулов отрицательно покачал головой:
— Как-нибудь в другой раз.
Потоптался, не зная, что можно пожелать опустившемуся человеку, пожал руку и пошёл, не оглядываясь.
* * *
Ждать до десяти или одиннадцати часов, когда в отделение должна была приехать Тростинкина, Акулов не стал. Пускай сама разбирается с Кулебякиным, если надо — местные ребята помогут. А он появится позже, с информацией об Иване.
Был соблазн заехать домой и подремать часок в своей кровати, но он подумал, что наверняка не услышит будильник, и повернул к РУВД.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52