Головной убор, придуманный для безопасности мотоциклистов, многим из них придавал бравый вид, некоторых же портил до неузнаваемости. Палта Ачилович посмотрел на Абдуллаева и от души рассмеялся..
— Теперь вам надо надеть на грудь доспехи и дать в руки меч. Я думаю, не один римский гладиатор перевернулся бы в гробу, если б увидел вас...
Капитан в долгу решил не оставаться:
— Ладно, смейтесь, но я в первый и последний раз разрешаю вам ехать без шлемов. Пусть сегодня это будет нарушением, но в следующий раз вы наденете сами такой же римский шлем. Это я серьезно говорю.— Он изо всех сил выжал газ.
Хаиткулы улыбнулся за его спиной.
...Мотоцикл остановился у местного детского сада, двор которого был окружен стеной. Участковый показал пальцем на ворота:
— Идите туда, откройте калитку и прямо по двору... в-о-о-н в. том доме под шифером и найдете мать Бекджана... Или с вами пойти?
— Нет, спасибо! Пойду один. А вы отвезите Палту Ачи-ловича к другим свидетелям.
Во дворе Хаиткулы .никого не встретил. Перед самой дверью попробовал привести себя в порядок: отряхнул брюки, разгладил ладонью складки на плаще и пригладил волосы. А что было делать с ботинками? Под слоем пыли на них нельзя было увидеть, какого они вообще цвета. Хаиткулы обмахнул их пучком сухих листьев, подвернувшихся под руку.
Он постучал. Открыла девушка в белом халате. Хаиткулы спросил Хаджат Веллекову. Девушка окинула взглядом молодого человека с ног до головы, не поняла, откуда он: одет, как и местные парии, но сам вроде бы не местный. Открыла дверь, ведущую в коридор, и крикнула звонко:
— Тетя Хаджат, вас спрашивает оглан, вы-хо-ди-те!
В другой раз слово «оглан» обидело бы Хаиткулы, но сейчас, в устах этой девушки, оно показалось даже приятным. Он не заметил, откуда появилась мать Бекджана и Марал,— она вдруг выросла перед ним в таком же, как у этой девушки, белом халате, увидела его и, схватившись за сердце, привалилась к дверному косяку.
Девушка, которую конечно же заинтересовало неожиданное появление молодого симпатичного человека, не отходила от Хаджат Веллековой. Увидев, как та побледнела, бросила удивленный взгляд на смутившегося Хаиткулы и быстро зачерпнула воды из ведра.
Хаджат-дайза сделала глоток и, овладев собой, спокойно посмотрела на гостя. Хаиткулы, после рассказа Палты Ачиловича о коротком разговоре с отцом Бекджана, не думал, что его приход произведет такое впечатление на мать. Или Марал уже сообщила ей о нем, о том, что он может оказаться здесь? Нет, едва ли... Впервые в жизни Хаиткулы захотелось курить. Наверное, когда куришь, чувствуешь себя уверенней. Ядовитый дым, очевидно, застит глаза, и они не видят, а голова не думает о том, что происходит. Он пришел сюда по делу, пришел с определенной целью и вдруг почему-то почувствовал себя виноватым перед этой женщиной. В чем была его вина, он не знал, но седая прядь, выбившаяся из-под платка, то состояние, в котором он видел женщину, заставили его неуверенно сказать:
— Хаджат-дайза, простите меня...
Он больше ничего не мог выговорить; она же, сделав усилие, сказала:
— Что вы, это я... я поставила вас в неловкое положение. Как только Джемал позвала меня: «Спрашивает оглан», я так и кинулась... к вам... Ах, чашку уронила, разбила... Извините. Она сказала, а мне, когда я вас увидела, показалось — кто-то позвал меня: «Мама». Чуть сердце не выскочило. Мои глаза всегда его ждут... Кажется, вот-вот услышу его шаги.
Хаиткулы нашел силы сказать, кто он и с какой целью пришел. Джемал, слышавшая их разговор, пригласила его в одну из комнат детского сада. Поставила перед ними пиалы и чайник, а сама вышла.
Хаиткулы налил чай в пиалы.
- Вы знаете, моя мать тоже ждет и не теряет надежды. Чтобы сгладить неловкость, он стал рассказывать о себе: ведь когда открываешься другому, то и у собеседника становится легче на душе.- Да, да, она де теряет надежды, хотя прошло очень много лет и месяцев... Когда началась воина, мой отец, как многие туркмены, сел в теплушку и поехал на фронт бить врага. В сорок третьем его ранили, и он вернулся домой. Меня-то еще не было на свете. Мать говорит, что он дома был долго, больше года. Поправился и опять уехал на фронт. Он очень хотел, чтобы у него родился сын. После отъезда, неделя только прошла, родился я. Мать до сих пор страдает, что он не видел, меня... Потом пришла похоронка. Если б он пропал без вести, а то ясно и понятно сказано: погиб смертью храбрых, защищая нашу Родину. И все равно она ждет.
Хаджат-дайза, слушая, качала головой, вздыхала: «Вах,вах!» Хаиткулы протянул ей пиалу.
- Через пару лет после окончания воины аксакалы, родичи отца, собрались у нас и сказали матери: «Если один умер, то от этого не должен умереть другой. Ты молода мы не можем лишать тебя семейных радостей, хоть мы и близкие люди твоему сыну. Выходи замуж будь себе хозяйкой. Никто из нас возражать не станет». Мать же им ответила: «Если мы стали вам в тягость или считаете, что я запятнала ваше имя, так и скажите. Или мой муж не ваш родственник был?» Помню, как горько она тогда заплакала. И сейчас, если ей говорят: «Не обманывай сама себя»,-твердит только одно: «Не знаете разве, что вернулся сын такого-то, а они тоже получили похоронку»... Так и не согласилась устроить поминки по отцу.
— Это правда, когда человек, своими глазами не увидит несчастья, он в него долго не верит. Годовые поминки мы тоже отметили только через три года. Тогда уж мои старик не дал мне перечить. Сказал: «Теперь, старуха, нам не на что надеяться...» Да, теперь-то и мне ясно, что мои Бекджан не придет. Я, как ваша мама, обманываю себя. А душа-то не верит; как услышу молодой голос, сразу оборачиваюсь... -Ее глаза опять наполнились слезами.
Хаджат-дайза сохранила следы былой красоты, несмотря на то что волосы у нее поседели, а вокруг глаза образовалась сеточка морщин. Глядя на нее, Хаиткулы понял, что Марал унаследовала от матери многие ее внешние качества: и высокий рост, и большие глаза, умевшие смотреть с нежностью,
и губы, пухлые, и точеный овал лица. Когда-то и она была красавицей, какой была сейчас Марал. Глядя на Хаджат-дайзу, Хаиткулы мог представить, какой Марал будет лет через тридцать... Так иногда отцы говорят своим сыновьям, показывая им на красивую односельчанку: «Посмотри на мать и женись на ее дочери...»
Хаджат-дайза совсем успокоилась: молодой человек, который пришел к ним поговорить о сыне, вел себя с ней как старый знакомый. А утром-то переволновалась... Было еще рано, когда к дому подъехал на мотоцикле Пиримкулы-ага: «Приехал следователь из Ашхабада, одевайтесь». И увез их. Она волновалась всю дорогу, а когда Веллек-ага вышел из комнаты после разговора со следователем, сердце у нее так и заколотилось. Веллек-ага, сердито покусывая свой ус, выйдя оттуда, сказал ей и Лай-мирабу, их соседу, что ему велели прийти еще раз завтра. Она так и не узнала, о чем муж говорил со следователем. Возвращались с Най-мирабом, при нем она постеснялась спросить, так и разошлись каждый на свою работу. А сейчас она ждала с нетерпением, что ей скажет ашхабадский инспектор...
А Хаиткулы был уверен, что Хаджат-дайза заодно с мужем и пытаться что-нибудь.узнать у нее будет пустым делом. Поэтому, прежде чем задавать вопросы, он решил поговорить с ней о словах, сказанных Веллек-агой следователю.
— Мы хорошо понимаем состояние яшулы. Он вправе предъявлять нам претензии, но он не должен смотреть на дело с таким пессимизмом. «Пусть бог накажет преступника...» — так он сказал. Нелепые слова. Я ему ещё скажу об этом. Преступника накажет не бог, а наш советский закон. Возмездие неотвратимо для того, кто его переступил... Да, преступника сразу не. нашли. Ваш муж с недоверием отнесся к нам, и он по-своему прав, дайза. Но вы оба прожили большую жизнь, вы сами должны понимать, как иногда не просто бывает решить какую-нибудь житейскую задачу. Сколько иногда времени надо, чтобы в чем-то разобраться и принять правильное решение. В этом случае все происходит так же — дело очень трудное, но поиск вашего сына продолжается, дело не прекращено. Иногда мы вас просто не ставим в известность о некоторых своих действиях, но ведь такой порядок...
Хаиткулы чувствовал себя все уверенней и хотел уже перейти к вопросам, но, увидев, что мать Бекджана не отрываясь смотрит в сторону, на белую штору окна, замолчал. Хаджат-дайза сразу же заговорила:
— Если вы все время ищете его, неужели до сих пор не нашелся никто, кто бы его видел или слышал о нем?! Я вам откровенно скажу, что мы до сих пор ничего не понимаем. У нас никогда кровного врага не было — в роду нашем не было,— ведь можно было бы подумать, что его могли убить из-за этого. Просто недругов не было — отец всю жизнь провел в песках, а я вот здесь. Никому он зла не делал. Малышом в курицу камня не кинул... Что-то не пойму я ничего. Никого, он не трогал, обиженных не могло быть. Скромный, справедливый и не завистливый. Это и понятно: он же очень был способный, а такие никогда зла не держат. Кому он стал поперек дороги? Кому нужна была его смерть? — Сказав это, Хаджат-дайза глубоко вздохнула, покачала головой.
— Чтобы это узнать, мы и должны решить все эти-воп-росы. С тех пор прошло много времени, усложнилась наша задача. Чтобы найти истину, надо восстановить все события того времени, а мы приехали именно для того, чтобы отыскать
истину...
Если бы кто-нибудь услыхал эту беседу со стороны, то удивился бы красноречию Хаиткулы и мог бы счесть его слова высокопарными, но он-то, Хаиткулы, знал, что все сказанное им сейчас выливается из самого сердца, а только сердечное отношение может заставить мать Бекджана вспомнить то, что было до рокового мартовского дня.
Он продолжал:
— Поверьте мне, мы приехали сюда, чтобы распутать те узлы, которые остаются еще не распутанными. Вы спрашиваете: неужели никто не нашелся до сих пор, кто бы. видел его или слышал о нем? Отвечу: шакал, чтобы своровать курицу, знает для этого только один ночной час и сам попадается на этом. Люди, имеющие дурное намерение, прежде чем привести его в исполнение, долго обдумывают, как выйти сухими из воды, все взвешивают и проверяют. Когда они убеждены, что спрятали все концы в воду,, тогда и совершают преступление. Но мысль о безнаказанности и подводит их, рано или поздно они выдают себя...— Хаиткулы понимал, что своими словами он гасит последнюю надежду матери увидеть сына живым, но он уже знал, что настало время, когда самая горькая правда нужнее любой сладкой лжи.— Не чтобы утешить вас, я пришел сюда, а в надежде, что вы нам поможете. Мы приехали с определенными целями, все это знают, поэтому и вам говорю правду. Если сделал вам больно, очень прошу простить...
Хаджат Веллекова как будто поняла намерение Хаиткулы — узнать у нее вещи вполне конкретные. Она подтвердила впечатление Гуйч-аги от состояния Бекджана в день, предшествовавший его исчезновению. Да, он был вялым, неразговорчивым... И не только в тот день, но и за несколько дней перед вечеринкой у учителя. За сколько дней? Она не могла этого вспомнить и не знала причины.
Как ни бился Хаиткулы, ничего определенного об этом Хаджат-дайза не могла сообщить.
— Вы сохранили вещи Бекджана? — у Хаиткулы появилась еще одна надежда.
— Нет, мы все сожгли... Нельзя же каждый день смотреть на них. Они так бередили нам душу...
— Я знаю, что следователь десять лет назад осматривал вещи Бекджана. Их все вернули вам?
— Все. Брали с собой на три дня альбом с фотографиями, потом тоже вернули.
Хаиткулы стал собираться уходить. Тетушка Хаджат спросила:
— Мне прийти завтра?
— Нет. Если понадобитесь, я вас найду. Яшулы вызван, пусть придет. До свидания...
Пока Хаиткулы беседовал с матерью Бекджана, Палта Ачилович успел объездить и тех, кто был на вечеринке вместе с Бекджаном, и некоторых учителей, знавших Бекджана долгие годы, с первого по десятый класс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
— Теперь вам надо надеть на грудь доспехи и дать в руки меч. Я думаю, не один римский гладиатор перевернулся бы в гробу, если б увидел вас...
Капитан в долгу решил не оставаться:
— Ладно, смейтесь, но я в первый и последний раз разрешаю вам ехать без шлемов. Пусть сегодня это будет нарушением, но в следующий раз вы наденете сами такой же римский шлем. Это я серьезно говорю.— Он изо всех сил выжал газ.
Хаиткулы улыбнулся за его спиной.
...Мотоцикл остановился у местного детского сада, двор которого был окружен стеной. Участковый показал пальцем на ворота:
— Идите туда, откройте калитку и прямо по двору... в-о-о-н в. том доме под шифером и найдете мать Бекджана... Или с вами пойти?
— Нет, спасибо! Пойду один. А вы отвезите Палту Ачи-ловича к другим свидетелям.
Во дворе Хаиткулы .никого не встретил. Перед самой дверью попробовал привести себя в порядок: отряхнул брюки, разгладил ладонью складки на плаще и пригладил волосы. А что было делать с ботинками? Под слоем пыли на них нельзя было увидеть, какого они вообще цвета. Хаиткулы обмахнул их пучком сухих листьев, подвернувшихся под руку.
Он постучал. Открыла девушка в белом халате. Хаиткулы спросил Хаджат Веллекову. Девушка окинула взглядом молодого человека с ног до головы, не поняла, откуда он: одет, как и местные парии, но сам вроде бы не местный. Открыла дверь, ведущую в коридор, и крикнула звонко:
— Тетя Хаджат, вас спрашивает оглан, вы-хо-ди-те!
В другой раз слово «оглан» обидело бы Хаиткулы, но сейчас, в устах этой девушки, оно показалось даже приятным. Он не заметил, откуда появилась мать Бекджана и Марал,— она вдруг выросла перед ним в таком же, как у этой девушки, белом халате, увидела его и, схватившись за сердце, привалилась к дверному косяку.
Девушка, которую конечно же заинтересовало неожиданное появление молодого симпатичного человека, не отходила от Хаджат Веллековой. Увидев, как та побледнела, бросила удивленный взгляд на смутившегося Хаиткулы и быстро зачерпнула воды из ведра.
Хаджат-дайза сделала глоток и, овладев собой, спокойно посмотрела на гостя. Хаиткулы, после рассказа Палты Ачиловича о коротком разговоре с отцом Бекджана, не думал, что его приход произведет такое впечатление на мать. Или Марал уже сообщила ей о нем, о том, что он может оказаться здесь? Нет, едва ли... Впервые в жизни Хаиткулы захотелось курить. Наверное, когда куришь, чувствуешь себя уверенней. Ядовитый дым, очевидно, застит глаза, и они не видят, а голова не думает о том, что происходит. Он пришел сюда по делу, пришел с определенной целью и вдруг почему-то почувствовал себя виноватым перед этой женщиной. В чем была его вина, он не знал, но седая прядь, выбившаяся из-под платка, то состояние, в котором он видел женщину, заставили его неуверенно сказать:
— Хаджат-дайза, простите меня...
Он больше ничего не мог выговорить; она же, сделав усилие, сказала:
— Что вы, это я... я поставила вас в неловкое положение. Как только Джемал позвала меня: «Спрашивает оглан», я так и кинулась... к вам... Ах, чашку уронила, разбила... Извините. Она сказала, а мне, когда я вас увидела, показалось — кто-то позвал меня: «Мама». Чуть сердце не выскочило. Мои глаза всегда его ждут... Кажется, вот-вот услышу его шаги.
Хаиткулы нашел силы сказать, кто он и с какой целью пришел. Джемал, слышавшая их разговор, пригласила его в одну из комнат детского сада. Поставила перед ними пиалы и чайник, а сама вышла.
Хаиткулы налил чай в пиалы.
- Вы знаете, моя мать тоже ждет и не теряет надежды. Чтобы сгладить неловкость, он стал рассказывать о себе: ведь когда открываешься другому, то и у собеседника становится легче на душе.- Да, да, она де теряет надежды, хотя прошло очень много лет и месяцев... Когда началась воина, мой отец, как многие туркмены, сел в теплушку и поехал на фронт бить врага. В сорок третьем его ранили, и он вернулся домой. Меня-то еще не было на свете. Мать говорит, что он дома был долго, больше года. Поправился и опять уехал на фронт. Он очень хотел, чтобы у него родился сын. После отъезда, неделя только прошла, родился я. Мать до сих пор страдает, что он не видел, меня... Потом пришла похоронка. Если б он пропал без вести, а то ясно и понятно сказано: погиб смертью храбрых, защищая нашу Родину. И все равно она ждет.
Хаджат-дайза, слушая, качала головой, вздыхала: «Вах,вах!» Хаиткулы протянул ей пиалу.
- Через пару лет после окончания воины аксакалы, родичи отца, собрались у нас и сказали матери: «Если один умер, то от этого не должен умереть другой. Ты молода мы не можем лишать тебя семейных радостей, хоть мы и близкие люди твоему сыну. Выходи замуж будь себе хозяйкой. Никто из нас возражать не станет». Мать же им ответила: «Если мы стали вам в тягость или считаете, что я запятнала ваше имя, так и скажите. Или мой муж не ваш родственник был?» Помню, как горько она тогда заплакала. И сейчас, если ей говорят: «Не обманывай сама себя»,-твердит только одно: «Не знаете разве, что вернулся сын такого-то, а они тоже получили похоронку»... Так и не согласилась устроить поминки по отцу.
— Это правда, когда человек, своими глазами не увидит несчастья, он в него долго не верит. Годовые поминки мы тоже отметили только через три года. Тогда уж мои старик не дал мне перечить. Сказал: «Теперь, старуха, нам не на что надеяться...» Да, теперь-то и мне ясно, что мои Бекджан не придет. Я, как ваша мама, обманываю себя. А душа-то не верит; как услышу молодой голос, сразу оборачиваюсь... -Ее глаза опять наполнились слезами.
Хаджат-дайза сохранила следы былой красоты, несмотря на то что волосы у нее поседели, а вокруг глаза образовалась сеточка морщин. Глядя на нее, Хаиткулы понял, что Марал унаследовала от матери многие ее внешние качества: и высокий рост, и большие глаза, умевшие смотреть с нежностью,
и губы, пухлые, и точеный овал лица. Когда-то и она была красавицей, какой была сейчас Марал. Глядя на Хаджат-дайзу, Хаиткулы мог представить, какой Марал будет лет через тридцать... Так иногда отцы говорят своим сыновьям, показывая им на красивую односельчанку: «Посмотри на мать и женись на ее дочери...»
Хаджат-дайза совсем успокоилась: молодой человек, который пришел к ним поговорить о сыне, вел себя с ней как старый знакомый. А утром-то переволновалась... Было еще рано, когда к дому подъехал на мотоцикле Пиримкулы-ага: «Приехал следователь из Ашхабада, одевайтесь». И увез их. Она волновалась всю дорогу, а когда Веллек-ага вышел из комнаты после разговора со следователем, сердце у нее так и заколотилось. Веллек-ага, сердито покусывая свой ус, выйдя оттуда, сказал ей и Лай-мирабу, их соседу, что ему велели прийти еще раз завтра. Она так и не узнала, о чем муж говорил со следователем. Возвращались с Най-мирабом, при нем она постеснялась спросить, так и разошлись каждый на свою работу. А сейчас она ждала с нетерпением, что ей скажет ашхабадский инспектор...
А Хаиткулы был уверен, что Хаджат-дайза заодно с мужем и пытаться что-нибудь.узнать у нее будет пустым делом. Поэтому, прежде чем задавать вопросы, он решил поговорить с ней о словах, сказанных Веллек-агой следователю.
— Мы хорошо понимаем состояние яшулы. Он вправе предъявлять нам претензии, но он не должен смотреть на дело с таким пессимизмом. «Пусть бог накажет преступника...» — так он сказал. Нелепые слова. Я ему ещё скажу об этом. Преступника накажет не бог, а наш советский закон. Возмездие неотвратимо для того, кто его переступил... Да, преступника сразу не. нашли. Ваш муж с недоверием отнесся к нам, и он по-своему прав, дайза. Но вы оба прожили большую жизнь, вы сами должны понимать, как иногда не просто бывает решить какую-нибудь житейскую задачу. Сколько иногда времени надо, чтобы в чем-то разобраться и принять правильное решение. В этом случае все происходит так же — дело очень трудное, но поиск вашего сына продолжается, дело не прекращено. Иногда мы вас просто не ставим в известность о некоторых своих действиях, но ведь такой порядок...
Хаиткулы чувствовал себя все уверенней и хотел уже перейти к вопросам, но, увидев, что мать Бекджана не отрываясь смотрит в сторону, на белую штору окна, замолчал. Хаджат-дайза сразу же заговорила:
— Если вы все время ищете его, неужели до сих пор не нашелся никто, кто бы его видел или слышал о нем?! Я вам откровенно скажу, что мы до сих пор ничего не понимаем. У нас никогда кровного врага не было — в роду нашем не было,— ведь можно было бы подумать, что его могли убить из-за этого. Просто недругов не было — отец всю жизнь провел в песках, а я вот здесь. Никому он зла не делал. Малышом в курицу камня не кинул... Что-то не пойму я ничего. Никого, он не трогал, обиженных не могло быть. Скромный, справедливый и не завистливый. Это и понятно: он же очень был способный, а такие никогда зла не держат. Кому он стал поперек дороги? Кому нужна была его смерть? — Сказав это, Хаджат-дайза глубоко вздохнула, покачала головой.
— Чтобы это узнать, мы и должны решить все эти-воп-росы. С тех пор прошло много времени, усложнилась наша задача. Чтобы найти истину, надо восстановить все события того времени, а мы приехали именно для того, чтобы отыскать
истину...
Если бы кто-нибудь услыхал эту беседу со стороны, то удивился бы красноречию Хаиткулы и мог бы счесть его слова высокопарными, но он-то, Хаиткулы, знал, что все сказанное им сейчас выливается из самого сердца, а только сердечное отношение может заставить мать Бекджана вспомнить то, что было до рокового мартовского дня.
Он продолжал:
— Поверьте мне, мы приехали сюда, чтобы распутать те узлы, которые остаются еще не распутанными. Вы спрашиваете: неужели никто не нашелся до сих пор, кто бы. видел его или слышал о нем? Отвечу: шакал, чтобы своровать курицу, знает для этого только один ночной час и сам попадается на этом. Люди, имеющие дурное намерение, прежде чем привести его в исполнение, долго обдумывают, как выйти сухими из воды, все взвешивают и проверяют. Когда они убеждены, что спрятали все концы в воду,, тогда и совершают преступление. Но мысль о безнаказанности и подводит их, рано или поздно они выдают себя...— Хаиткулы понимал, что своими словами он гасит последнюю надежду матери увидеть сына живым, но он уже знал, что настало время, когда самая горькая правда нужнее любой сладкой лжи.— Не чтобы утешить вас, я пришел сюда, а в надежде, что вы нам поможете. Мы приехали с определенными целями, все это знают, поэтому и вам говорю правду. Если сделал вам больно, очень прошу простить...
Хаджат Веллекова как будто поняла намерение Хаиткулы — узнать у нее вещи вполне конкретные. Она подтвердила впечатление Гуйч-аги от состояния Бекджана в день, предшествовавший его исчезновению. Да, он был вялым, неразговорчивым... И не только в тот день, но и за несколько дней перед вечеринкой у учителя. За сколько дней? Она не могла этого вспомнить и не знала причины.
Как ни бился Хаиткулы, ничего определенного об этом Хаджат-дайза не могла сообщить.
— Вы сохранили вещи Бекджана? — у Хаиткулы появилась еще одна надежда.
— Нет, мы все сожгли... Нельзя же каждый день смотреть на них. Они так бередили нам душу...
— Я знаю, что следователь десять лет назад осматривал вещи Бекджана. Их все вернули вам?
— Все. Брали с собой на три дня альбом с фотографиями, потом тоже вернули.
Хаиткулы стал собираться уходить. Тетушка Хаджат спросила:
— Мне прийти завтра?
— Нет. Если понадобитесь, я вас найду. Яшулы вызван, пусть придет. До свидания...
Пока Хаиткулы беседовал с матерью Бекджана, Палта Ачилович успел объездить и тех, кто был на вечеринке вместе с Бекджаном, и некоторых учителей, знавших Бекджана долгие годы, с первого по десятый класс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24