Черный автомобиль остановился около редакции «Миттаг». Это было время затишья, и в опустевшей редакции можно было встретить только задержавшихся сотрудников: одни пребывали в ожидании аванса, другие — торопливо собирали свои блокноты и портфели.
— Разрешите вас познакомить, — засуетился Мяч. — Комиссар фон Горн — гроза всех преступников и сыщиков, фрейлин Рут Корнер — слава репортеров.
— И инспектор Шульце — величайший льстец, — улыбаясь, подхватила Рут, сидевшая за машинкой. — Разве вас так боятся не только преступники, но и сыщики?
Она набралась храбрости, чтобы прямо взглянуть в нервное и резкое лицо Горна.
— Я добиваюсь первого и избегаю второго, — быстро ответил он. — Для чего вы, собственно, работаете в газете, фрейлин?
Рут недоуменно посмотрела сначала на комиссара, затем на Мяча, который за спиной комиссара делал ей отчаянные знаки.
— Для того, чтобы иметь возможность самой задавать вопросы, а не отвечать на них, — не слишком приветливо ответила она. — Что вам угодно?
— Я хотел бы поговорить с редактором или о нем, если его нет. Кроме того, мне нужно дать объявление в газету.
— Контора уже закрыта, но я могу передать в ночной выпуск.
— Печатайте! — Горн остановился перед машинкой, заложив руки в карманы. Казалось, что именно он является главным лицом в редакции. Во всяком случае, Рут, несмотря на явное возмущение этим повелительным тоном, беспрекословно уселась за машинку и, вставив лист с копией, опустила на клавиатуру свои тонкие, гибкие пальцы.
«Ищут для небольшой типографии ротационную машину, хотя бы подержанную или устаревшего образца. Предложения с указанием цены адресовать в контору газеты под литерами „А. В.“
— Кончили? Распорядитесь, пожалуйста, чтобы все предложения направлялись непосредственно в полицей-президиум, по моему адресу. Лучше, если вы сами займетесь этим — я не люблю лишних разговоров.
— Вы так уверены, что я окажусь достойной вашего доверия?
— Да, могу вас уверить, что если появится статья о моих коммерческих начинаниях или об этом узнает хотя бы одно лицо, то вы будете арестованы на две недели.
— Почему не больше?
Наглость этого человека переходила все границы.
— Потому что через две недели убийца будет найден. И если вы не замешаны в этом, то будете освобождены.
— Фрейлин Рут очень интересуется убийством, — предательски заметил Мяч, за что был удостоен гневного взгляда девушки.
— Я бы предпочел найти в этом городе человека, интересующегося географией, — сухо заметил Горн.
— Что вы имеете в виду?
Горн удобно уселся в кресло и закурил, мечтательно выпуская синюю струю дыма.
— Галиция, Венгрия, может быть, Босния и Герцеговина… Удивительный край — эти Карпаты.
— Если вы обратитесь к моему отцу… Он жил там долгое время и хорошо знает эту местность.
— Ваш отец доктор?
— Нет, — удивилась Рут, — археолог.
— А? В таком случае, будьте добры дать мне ваш адрес и перепечатать для меня эту статью.
Горн вытянул из кармана брошюру и, протянув девушке, прибавил: — За гонораром обратитесь ко мне в бюро.
— Я не беру частной работы! — Рут окончательно вышла из себя. — И какое вы имеете право… вообще…
— Никакого. Поэтому я и прошу вас, а не приказываю. Вы мне нравитесь, фрейлин Корнер, я многое о вас знаю. Вам двадцать два года, ваша мать умерла три года тому назад, вы достойная помощница вашего отца. Вы обычно жили в усадьбе около Бейрата. В этом году вы, наверное, туда не поедете.
— Почему вас интересует…
— Я очень люблю зелень — деревья, траву. Вообще зеленый цвет, — лениво цедил Горн. — Вы замечали, фрейлин Рут, что у некоторых людей глаза имеют необычайный оттенок изумруда? Если вы когда-нибудь увидите такого человека — не забудьте сказать мне об этом. Слышите?
Он круто повернулся и, увлекая за собой Мяча, вышел из комнаты, оставив ошеломленную Рут. Она прижала руки к груди, стараясь успокоить бешено бьющееся сердце.
«Так вот какой он, этот Горн! Знаменитость, красавец, эксцентричный до резкости, которая, однако, не кажется грубой; небрежный, повелительный, печальный — Усталое Сердце, — вспомнила она. — Но почему, Боже мой, почему он заговорил о зеленых глазах? Разве?..»
Но Рут напрягла всю свою волю, чтобы не думать об этом. Или это слишком ясный намек, или случайность!
Она открыла книгу и нашла подчеркнутую статью: «О пользе куроводства и огородничества в домашнем хозяйстве».
Рут не могла удержаться от улыбки. Неужели ему и это надо знать?
Она добросовестно отстучала на машинке полтора часа и, сложив бумаги в портфель, пошла домой, успев прийти как раз к тому моменту, когда черный автомобиль с сидящими в нем Мячом и Горном отъехал от ее дома.
Быстро взбежав по лестнице, она прямо прошла в кабинет отца.
— Я немножко опоздала, папа, — случайная работа.
— Да, мне уже передали. Какой симпатичный этот Горн! Прекрасно воспитанный молодой человек.
— Я бы этого не сказала, — пробормотала Рут.
— Разве? Он очень интересуется моими раскопками в Карпатах. Мы с ним все время говорили на эту тему.
Рут только покачала головой. Неужели ей надо было переписывать статью о моркови и о прочей ерунде только для того, чтобы Горн мог беспрепятственно побеседовать об археологии?
— Чем же кончился ваш разговор, папа?
— Я дал ему кое-какие указания и адреса, между прочим, одного моего знакомого, знавшего близко и этого чудака-доктора.
Но это уже не интересовало Рут.
Глава 12.
ТОРГОВЛЯ СМЕРТЬЮ
На одной из самых оживленных улиц Дюссельдорфа высилось здание с надписью громадными золотыми буквами: «Общество страхования от несчастных случаев».
Несмотря на свое очень недолгое существование, общество пользовалось очень большой популярностью.
Перепуганные жители города, охваченные всеобщей истерией, стремились застраховать свою жизнь на возможно большую сумму, и шикарное помещение «Общества», залитое ярким светом, — всегда было полно посетителями.
Все, от богачей до последнего бедняка, несли сюда свои излишки, сбережения и жалкие крохи. «Общество» в несколько месяцев организовало банк, в котором собственники полисов являлись также акционерами.
В стальных сейфах хранились драгоценности и деньги, — звонкими новенькими монетами, истертыми медяками, засаленными бумажками, хрустящими билетами, — заработанные тяжелым трудом, унижениями, милостыней, торговлей телом, удачей, расчетом и мошенничеством. Деньги, из-за которых многие, очень многие люди подавляли в себе малейшие желания, выходящие за рамки бюджета, чтоб обеспечить себе глазетовый катафалк и подобающий траур у родственников… Деньги падали, рассыпаясь по маленьким отделениям касс, укладывались в столбики, завязывались в пачки, перебрасывались из одного помещения в другое, проходили через десятки рук и, щеголяя солидными цифрами, появлялись на столе главного директора общества.
— Сколько лет процветает это благодетельное предприятие? — спросил Горн, останавливаясь перед зеркальным окном «Общества страхования».
— Шесть месяцев, — отвечал Мяч.
— И вы еще не застраховались? Удивительная оплошность. Я лично провожу вас туда.
— Боюсь, что вы окажетесь невыгодным для меня оценщиком, — возразил Мяч.
— Браво, вы начинаете кое-что понимать.
— Благодарю. Первая похвала за двадцать шесть лет службы.
— Боюсь, что она окажется и последней. Проводите меня к директору.
Конец фразы относился уже к служащему.
Тот вначале только презрительно поднял брови и пожал плечами, но Мяч, загнув отворот пальто, показал ему свой значок, и служащий мгновенно преобразился в весьма любезного и готового к услугам человека.
Господин генеральный директор Мюних, представительный мужчина с холеной черной бородкой, принял посетителей в роскошно обставленном кабинете.
— Чем могу служить? — сухо спросил он.
— Вы страхуете от несчастных случаев? — спросил Горн, удобно усаживаясь без приглашения.
— Да, если вам угодно, обратитесь к…
— …от пожара, наводнения, кражи, нападения? — продолжал Горн, не обращая внимания на нетерпеливый жест генерального директора.
— Простите, я очень занят…
— Охотно верю. Только один вопрос: вы беретесь застраховать нас на тот случай, если нас поймает преступник?
— То есть как?
— Вы, конечно, знакомы с этим приемом. Иногда особо умный интеллигентный преступник превращается из дичи в охотника. Эту возможность необходимо иметь в виду, и я хотел бы застраховать себя от подобного случая.
Изумленный директор пристально взглянул на посетителя.
— Если не ошибаюсь, я имею честь говорить с господином фон Горном?
— Да, вы редко ошибаетесь…
— Простите, господин комиссар, я сразу не догадался.
— Меня очень интересует работа вашего «Общества». По блестящим результатам дела можно судить об общественных настроениях.
— Мое бюро к вашим услугам.
— Ваше помещение не уступит берлинским банкам, но я все-таки заметил одно маленькое упущение…
— А именно?
— Не хватает портрета основателя. Знаете, такой большой картины маслом в золотой раме или просто снимка под стеклом. Это скромнее и, пожалуй, солиднее. Я вообще интересуюсь фотографией. Многие, конечно, не разделяют этого мнения — очень жаль.
Мячу показалось, что рука директора, игравшая оправленным в серебро карандашом, слегка вздрогнула.
— Мне кажется, что с этим можно и подождать, — заметил генеральный директор, с несколько натянутой улыбкой.
— Вы находите? Не буду пока оспаривать. Извините за беспокойство, господин директор. Если мне понадобятся какие-нибудь сведения, то я обращусь к клерку в вашем бюро.
Когда черный автомобиль повернул за угол, наблюдавший за ним из окна старший бухгалтер облегченно вздохнул и поднялся в кабинет директора.
— В чем дело, Мик? — спросил он, прикрывая за собой дверь.
— Этот проклятый Горн может испортить нам все дело, — мрачно ответил директор, шагая взад и вперед по кабинету. — Чертовски плохо. Кажется, пора кончать дело, Боб.
— Ну, вот, ты уже трусишь, а ведь раньше ты не так легко сдавался.
— Да, но если он что-то узнает, то это пахнет пожизненным заключением. А ведь мы решили уйти на покой. Это самое большое дело в моей жизни, и я не хочу зарываться.
— Не беспокойся, у тебя уже и сейчас хватит для каторги… Но у него нет никаких данных.
— Ты так уверен?
— Несомненно. Если бы он хоть что-нибудь знал наверняка, то не приходил бы сюда такой лисицей. Горн способен, имея даже малейшее основание, арестовать хоть самого президента. Ты слыхал о его манере? Он задает самые неожиданные вопросы, и ты невольно отвечаешь на них, не успевая сообразить, к чему он клонит. Меня Бог миловал, а ты помнишь Карла? Заработал пятнадцать лет за один разговор. Карл ловко смастерил дело, комар носа не подточит, угробил одну старуху и прибрал к рукам денежки. Арестовали ее воспитанницу, лакея и кухарку. Горн был в это время в Англии. Приехал чуть ли не к самому суду. Два дня сидел над бумагами, пошатался по городу, потом откопал Карла и битый час говорил с ним. Угадай, о чем? О садоводстве вообще и штамбовых розах в частности. И как они цветут, и как пахнут, а потом… наручники: так-то и так-то — вы убили старуху!
— Что же он, ясновидящий, что ли?
— Не совсем. У него мозг, как скальпель. Не думает, а режет. Старуха хранила деньги в шкатулке, а на дне ее лежали лепестки роз. Знаешь, бабушки наши клали их повсюду, для запаха. По ним и нашел.
— В Англии его назвали Усталым Сердцем, — хмуро заметил директор.
— А у нас зовут Ангелом Смерти. Жуткий человек, не спорю, но ты ведь тоже не дурак. Свернуть такое дело?
— Все-таки подведи итоги, на всякий случай.
— Я начинаю догадываться, чего вы добиваетесь, — объявил Мяч, выходя из автомобиля, остановившегося у здания полицей-президиума.
— А именно?
— Вы хотите составить энциклопедию, — широкое лицо Мяча расплылось в улыбке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20