У тебя такая казна, что оставшуюся часть Варда ты можешь просто купить. У тебя в руках судьбы многих народов, будущее государств. Сам континент во многом зависит от тебя. Зу, мальчик мой, ты не только воин, но еще и полководец. Это важнее – в сущности, только это что-то сейчас и значит. Поэтому ко всему, что происходит, ты должен научиться относиться иначе.
Император тоскливо смотрит на седобородого наставника. Затем переводит взгляд на стену, где на золотом крюке висит его боевой меч в потертых кожаных ножнах. Зу-Л-Карнайн по-прежнему считает, что драгоценности только отягощают доброе оружие.
– Нет, – твердо говорит Агатияр, перехватывая этот взгляд. – Учись думать масштабнее. Если у тебя на глазах станут убивать меня, это еще ничего не решает. Основная твоя задача – сохранить армию, уберечь людей от напрасных потерь, спасти страну. Обещай мне, что никогда не станешь рисковать жизнью ради кого-нибудь одного.
– Агатияр! – Аита взволнован и даже немного сердится. – Ты, право, на тот свет, что ли, собрался? Попросим Тиермеса, он тебе отсрочку даст. А если серьезно, то не заставляй меня обещать всякие глупости.
– Это не глупости! Зу! – строго обрывает визирь.
Он еще и не то позволяет себе наедине с владыкой одной четвертой части Варда.
– Не смогу я такое произнести вслух, – жалобно произносит аита.
– Придется.
Агатияр кладет тяжелую ладонь на мощное плечо своего воспитанника. Не выдерживает и крепко обнимает.
– Обещай мне.
И императору не остается ничего другого, кроме как обещать Агатияру смотреть на события с точки зрения полководца, а не любящего и чувствующего человека.
Твердо обещать.
Салмакида встретила их приветственными криками, многоцветием флагов на башенках, шумными толпами счастливых подданных и новоприбывших паломников. Войска сангасоев во всей своей красе выстроились у городских стен, на берегу Охи. Здесь же возвели алые и золотые шатры, в тени которых вельможи Сонандана пережидали полуденную жару. Правда, татхагатха и Нингишзида усидеть на месте не могли и с бокалами прохладительного в руках нетерпеливо шагали по самой кромке воды. Малан-Тенгри сопровождал их, а за князем скаатов бродил его любимый черный бык – огромное животное, рога которого были выкрашены красным. Трое мужчин обменивались время от времени короткими фразами, но разговор то и дело обрывался на полуслове – их мысли были заняты другим...
Суматоха началась еще накануне вечером. Хортлаки, неведомо каким образом узнававшие все первыми, прислали двух гонцов во дворец Тхагаледжи с сообщением о том, что маленький отряд в полном составе приближается к Онодонге и утром должен будет вступить на территорию Сонандана. Радости сангасоев не было границ; главный повар немедленно стал готовить праздничный обед, состоящий исключительно из любимых блюд повелительницы; придворные дамы в непритворном восторге украшали покои цветами и расставляли повсюду вазы с фруктами; жрецы и паломники выскабливали Храм Истины, и он, казалось, кряхтел и поскрипывал от восторга, подставляя двери и окна. Храмовый парк расцвел и пышно зазеленел, будто вновь наступила весна.
Куланн же пересек Оху на украшенной венками и коврами барже и занял самую выгодную позицию – во главе отряда сангасоев встал прямо возле ущелья, у выхода на Шангайскую равнину.
Поэтому когда Ворон, осторожно ступая, миновал наконец узкую расщелину, Каэ оказалась лицом к лицу со своим верным телохранителем. Всего на полкорпуса позади него возвышались мощные фигуры Могаллана и То Кобинана; рыцари расплылись в счастливых улыбках. Несколько десятков воинов полка Траэтаоны, тех самых, что сопровождали ее на Иману, выхватили из ножен мечи, полыхнувшие в лучах солнца. Так сангасои приветствовали своих военачальников высшего ранга.
И тут же взорвалась приветственными криками равнина, сплошь покрытая всадниками; вопили и смеялись матросы на барже, а среди них острый взгляд Каэ разыскал капитана Лооя – доблестный ее друг стоял неподвижно возле трапа.
– Как я рада вас видеть, – прошептала она. – Нет, не рада – счастлива.
Каэ возвратилась домой – чувство нежности и любви к этой земле было настолько пронзительным и острым, что она буквально задохнулась им и несколько секунд не могла говорить. Вот бы видел это все Тайара, тогда бы он понял, наверное, зачем она так рвалась назад! Сознание собственной необходимости, незаменимости и нужности для всех этих существ, среди которых людей была едва ли половина, придало ей сил. Она была уверена в том, что сделает все, чтобы этот мир продолжал радоваться жизни и не был уничтожен злой волей.
Потом до ее слуха долетели высокие и пронзительные звуки. Она осмотрелась и моментально все поняла, как только заметила в толпе встречающих трех рыжевато-серых мохнатых малышей – это хортлаки выражали восторг и радость. Хорошо еще, что они догадались отрядить всего несколько посланцев, а не явились шумной и голосящей армией.
– Все-таки вы, госпожа, сумели улизнуть, – засмеялся Куланн. – Я выехал вам вслед, но татхагатха велел мне возвратиться. Он сказал, что троих бессмертных и четырех фенешангов вполне достаточно для вашей охраны.
– Вижу, ты этому не очень веришь, – усмехнулся Джоу Лахатал, появляясь из ущелья.
За ним выехал га-Мавет, а следом – Арескои на седом скакуне Бордонкая. Ущербная Луна висела в чехле, притороченном к седлу...
Через несколько секунд компания была в сборе, и Барнаба уже обнимался с суровым сангасоем. Они успели крепко сдружиться за время путешествия на Иману.
– А где же Магнус и Номмо? – немного разочарованно протянул толстяк, когда первые восторги утихли.
– Остались во дворце. Хозяин заявил, что должен лично присматривать за поварами, чтобы те приготовили настоящие шедевры кулинарного искусства, и никак иначе. А Магнус намекал загадочно про какой-то сюрприз, но я точно не знаю.
– А отчего Лоой не трогается с места?
– Госпожа, – укоризненно покачал головой Куланн, – он же капитан и должен встречать вас хоть на каком-нибудь корыте, спущенном на воду. Здорово подозреваю, что за неимением оного он бы лично соорудил ветхий плотик и так бы и качался на волнах.
Спутники пришпорили коней и галопом пересекли широкую Шангайскую равнину. У самой баржи Каэ спрыгнула на землю, легко взбежала по трапу и обняла Лооя.
– Спасибо...
– Как трогательно! – произнес кто-то у нее над ухом.
Она осторожно скосила глаза и увидела три черные фигуры в неизменных капюшонах, натянутых на лица.
Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа тоже приняли участие во встрече.
Нингишзида, увидев возле Каэ три расплывчатые тени в черных рясах, схватился за голову. Эти несносные галлюцинации снова вернулись и принялись изводить его – и ведь как некстати!
Трое монахов сидят на берегу Охи и болтают ногами в воде. Река на это никак не реагирует – ни всплесков, ни волн, ни кругов. Бьется себе о песчаную отмель и шуршит, не обращая на них внимания. Трое монахов не зависят от этого мира, так же как он не зависит от них. Наверное, именно по этой причине они призваны миром в качестве сторонних наблюдателей. Трое монахов не предсказывают будущее, но предполагают наиболее вероятное развитие событий. Теоретически они способны ошибаться; но на практике это произошло с ними всего один раз – когда они оценили возможность Каэ вернуться в прежнее качество как ничтожно малую, а следовательно – неосуществимую.
Каэ устроилась рядом, обняв себя за колени; больше всего она похожа на девочку, улизнувшую от строгих воспитателей. Роль воспитателей в данном случае играет огромная толпа людей, нелюдей и трое бессмертных, в удивлении взирающих на то, как Интагейя Сангасойя внезапно покинула всех и отправилась беседовать с... пустотой.
Обсуждать действия повелительницы народ Сонандана не намерен, но изумляться волен; вот и изумляется в свое удовольствие. Все равно больше делать нечего.
Да-Гуа извлекает из складок своей накидки знакомую уже Каэ шкатулку, поверхность которой постоянно меняется в зависимости от того, о каком месте Арнемвенда пойдет речь. Монах раскрывает ее и вытряхивает прямо на песок множество фигурок; затем начинает вытаскивать наугад некоторые.
Шкатулка очень долго, дольше, нежели обычно, переливается и перетекает разными формами и цветными пятнами, пока не останавливается на чем-то одном. Ши-Гуа разворачивает ее наподобие шахматной доски, предоставляя Да-Гуа возможность расставлять на ней миниатюрные изображения. Они выполнены с таким искусством, что абсолютно точно воспроизводят оригинал, создавая иллюзию полной достоверности происходящего на поверхности шкатулки.
– Что это? – спрашивает Каэ.
Да-Гуа в замешательстве поднимает на нее глаза.
– Я спрашиваю, что это за отвратительное местечко? – И она указывает рукой на четкое и яркое изображение.
– Джемар, – лаконично поясняет Ма-Гуа.
– Траэтаона, Тиермес, Веретрагна, Вахаган, – перечисляет Да-Гуа фигурки, попадающиеся ему в руки, – и еще кто-то... без лица. На него следует обратить особое внимание. Ну и хорхуты, куда же без них.
– Что делает Тиермес на Джемаре? – требовательно спрашивает Каэ.
– Это ты и выяснишь у него, когда отправишься следом, – успокоительным тоном сообщает Ши-Гуа.
Все это время Ма-Гуа молчит, только внимательно разглядывает Богиню Истины.
– На какой Джемар? – спрашивает она грозно. – Я собиралась разбираться с делами здесь.
– С делами надо разбираться там, где они по-настоящему неотложны, – наставительно говорит Ши-Гуа.
Интагейя Сангасойя переводит взгляд на Да-Гуа.
Но Да-Гуа молчит.
– Ты нужна там, – тихо произносит Ма-Гуа. – Это твоя судьба, и даже тебе от нее никуда не деться.
– Сколько талисманов тебе осталось? – говорит Ши-Гуа после недолгой паузы.
– Сейчас скажу, – радостно вмешивается в разговор Ниппи. Похоже, он возмущен до глубины души, что к нему лично до сих пор никто не обратился. – Подставляйте пальцы, будем считать.
То, что Ниппи научился разговаривать не только со своим хранителем, но и с окружающими, – это сомнительное достоинство. Но трое монахов по-прежнему невозмутимы.
– Мы считаем, – говорит Да-Гуа. – Перечисляй.
– Первый был уничтожен в храме Нуш-и-Джан, когда меня еще не восстановили из небытия («Счастливое время», – вздыхает Кахатанна); второй – в Хахатеге. Третий и четвертый погибли в Эль-Хассасине; пятый был на оногоне Корс Торуне в момент его смерти. Шестой я обнаружил в развалинах старого города, седьмой охраняла мантикора, еще четыре нашли в тайнике на болотах, на границе Сарагана с Мерроэ. Итого одиннадцать. Я верно подсчитал?
Каэ беззвучно шевелит – губами, ведя собственный подсчет.
– Верно? – возвышает голос перстень.
Она приходит в себя, встряхивает головой.
– Совершенно верно, одиннадцать. Из существовавших тридцати.
– Это блестящий результат за столь краткий срок, – серьезно произносит Ма-Гуа.
Ши-Гуа молчит. Только ласково поглаживает Богиню Истины по руке. Ему искренне жаль, что она, призванная дарить надежду и свет, вынуждена странствовать по миру. сражаясь и убивая, подвергая себя смертельной опасности, а иногда и чему-то похуже.
– Тебе нужно немедля отправляться на Джемар, – мягко, но настойчиво говорит Да-Гуа.
– Карусель какая-то, – сердится Каэ.
– Что поделаешь. Могу утешить – у тебя появится помощник. Он значительно облегчит это странствие.
– И на том спасибо.
Трое монахов молчат, мнутся, и Каэ наконец замечает, что они от нее что-то скрывают.
– Случилось еще что-нибудь?
– Что ты думаешь о предсказании? – спрашивает Да-Гуа, немного поколебавшись.
– О том, что этот мир просто обязан погибнуть? Ничего... Ничего хорошего я об этом не думаю. Кстати, вы знаете, кто так решил?
– Сила, с которой не спорят..
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83