Что же касается его способностей флотоводца, то за ним были готовы идти хоть на дно морское, веря в его удачу и в то, что он обязательно всех оттуда выведет с победой и добычей.
Море, при том что ветер дул постоянно, было почти спокойным. Невысокие волны подхватывали корабли под днище и будто на мягких ладошках передавали друг другу, значительно увеличивая и без того небывалую скорость. Сидящий в «вороньем гнезде» наблюдатель сам себе не поверил, когда безбрежное пространство Кораллового моря внезапно перегородила темная полоса. Матрос минут пять недоверчиво вглядывался вдаль, тер глаза и отчаянно плевался, надеясь на то, что от усталости просто грезит. Но ничего не помогло – даже кружка питьевой воды, вылитая в отчаянии на голову. Темные пятна не только оставались явью, но еще и неслись на корабли с неподобающей твердой земле скоростью. И когда стали окончательно видны размытые очертания суши, обалдевший матрос неуверенно завопил:
– Земля! Впереди по курсу земля! – И совсем тихо добавил: – Но не Сарконовы острова, наверное.
Им, ходившим по Коралловому морю на самых разных судах, было трудно представить, что суша показалась вдали не через две недели, а на четвертый день плавания. Событие это тайком от шаммемма обсуждалось всюду и всеми – от капитанов до простых матросов.
Воины отнеслись к этому значительно проще. Будучи хаанухами, они тоже удивлялись, но времени на разговоры именно у них и не было. Стрелки проверяли тетивы и гибкость луков, пересчитывали стрелы. Латники прилаживали свои гибкие панцири, сделанные из шкур и грудных пластин морских животных, – такие доспехи были значительно легче металлических и крепились при помощи сложной системы ремешков по бокам. У каждого воина был за пазухой острый как бритва нож, приготовленный специально для того случая, если хаанух будет сброшен в воду. Плававшие как рыбы, они легко разрезали крепления своих панцирей, и уже ничто не мешало им держаться на поверхности столько, сколько будет необходимо.
Дженнин удалился на нос флагманского корабля и там в одиночестве оставался довольно долгое время. Поскольку все его подчиненные были уверены, что их командир возносит молитвы морским божествам, то не беспокоили его и близко не подходили.
– Ни о чем не тревожься, – шептал между тем тихий голос. – Все будет по воле твоей.
– Что мне нужно делать? – спрашивал Эльваган.
– Ничего особенного. Веди сражение, как делал бы всегда, а малая толика удачи, которая обычно решает исход битвы, тебе уже дарована.
– Благодарю тебя, повелитель Мелькарт, – сказал шаммемм.
Пираты на то и пираты, чтобы не упускать лакомый кусок, если он сам плывет к ним в руки. Не прошло и часа с того момента, как наблюдатель заметил сушу, а уже неслись навстречу эскадре Хадрамаута бесчисленные корабли пиратского братства.
На Сарконовых островах хорошо помнили события недавнего прошлого, когда одинокий корабль, атакованный несколькими судами, не просто оторвался от них, но и уничтожил значительную часть нападавших. Помнили и о гибели Красного хассасина, а потому ошибок больше не допускали. Три с половиной десятка кораблей двинулись встречать маленький флот, а еще около дюжины готовились к отплытию, чтобы в нужный момент подоспеть на помощь.
И стремительно разрезали волны два головных корабля – «Морской змей» хаануха Огокина Овайхи и «Голубая ласточка» аллоброга Доэна.
Харманли Терджен долго выбирал и колебался, кого послать в Хахатегу искать защиты у эльфов. И после того, как рассмотрел семь или восемь возможных кандидатов на выполнение этого задания, махнул на все единственной рукой и решил ехать сам. Меджадай Кройден и Рорайма Ретимнон поддержали его и предоставили полную свободу действий.
К тому времени когда Терджен собрался в Хахатегу, в Сетубале уже начиналась паника. Каждую ночь в городе и его окрестностях исчезало несколько человек, останки которых находили позже в самом ужасном виде. Даже привыкшие к жестокости с младых ногтей Безумные хассасины чувствовали себя прескверно, подбирая кровавые ошметки, оставшиеся от их родных и близких. Привыкшие к беспрекословному повиновению люди еще молчали, но недовольство назревало исподволь. И соправители Эль-Хассасина предвидели скорый и неизбежный взрыв негодования и народного гнева, который, как известно, чреват еще большими зверствами и жестокостями, нежели те, на какие способны порождения тьмы.
Поэтому от Харманли Терджена ждали скорых результатов и, скрипя зубами, приказали великому магистру умерить на время гордыню и найти в себе достаточно сил, чтобы при необходимости и поклониться королю эльфов.
На рассвете из южных ворот Сетубала выехала длинная колонна всадников и направилась по дороге, ведущей к границе с Хартумом. Харманли Терджен ехал впереди.
Ничего существенного в пути не случилось, если не считать того, что несколько темных силуэтов сопровождали колонну, скрываясь в придорожных зарослях. Терджен запретил своим рыцарям охотиться на них, приказал всем держаться вместе, а на привалах выставлять охрану вокруг лагеря кольцом, причем ставить воинов на расстоянии каждых двух шагов. В ордене Безумных хассасинов дисциплина издавна была железной, и даже если воинам предосторожности, принятые великим магистром, и казались чрезмерными, однако они вслух их не обсуждали, выполняли все, что было приказано, с четкостью хорошо отлаженного механизма.
Наверное, именно по этой причине ни один человек в отряде не был убит и до границы с Хахатегой добрались без потерь. В Хахатеге было значительно легче. Темные тени все еще мелькали за стволами деревьев, а по ночам приближались к кострам настолько, что иные воины даже слышали их легкие шаги, однако стало этих смутных силуэтов гораздо меньше. И были они скорее любопытны, нежели агрессивны.
Оповещенные королями Эль-Хассасина, власти Хартума готовились к встрече посольства. Не успела колонна рыцарей провести сутки на территории соседнего государства, как уже была встречена воинским подразделением в три сотни человек – прекрасно обученных и вооруженных. С появлением солдат Хартума темные силуэты и вовсе оставили людей Терджена в покое.
Откровенно говоря, великому магистру не раз и не два приходила в голову шальная мысль броситься за этими соглядатаями, догнать их и вызнать все, что можно только узнать человеку о морлоках и способах борьбы с ними. Однако Терджен отчетливо понимал, что именно этого от него и добиваются, – ловушка была расставлена нехитрая. А даже если бы ему удалось реализовать свой безумный план, то он потерял бы очень много времени. Тогда как в Эль-Хассасине каждую ночь продолжались бы кровавые преступления проклятых эльфов. И он нашел в себе силы следовать своей дорогой. Выдержка и решимость Харманли Терджена была сполна вознаграждена тем фактом, что, когда он подошел со своим отрядом к ярко-желтым стенам Хахатеги, его встретили не только от имени наместника Хартума – герцога Талламора.
Прямо посреди главной площади города Терджен с изумлением увидел нескольких эльфов, ехавших куда-то неторопливо. И, уловив его напряженный взгляд, сайнанг, возглавлявший пышную процессию встречающих, пояснил:
– Король эльфов Рогмо Гаронман почтил нас своим прибытием.
Харманли Терджена встретили приветливо, моментально освободили от пропыленной и грязной одежды, не покушаясь, впрочем, на доспехи и оружие, что весьма расположило его к здешним хозяевам, предложили ему и его спутникам пройти в огромный зал с бассейнами для омовения, где на мраморных скамьях лежали заранее приготовленные пышные и – что важнее – чистые одеяния. А когда хассасины отдохнули с дороги и привели себя в порядок, очаровательный дворцовый распорядитель – улыбающийся и сияющий, но в пределах благоразумия и достоинства – пригласил послов Эль-Хассасина на обед, во время которого они могли изложить свое дело, приведшее их в Хартум.
Герцог Талламор произвел на Харманли Терджена странное впечатление. Это впечатление, не имеющее ничего общего с его основным заданием, довольно долго мешало ему сосредоточиться на том, ради чего он и проделал неблизкий путь. Пока наконец великий магистр не сообразил, что барон Банбери Вентоттен, герцог Талламор, страшно похож на великого магистра Арлона Ассинибойна, чей портрет он не раз встречал в картинной галерее ордена. Рядом висели портреты Чаршамбы Нонгакая и Пэтэльвена Барипада. Сообразив, в чем дело, а также вспомнив о кровном родстве между магистром Ассинибойном и герцогом Талламором, Харманли несколько успокоился. Достаточно для того, чтобы выдержать с достоинством встречу с королем эльфов и его немногочисленной, но весьма внушительной свитой.
Сам Рогмо Гаронман оказался фигурой необыкновенно интересной, несмотря на то что эльфы из его свиты выглядели величественнее и строже. Рогмо действительно был полуэльфом, и теперь, когда Терджен имел возможность видеть его рядом с людьми и существами Древней крови одновременно, его происхождение бросалось в глаза. По сравнению с человеком он был утонченнее, весь вытянутее, светлее и чуть ли не прозрачнее. Ясные серые глаза, длинные светлые волосы, зеленовато-белая кожа без единого пятнышка или изъяна, а также резкий контраст между внешностью юноши и взглядом зрелого мужа, много повидавшего, много пережившего, – все это выдавало в нем эльфийское начало. Но когда великий магистр переводил взгляд на стоящих рядом со своим королем эльфов, то понимал, что Рогмо резче, жестче и грубее этих невероятных существ.
Изменчивые, мерцающие, сияющие глаза цвета морской волны или стремительно сереющего от дождевых туч неба постоянно ускользали от глядящего в них человека; эльфы смотрели как бы сквозь собеседника, отчего создавалось впечатление, что им известна вся его подноготная. Волосы у них были пышнее и воздушнее, нежели у Рогмо. И сами они были еще выше, еще стройнее и легче. Мерцающие, текущие одеяния и лунные клинки завершали их образ. Терджен почувствовал восхищение, но не осмелился выразить его вслух.
– С чем же прибыли к нам посланцы Эль-Хассасина? – спросил Банбери Вентоттен, пользуясь правом хозяина. – Вы, Харманли, – можно я буду называть вас Харманли? договорились? – вы берите салат, приготовленный по фамильному рецепту. Вот и его величество король не даст солгать: кушанье отменное, возбуждает аппетит, а при хорошем аппетите и за добрым столом откровенничать не в пример легче.
Терджен собрался было запротестовать насчет откровенности и даже лицо соорудил соответствующее – строгое и холодное, но наместник Хартума замахал на него руками:
– Вы бросьте немедленно эту дипломатию. А то мы с Рогмо вас не поймем или поймем, но неверно. Расслабьтесь, будьте дружелюбнее, естественнее. Воевать мы с вами не станем, у вашего народа к нам дело – что же вы ломаетесь, словно неопытная девушка?
Никому на свете Харманли не позволил бы вести такие речи; уничтожил бы, стер в порошок. Несмотря на любую необходимость. Однако Банбери Вентоттен был настолько симпатичным и милым и произносил слова таким радостным и приветливым голосом, что ссориться с ним было делом немыслимым. И Терджен немного смешался – роль откровенного и симпатичного человека была ему внове.
А Рогмо смотрел на него с неприязнью. Отрубленная выше локтя рука Терджена невольно напоминала ему о том страшном побоище на горе Нда-Али, когда хассасины напали на его друзей. И болела душа, когда вспоминал он о Тоде, умершем там же, над грудой поверженных врагов.
Накануне, когда герцог Талламор получил срочную депешу, оповещавшую его о прибытии послов из Эль-Хассасина, он испытал подобное чувство – ненависти, неприязни и горечи. И добрый Банбери впервые за все время их знакомства сделал ему строгий выговор, не приняв во внимание даже королевский титул Рогмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Море, при том что ветер дул постоянно, было почти спокойным. Невысокие волны подхватывали корабли под днище и будто на мягких ладошках передавали друг другу, значительно увеличивая и без того небывалую скорость. Сидящий в «вороньем гнезде» наблюдатель сам себе не поверил, когда безбрежное пространство Кораллового моря внезапно перегородила темная полоса. Матрос минут пять недоверчиво вглядывался вдаль, тер глаза и отчаянно плевался, надеясь на то, что от усталости просто грезит. Но ничего не помогло – даже кружка питьевой воды, вылитая в отчаянии на голову. Темные пятна не только оставались явью, но еще и неслись на корабли с неподобающей твердой земле скоростью. И когда стали окончательно видны размытые очертания суши, обалдевший матрос неуверенно завопил:
– Земля! Впереди по курсу земля! – И совсем тихо добавил: – Но не Сарконовы острова, наверное.
Им, ходившим по Коралловому морю на самых разных судах, было трудно представить, что суша показалась вдали не через две недели, а на четвертый день плавания. Событие это тайком от шаммемма обсуждалось всюду и всеми – от капитанов до простых матросов.
Воины отнеслись к этому значительно проще. Будучи хаанухами, они тоже удивлялись, но времени на разговоры именно у них и не было. Стрелки проверяли тетивы и гибкость луков, пересчитывали стрелы. Латники прилаживали свои гибкие панцири, сделанные из шкур и грудных пластин морских животных, – такие доспехи были значительно легче металлических и крепились при помощи сложной системы ремешков по бокам. У каждого воина был за пазухой острый как бритва нож, приготовленный специально для того случая, если хаанух будет сброшен в воду. Плававшие как рыбы, они легко разрезали крепления своих панцирей, и уже ничто не мешало им держаться на поверхности столько, сколько будет необходимо.
Дженнин удалился на нос флагманского корабля и там в одиночестве оставался довольно долгое время. Поскольку все его подчиненные были уверены, что их командир возносит молитвы морским божествам, то не беспокоили его и близко не подходили.
– Ни о чем не тревожься, – шептал между тем тихий голос. – Все будет по воле твоей.
– Что мне нужно делать? – спрашивал Эльваган.
– Ничего особенного. Веди сражение, как делал бы всегда, а малая толика удачи, которая обычно решает исход битвы, тебе уже дарована.
– Благодарю тебя, повелитель Мелькарт, – сказал шаммемм.
Пираты на то и пираты, чтобы не упускать лакомый кусок, если он сам плывет к ним в руки. Не прошло и часа с того момента, как наблюдатель заметил сушу, а уже неслись навстречу эскадре Хадрамаута бесчисленные корабли пиратского братства.
На Сарконовых островах хорошо помнили события недавнего прошлого, когда одинокий корабль, атакованный несколькими судами, не просто оторвался от них, но и уничтожил значительную часть нападавших. Помнили и о гибели Красного хассасина, а потому ошибок больше не допускали. Три с половиной десятка кораблей двинулись встречать маленький флот, а еще около дюжины готовились к отплытию, чтобы в нужный момент подоспеть на помощь.
И стремительно разрезали волны два головных корабля – «Морской змей» хаануха Огокина Овайхи и «Голубая ласточка» аллоброга Доэна.
Харманли Терджен долго выбирал и колебался, кого послать в Хахатегу искать защиты у эльфов. И после того, как рассмотрел семь или восемь возможных кандидатов на выполнение этого задания, махнул на все единственной рукой и решил ехать сам. Меджадай Кройден и Рорайма Ретимнон поддержали его и предоставили полную свободу действий.
К тому времени когда Терджен собрался в Хахатегу, в Сетубале уже начиналась паника. Каждую ночь в городе и его окрестностях исчезало несколько человек, останки которых находили позже в самом ужасном виде. Даже привыкшие к жестокости с младых ногтей Безумные хассасины чувствовали себя прескверно, подбирая кровавые ошметки, оставшиеся от их родных и близких. Привыкшие к беспрекословному повиновению люди еще молчали, но недовольство назревало исподволь. И соправители Эль-Хассасина предвидели скорый и неизбежный взрыв негодования и народного гнева, который, как известно, чреват еще большими зверствами и жестокостями, нежели те, на какие способны порождения тьмы.
Поэтому от Харманли Терджена ждали скорых результатов и, скрипя зубами, приказали великому магистру умерить на время гордыню и найти в себе достаточно сил, чтобы при необходимости и поклониться королю эльфов.
На рассвете из южных ворот Сетубала выехала длинная колонна всадников и направилась по дороге, ведущей к границе с Хартумом. Харманли Терджен ехал впереди.
Ничего существенного в пути не случилось, если не считать того, что несколько темных силуэтов сопровождали колонну, скрываясь в придорожных зарослях. Терджен запретил своим рыцарям охотиться на них, приказал всем держаться вместе, а на привалах выставлять охрану вокруг лагеря кольцом, причем ставить воинов на расстоянии каждых двух шагов. В ордене Безумных хассасинов дисциплина издавна была железной, и даже если воинам предосторожности, принятые великим магистром, и казались чрезмерными, однако они вслух их не обсуждали, выполняли все, что было приказано, с четкостью хорошо отлаженного механизма.
Наверное, именно по этой причине ни один человек в отряде не был убит и до границы с Хахатегой добрались без потерь. В Хахатеге было значительно легче. Темные тени все еще мелькали за стволами деревьев, а по ночам приближались к кострам настолько, что иные воины даже слышали их легкие шаги, однако стало этих смутных силуэтов гораздо меньше. И были они скорее любопытны, нежели агрессивны.
Оповещенные королями Эль-Хассасина, власти Хартума готовились к встрече посольства. Не успела колонна рыцарей провести сутки на территории соседнего государства, как уже была встречена воинским подразделением в три сотни человек – прекрасно обученных и вооруженных. С появлением солдат Хартума темные силуэты и вовсе оставили людей Терджена в покое.
Откровенно говоря, великому магистру не раз и не два приходила в голову шальная мысль броситься за этими соглядатаями, догнать их и вызнать все, что можно только узнать человеку о морлоках и способах борьбы с ними. Однако Терджен отчетливо понимал, что именно этого от него и добиваются, – ловушка была расставлена нехитрая. А даже если бы ему удалось реализовать свой безумный план, то он потерял бы очень много времени. Тогда как в Эль-Хассасине каждую ночь продолжались бы кровавые преступления проклятых эльфов. И он нашел в себе силы следовать своей дорогой. Выдержка и решимость Харманли Терджена была сполна вознаграждена тем фактом, что, когда он подошел со своим отрядом к ярко-желтым стенам Хахатеги, его встретили не только от имени наместника Хартума – герцога Талламора.
Прямо посреди главной площади города Терджен с изумлением увидел нескольких эльфов, ехавших куда-то неторопливо. И, уловив его напряженный взгляд, сайнанг, возглавлявший пышную процессию встречающих, пояснил:
– Король эльфов Рогмо Гаронман почтил нас своим прибытием.
Харманли Терджена встретили приветливо, моментально освободили от пропыленной и грязной одежды, не покушаясь, впрочем, на доспехи и оружие, что весьма расположило его к здешним хозяевам, предложили ему и его спутникам пройти в огромный зал с бассейнами для омовения, где на мраморных скамьях лежали заранее приготовленные пышные и – что важнее – чистые одеяния. А когда хассасины отдохнули с дороги и привели себя в порядок, очаровательный дворцовый распорядитель – улыбающийся и сияющий, но в пределах благоразумия и достоинства – пригласил послов Эль-Хассасина на обед, во время которого они могли изложить свое дело, приведшее их в Хартум.
Герцог Талламор произвел на Харманли Терджена странное впечатление. Это впечатление, не имеющее ничего общего с его основным заданием, довольно долго мешало ему сосредоточиться на том, ради чего он и проделал неблизкий путь. Пока наконец великий магистр не сообразил, что барон Банбери Вентоттен, герцог Талламор, страшно похож на великого магистра Арлона Ассинибойна, чей портрет он не раз встречал в картинной галерее ордена. Рядом висели портреты Чаршамбы Нонгакая и Пэтэльвена Барипада. Сообразив, в чем дело, а также вспомнив о кровном родстве между магистром Ассинибойном и герцогом Талламором, Харманли несколько успокоился. Достаточно для того, чтобы выдержать с достоинством встречу с королем эльфов и его немногочисленной, но весьма внушительной свитой.
Сам Рогмо Гаронман оказался фигурой необыкновенно интересной, несмотря на то что эльфы из его свиты выглядели величественнее и строже. Рогмо действительно был полуэльфом, и теперь, когда Терджен имел возможность видеть его рядом с людьми и существами Древней крови одновременно, его происхождение бросалось в глаза. По сравнению с человеком он был утонченнее, весь вытянутее, светлее и чуть ли не прозрачнее. Ясные серые глаза, длинные светлые волосы, зеленовато-белая кожа без единого пятнышка или изъяна, а также резкий контраст между внешностью юноши и взглядом зрелого мужа, много повидавшего, много пережившего, – все это выдавало в нем эльфийское начало. Но когда великий магистр переводил взгляд на стоящих рядом со своим королем эльфов, то понимал, что Рогмо резче, жестче и грубее этих невероятных существ.
Изменчивые, мерцающие, сияющие глаза цвета морской волны или стремительно сереющего от дождевых туч неба постоянно ускользали от глядящего в них человека; эльфы смотрели как бы сквозь собеседника, отчего создавалось впечатление, что им известна вся его подноготная. Волосы у них были пышнее и воздушнее, нежели у Рогмо. И сами они были еще выше, еще стройнее и легче. Мерцающие, текущие одеяния и лунные клинки завершали их образ. Терджен почувствовал восхищение, но не осмелился выразить его вслух.
– С чем же прибыли к нам посланцы Эль-Хассасина? – спросил Банбери Вентоттен, пользуясь правом хозяина. – Вы, Харманли, – можно я буду называть вас Харманли? договорились? – вы берите салат, приготовленный по фамильному рецепту. Вот и его величество король не даст солгать: кушанье отменное, возбуждает аппетит, а при хорошем аппетите и за добрым столом откровенничать не в пример легче.
Терджен собрался было запротестовать насчет откровенности и даже лицо соорудил соответствующее – строгое и холодное, но наместник Хартума замахал на него руками:
– Вы бросьте немедленно эту дипломатию. А то мы с Рогмо вас не поймем или поймем, но неверно. Расслабьтесь, будьте дружелюбнее, естественнее. Воевать мы с вами не станем, у вашего народа к нам дело – что же вы ломаетесь, словно неопытная девушка?
Никому на свете Харманли не позволил бы вести такие речи; уничтожил бы, стер в порошок. Несмотря на любую необходимость. Однако Банбери Вентоттен был настолько симпатичным и милым и произносил слова таким радостным и приветливым голосом, что ссориться с ним было делом немыслимым. И Терджен немного смешался – роль откровенного и симпатичного человека была ему внове.
А Рогмо смотрел на него с неприязнью. Отрубленная выше локтя рука Терджена невольно напоминала ему о том страшном побоище на горе Нда-Али, когда хассасины напали на его друзей. И болела душа, когда вспоминал он о Тоде, умершем там же, над грудой поверженных врагов.
Накануне, когда герцог Талламор получил срочную депешу, оповещавшую его о прибытии послов из Эль-Хассасина, он испытал подобное чувство – ненависти, неприязни и горечи. И добрый Банбери впервые за все время их знакомства сделал ему строгий выговор, не приняв во внимание даже королевский титул Рогмо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83