— Ничем. Он говорил, что если я не буду повиноваться ему, то умру. И я настолько была под его влиянием, что свято верила этому.
— Ну… и… что же?
— Он велел мне ждать его. Или я стану его женой, или чьей-то жертвой. Знаете — кролики сами идут в пасть змее, беспрекословно.
— Но, ведь, это было позапрошлым летом. А весной 1929 года начались убийства… одно за другим. Разве у вас не возникло никаких подозрений?
— Боже! — задрожала Рут. — Неужели вы думаете, что он… имеет к этому отношение?
— Во всяком случае, он безусловно подозрительный субъект.
— Я много думала об этом. Последнее время он долго не приезжал, и, оставшись одна, я начала выздоравливать. Потом, когда мы встретились… Я не струсила, Горн, но когда я начала ему говорить все, что я о нем думаю, и просила оставить меня а покое… он… рассмеялся. Олаф, Боже мой! До сих пор слышу этот смех… я кинулась бежать, как сумасшедшая… Больше мы не встречались.
— Ни разу?
— Нет. Только однажды я нашла на окне своей спальни записку. Он писал, что еще придет за мной. И опять весь этот бред. Я сожгла ее.
У Горна невольно вырвался жест сожаления, — Рут заметила это.
— Я не хотела ничего, что могло бы напоминать мне о нем.
— И забыли настолько, что даже не сочли нужным сказать кому-нибудь о ваших подозрениях, — с упреком заметил Горн.
— Это было выше моих сил. Что-то мешало мне говорить об этом… Я даже не могу толком объяснить, что со мной происходило.
И Рут невольно содрогнулась, вспомнив об ужасных муках, которые она испытывала. Но теперь ей почему-то стало удивительно спокойно, и она готова была смеяться над своими прежними страхами… Или это присутствие Усталого Сердца наполняло ее таким спокойствием?
Глава 18.
ТАЙНА ШЛЕМАНА
Солнце уже садилось, окрашивая розовато-оранжевыми тонами небо, когда Рут и Горн вышли из леса. Увидев строения, Горн остановился.
— Идите вперед, Рут, кажется, я забыл на поляне блокнот.
Она молча кивнула в ответ и пошла на ферму. Нужно было еще найти рукописи отца и проститься со стариком-арендатором.
Горн подождал, когда скроется стройная фигура девушки, потом круто повернулся и зашагал обратно. Однако он и не думал искать оброненный блокнот, спокойно лежавший в его кармане. Горн бесшумно подошел к поляне и остановился в тени огромного бука. Казалось, что он поджидал кого-то. Вскоре на поляну вышел человек, шаривший палкой по траве. Он все время нагибался, очевидно, разыскивая что-то. Горн, неожиданно выйдя из укрытия, подошел к нему и любезно приветствовал его. Потом, подняв с травы только что подброшенный блокнот, вежливо приподнял шляпу и удалился.
Четверть часа спустя черный автомобиль свернул с шоссе на проселочную дорогу.
— Куда вы? — спросила Рут. — Это нам не по дороге.
— Почему бы не проехать этим путем? — ответил Горн. — Мы немного потеряем.
Рут не возражала. Она была погружена в свои мысли, и наблюдения за Горном и окружающее мало ее тревожило. Она только немного удивилась, когда автомобиль вскоре остановился у заброшенной молотилки соседней фермы. Арендатор Шлеман с побледневшим лицом и трясущимися руками открыл по требованию Горна тяжелую дверь с железным засовом.
Рут мельком взглянула в сарай и невольно приподняла брови, увидев знакомую картину: наборная машина, две бостонки, три, четыре кассы… Посередине этой оригинальной сельской типографии стояла устаревшая ротационная машина. Рядом валялись куски металла, старые формы, валики, ролики бумаги.
«Так вот в чем заключалась тайна молотилки?» — подумала Рут, нагибаясь, чтобы поднять один из валявшихся на полу сфальцованных листов. Лист оказался коммунистической прокламацией. Не оставалось никаких сомнений в том, чем занимался Шлеман на молотилке.
Горн быстро просмотрел листочек, скомкал его в руке, насмешливо взглянул на столяра и, не проронив ни слова, вышел из сарая, взяв под руку Рут.
Резкий поворот руля — и зловещая черная машина вылетела на шоссе.
— Я все-таки не понимаю, в чем дело, — храбро начала Рут. — Причем здесь эта несчастная типография и арендатор?
— Арендатор — бывший и, надо думать, будущий каторжник. Ротационка играет маленькую роль в этой истории.
— Великолепно, но я не слышу обещанного интервью.
— Официально вы получите его в городе, в моем бюро, в присутствии достопочтенного Мяча и какой-нибудь восторженной барышни из машинисток, — ответил Горн.
Этот день был одним из самых счастливых в жизни Рут. Солнце, зелень, бешеная езда, успокаивающая и вместе с тем волнующая близость бледного человека с такими ласково-скорбными глазами… Усталое Сердце!
В бюро их нетерпеливо ждал верный Мяч, дожевывая остатки колоссального бутерброда. Он лукаво ухмыльнулся, поглядывая на парочку, хранившую самый серьезный вид.
Горн уселся за письменный стол в своей любимой позе — небрежно откинувшись назад и устало полузакрыв глаза.
— Я обещал дать интервью, фрейлин Рут, — начал он, не обращая на Мяча никакого внимания, — но, к сожалению, боюсь, что не смогу предоставить вам какие-нибудь интересные сведения. Следствие по делу убийцы оказалось гораздо труднее и запутаннее, чем я думал. Несмотря на все усилия, у следствия нет ничего определенного. Мне приходилось распутывать и более трудные дела — моя репутация подтверждает это. Но, должен признаться, что у меня до сих пор были более сильные сотрудники. Один в поле не воин. Я не хочу осуждать всех, но некоторые, — холодные глаза Горна с каким-то странным выражением остановились на Мяче, — но некоторые, повторяю, далеко не на высоте. То, что хорошо для поимки карманных воров, не годится и даже вредит в таком важном деле. Поэтому я решил принять дополнительные меры. Сегодня же я телеграфирую в Берлин с просьбой прислать мне в помощь Рейнгольда. Это исключительная личность — если верить рассказам о нем, потому что лично я его никогда не видел и с ним не знаком. Не думаю, чтобы кто-нибудь из присутствующих встречался с ним. Он в последнее время работал в Будапеште, и, несмотря на молодость, быстро выдвинулся.
— Это все? — спросила Рут, записывая в блокнот речь Горна. — Но… мне очень неприятно… боюсь, что эту беседу не совсем удобно…
— Я категорически настаиваю на том, чтобы она была помещена слово в слово, — твердо сказал Горн и, наклоняясь к девушке, тихо прибавил: — Вы не знаете, насколько это сейчас важно, Рут.
— Я несколько смягчу ваши слова, — также тихо ответила она, наклоняя голову.
Рут подкорректировала интервью и, подняв голову, посмотрела на окружающих. На лицах всех присутствующих было написано полное недоумение. Мяч даже сразу как-то осунулся.
— Интервью окончено, — улыбаясь, сказал Горн. — Я знаю, что оно придется не по вкусу очень многим, но я не могу в ущерб делу считаться с самолюбием или тщеславием других. Инспектор Шульце, — обратился он к злополучному Мячу, — вы получите месячный отпуск…
Рут поднялась.
— Разрешите мне сказать несколько слов, — прошептал упавшим голосом Мяч, когда девушка скрылась за дверь.
— Пожалуйста, — и движением руки Горн попросил всех оставить их вдвоем.
О чем они говорили, никто так и не узнал. Через четверть часа Мяч вышел из кабинета и на участливые расспросы коллег ничего не ответил, безнадежно махнув рукой.
— Кажется, я на самом деле стар для этой работы, — уныло произнес он.
— Как, неужели вы уходите?
— Да, я возьму отпуск, а дальше — видно будет.
Шеф полиции только покачал головой, выслушав Мяча.
— Я понимаю, что вы устали, Шульце, так же, как и все мы, но неужели вы не можете выбрать более удобное время. Теперь, когда дело приближается к развязке…
— Верховный комиссар находит, что моя работа только тормозит дело, — холодно ответил Мяч.
— Он, кажется, слишком зазнался, этот Горн, — возмущенно воскликнул шеф полиции. — Я поговорю с ним.
Но, несмотря на просьбы шефа и глухое возмущение всех чинов полицей-президиума, всеобщий любимец Мяч был по настоянию Горна отправлен в месячный отпуск, и, простившись со всеми, уехал в Швальцвальд, где, по его словам, у матери была небольшая усадьба.
Интервью с Горном, помещенное Рут в несколько смягченном виде в очередном номере газеты, произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Весь город только и говорил об этом. Мяч пользовался всеобщей симпатией, и его предполагаемая отставка произвела тяжелое впечатление на граждан.
Стали распространяться самые нелепые и вздорные слухи. Некоторые говорили, что Горн уволил Мяча потому, что тот якобы был подкуплен дюссельдорфским убийцей. Другие с пеной у рта доказывали, что Горн сам причастен так или иначе к этому делу.
Недовольство против Горна росло. Исходило оно из полицей-президиума, распространяясь по всему городу. До сих пор Горна только боялись, теперь им стали открыто возмущаться.
Глава 19.
СОПЕРНИЦЫ И СОПЕРНИКИ
Кэтти Финк только принялась за утренний туалет, как горничная подала ей письмо.
Она с недоумением взглянула на незнакомый почерк и лениво разорвала конверт.
Кто мог ей написать из этого сумасшедшего города? Неужели там люди еще ходят в театры?
Кэтти Финк была небольшой, но довольно популярной артисткой малой сцены. Успех ее можно было приписать не столько таланту, сколько умению одеваться (вернее раздеваться) и выбирать поклонников. В последних у нее никогда не было недостатка.
Письмо, отпечатанное на нескольких страницах, очень заинтересовало ее. Впрочем, может быть, больше всего ее заинтересовал чек на крупный берлинский банк. Чек этот выпал из конверта, и, взглянув на сумму, Кэтти даже присвистнула от удивления. Не каждый мужчина мог одарить ее такой суммой и тем более авансом. Она внимательно перечитала письмо еще раз и позвонила.
— Уложите чемоданы. Я еду на три-четыре дня в Дюссельдорф, — приказала Кэтти горничной. — Возьмите билеты.
Вышколенная горничная, привыкшая к эксцентричности своей госпожи, быстро принялась за дело, а Кэтти позвонила директору театра.
— Алло! Да, это я. Уезжаю на три дня. Что? Штраф? Пожалуйста. Все равно премьера только через неделю, и не велика беда, если я пропущу репетиции. Куда еду? Это секрет. Выступать? Нет, успокойтесь, просто навестить больную знакомую. Ну, не сердись, цыпочка!
И сделав жест, будто она хотела похлопать директора по блестящей лысине, Кэтти бросила трубку.
Рут долго раздумывала, идти ли ей к Горну или нет. Его поступок относительно ее приятеля Мяча искренне возмутил девушку. Как Горн мог быть таким жестоким? Даже, если Мяч и в самом деле не мог работать как следует, он ведь двадцать шесть лет провел на службе и по-своему любил дело. Можно было вызвать хоть десять новых помощников и, вместе с тем, пощадить самолюбие старого работника.
Вначале Рут решила отправиться к Горну и без обиняков поговорить с ним, ведь Мяч был ее старым другом. Поездка за город настолько сблизила ее с Горном, что она могла говорить с ним совершенно откровенно. Но потом она начала колебаться, сомневаться… Какое она имела право вмешиваться в распоряжение верховного комиссара?
— Барышня, вас желает видеть какая-то дама, — доложила вошедшая горничная.
— Дама?
— Да, она говорит, что хочет видеть вас по важному делу.
— Проведите ее сюда.
Кэтти Финк вошла в уютную светлую гостиную и оглянулась. Навстречу ей поднялась сидевшая у окна стройная красивая девушка с энергичным лицом.
Так вот она какая, эта Рут! Кэтти невольно позавидовала ее свежести, но, вспомнив о цели своего визита, поспешила придать лицу грустное, измученное выражение.
— Вы… Рут Корнер? Такой именно я и представляла вас. Меня зовут Кэтти…
Рут неохотно пожала протянутую руку. Гостья не внушала ей симпатии, несмотря на строгий темный костюм и красивое слегка подгримированное лицо.
— Что вам угодно?
— У меня к вам очень… очень щекотливое дело, фрейлин Рут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20