– Ты смотрел в ее вещах? – спросил Томас.
– Зачем?
– Ну как зачем? Узнать, действительно ли ее звали раньше Грета Роуз. Может, у нее сохранился старый паспорт или свидетельство о рождении, что-то в этом роде.
– Наверное, надо было посмотреть, – сказал Питер, но в голосе его звучало сомнение. Говорить с Томасом за спиной Греты – это, безусловно, предательство. Но рыться в ее вещах и бумагах – это еще хуже. Гораздо хуже.
– Где она сейчас? – спросил Томас.
– На встрече с адвокатом.
– Придумывают новое вранье, – буркнул Томас.
– Нет, просматривают и анализируют ее показания, – сердито ответил Питер. Он разрывался между преданностью Грете, отчего все больше злился на сына, и сомнениями в ее невиновности, которые просто не выходили из головы.
– Когда должна вернуться? – спросил Томас.
– Ну, точно не знаю. Где-то после восьми.
– Тогда время у нас еще есть. Пошли посмотрим. И они направились к дому. С каждым шагом волнение Питера возрастало.
– Без этого я не смогу давать свидетельские показания, – заявил он, когда они свернули за угол. – Мне надо точно знать.
– А когда должен давать?
– Точно не знаю. Возможно, в четверг. Обвинение еще должно прочесть несколько материалов по делу, затем показания будет давать Грета. И сколько времени это у нее займет, понятия не имею.
Питер говорил все это, стараясь не думать о значении и последствиях того, что собирается сделать. И вот они остановились у дверей, и он взмахом руки попросил Томаса войти.
Томас ожидал, что отец свернет влево, в гостиную, но вместо этого тот поднялся по лестнице на второй этаж. Томас последовал за ним. Питер подошел к старинному дубовому бюро в углу комнаты, тому самому, где в октябре прошлого года Томас нашел медальон.
– Все свои бумаги Грета теперь держит здесь, – сказал Питер и приподнял крышку.
– Думаю, что смотреть в потайном отделении смысла нет, – заметил Томас, выглядывая из-за плеча отца. Он оказался прав. Маленький тайник был пуст. Зато в выдвижном ящике прямо под ним Питер обнаружил паспорт жены. Он был выдан в прошлом году, за три месяца до их свадьбы. Фотография была неудачная, Грета тогда только что подстриглась необычно коротко. Вписаны были основные данные владелицы документа. Фамилия: Грэхем. Имя: Грета. Ничего больше. Просто Грета.
Томас перегнулся и ткнул пальцем в имя с такой силой, что паспорт едва не выпал из дрожащей руки Питера.
– Смотри, пап. Никакой Роуз. Ничего. Она лгала тебе. Не было у нее никакого второго имени. Так что вовсе не поэтому ее называли Гретой Роуз.
– Ну, знаешь ли, этого еще недостаточно, – сердито буркнул Питер. – Это еще ничего не означает. Грета говорила, что ее перестали называть Гретой Роуз после того, как уехала из Манчестера, и никаких оснований вписывать второе имя в паспорт у нее не было. Другое дело – свидетельство о рождении. Оно должно быть где-то здесь.
– Дай я поищу, – нетерпеливо заметил Томас. – У тебя это займет целую вечность.
– Нет. Не хочу, чтоб ты что-либо здесь трогал, – сурово ответил Питер.
– Тогда посмотри в ящике, где нашел паспорт, – сказал Томас. – Обычно люди держат документы в одном месте.
Он снова оказался прав. В ящике лежала старая телефонная книжка, обложка ее развалилась и удерживалась на месте с помощью широкой полоски скотча. А под ней – толстый конверт из плотной коричневой бумаги, на котором мелким аккуратным почерком Греты было выведено: «Документы».
Питер вывалил содержимое конверта на плоскую поверхность стола. На самом верху лежал сложенный пополам лист бумаги, он выглядел свежее остальных. И неудивительно, это было свидетельство о браке Греты и Питера. Под ним находился еще один документ, выданный, как гласила шапка, университетом Бирмингема. Ниже – свидетельство о смерти Джорджа Грэхема, и уже на самом дне – заверенная копия свидетельства о рождении Греты Роуз Грэхем, которая появилась на свет 17 ноября 1971 года по адресу: 20 Кейл-стрит, Манчестер. Грета Роуз родилась не в больнице, а дома.
Питер ощутил огромное облегчение, точно гора с плеч свалилась. Ощущение было сродни экстазу. Он чувствовал себя, как раненный на фронте солдат, которому сказали, что у него ампутировали ногу, а он посмотрел и убедился, что нога на месте. Пошатнувшийся было мир вновь встал на место, на какое-то время Питер даже забыл, что Томас ему враг.
– Слава тебе, господи, – пробормотал он. – В глубине души я всегда знал, она не лжет. У нее действительно было двойное имя. И она отказалась от Роуз лишь потому, что там, на севере, ей жилось нелегко. Отбросила, как неприятное воспоминание. Она сама мне рассказывала.
– Может, и было у нее такое имя, но это еще ничего не означает. – В голосе Томаса звенела злоба.
Он был совершенно раздавлен постигшим его разочарованием. Всего секунду назад казалось, что кошмар, начавшийся год назад, теперь закончится. Он уже не будет одинок: люди перестанут называть его лжецом. Теперь же стало еще хуже. Теперь уже каждое его слово будет подвергаться сомнениям. Приближается поражение, Томас это чувствовал. Можно считать, что Грета победила. Он сделал последнюю отчаянную попытку переубедить отца.
– Свидетельство о рождении – это еще не главное, папа. Важно то, что происходит между нами. Я слышал, как Роузи говорил о Грете. Я видел его тогда у дома. Это она спрятала мамин медальон в потайной ящик.
Улыбка на губах Питера увяла, глаза снова смотрели сурово и холодно. Слова сына напомнили ему, кем, по сути дела, является Томас. Сын ему враг. Это он выдумал все эти чудовищные обвинения. Только он виноват в том, что жену сейчас обвиняют в убийстве, в то время как Грета невиновна, ни в чем не повинна.
– Ты видел , ты слышал, – злобно передразнил он Томаса. – Вечно ты! Ты и твое вранье!..
– Но я не вру! За кого ты меня принимаешь? С чего бы я стал вдруг выдумывать все это?
– Да с того, что она отвергла тебя, когда ты пытался…
– Пытался что?
– Пытался… Ладно, неважно. Не знаю, что ты делал, меня там не было. Но Грета мне все рассказала.
– И чего же я от нее хотел?
– Переспать с ней.
– Она отказала, и я взбесился. Так, что ли?
– Чувство вины не давало тебе покоя. Тоже одна из причин, по которой ты решил отомстить.
– Вины! Это ты должен испытывать чувство вины! Ты бросил маму на долгие годы, не принимал в ее жизни никакого участия, и она молчала, не жаловалась. Ты и меня тоже бросил. Когда я был маленьким, мне страшно хотелось иметь рядом отца. Где ты был, спрашивается?
Питер не ответил. Томас даже не был уверен, слышит ли вообще его отец. Но ему сразу полегчало от того, что он смог высказать отцу все. Такая возможность вряд ли представится еще раз.
– Даже не помню, когда ты последний раз водил меня на прогулку. Тебя никогда не было дома. Карьера значила для тебя слишком много, некогда было проводить время с семьей.
– Я зарабатывал деньги для тебя и Энн, – обиженно заметил Питер.
– Да ничего подобного! Ты жил так, как тебе удобно. И жить стало гораздо лучше, когда появилась Грета, верно? Зеленоглазая Грета, так называла ее мама. Ты жил с ней в этом доме. Тебя интересовала только она. И еще – твоя блестящая карьера.
– Я с ней не спал… до того дня, как…
Питер осекся, и Томас закончил за него:
– До того дня, как мама умерла. Но ты сделал это в день похорон! Тогда и подслушал разговор, который так тебя взволновал, я прав?
Томас уже не мог остановиться. Он захлебывался словами. У Питера не было возможности вставить и слова и уж тем более – ответить хотя бы на один его вопрос, если б захотел.
– Твоя первая жена проводила первую ночь в земле, а ты сам в это время трахал свою секретаршу в Лондоне. Прелестная картина!
– Вот что, Томас, ты бы лучше заткнулся. – Питер наконец обрел дар речи. В голосе звучали грозные нотки, но Томасу было уже все равно.
– Но где-то в глубине души ты должен был знать, чувствовать, что это она подослала убийц в наш дом. Однако это ничуть не мешало тебе спать с убийцей твоей жены, мало того, ты даже женился на ней! Свинья ты, ничего больше, а этот твой дом – грязный долбаный свинарник!
Томас прокричал эти последние слова и даже с вызовом приблизился к отцу, чтоб не было шансов увернуться, когда Питер влепит ему пощечину. И он напросился. Питер размахнулся и ударил Томаса кулаком. Удар пришелся в уголок рта и был таким сильным, что сын отлетел, врезался в бюро и упал на пол.
Чисто инстинктивно Питер тут же протянул сыну руку, но затем отдернул. Он стал противен сам себе, но не желал в том признаваться. Вместо этого он пытался подавить угрызения совести, искать оправдательные причины, подвигшие его на этот некрасивый поступок. Томас сам виноват, кто, как не он, затеял эту непотребную охоту, это совершенно безумное преследование мачехи.
– Тебе не следовало так со мной говорить, – сказал он, глядя, как Томас медленно поднимается на ноги, прижимая ладонь к разбитой губе.
– Да пошел ты куда подальше, папа. – Злоба улетучилась из голоса Томаса, и эти слова проклятия он пробормотал еле слышно.
– Вот, возьми мой платок, – сказал Питер, но Томас отстранился. Сквозь пальцы сочилась кровь, капала на рубашку.
– Не хочешь, чтоб я пачкал кровью твой ковер? Боишься, что твоя женушка узнает, что я здесь был, да?
– Заткнись, Томас.
– А если не заткнусь? Что тогда? Снова меня ударишь? Ударишь, да?
– Нет. Прости, что я так поступил. Но я просто не мог позволить, чтоб ты так отзывался о Грете.
– Конечно, как можно! И вообще, она права, что убила маму, так получается?
– Она ее не убивала. Довольно. Не хочу больше об этом говорить, Томас.
– Но ведь полчаса тому назад хотел. Считал, что такое вполне возможно, верно? Это свидетельство о рождении сотворило настоящее чудо.
– Я сглупил. И мне очень стыдно. Но пусть это останется между нами, пусть целиком лежит на моей совести.
– Это если она у тебя имеется.
– Бессмысленный разговор, – устало заметил Питер. – Нам нечего больше сказать друг другу.
Томас отвернулся. Не то чтобы он был полностью не согласен с отцом. Ему хотелось обвинить отца в том, что тот не любит его, но какой в этом смысл. Он же не мог насильно заставить отца полюбить. Уже у двери Томас обернулся. Ситуация требовала последнего обмена упреками, но Томас так и не нашел нужных слов. И внезапно почувствовал, что страшно устал. Ощущение одиночества, отрешенности навалилось на него, подавило полностью, и слова отца доносились словно с большого расстояния.
– Можешь жить в доме «Четырех ветров» сколько душе угодно. И Джейн – тоже. Просто я не могу тебя больше видеть. После всего того, что случилось…
Внизу открылась и захлопнулась дверь. Грета вернулась раньше, чем он рассчитывал.
Вспоминая позже события этого дня, Томас удивлялся, почему не сошел вниз по лестнице навстречу мачехе. Ведь он бы смог объяснить ей свое присутствие в доме, сказать, к примеру, что попросил у отца разрешения забрать кое-какие свои личные бумаги. И еще: сможет ли их брак удержаться после того, как отца посетили столь серьезные сомнения? Тогда Томас принял решение спрятаться. И единственное объяснение этому поступку он находил в том, что победа, основанная на сомнениях, больше не испытываемых отцом, на деле никакой победой не является. Он мог отомстить за мать, лишь показав Грете, кто она есть на самом деле. Но для этого ему нужны были доказательства. А свидетельство о рождении – не доказательство. И использовать его против Греты он теперь не мог.
Он отступил назад, в гостиную, приотворил дверь так, чтоб она прикрывала его, и одновременно взмахом руки показал отцу, чтоб тот вышел на лестницу.
– Ты где, Питер? – крикнула снизу Грета.
Питер начал спускаться по ступенькам.
– А ты сегодня рано, – заметил он.
– Не хотела задерживаться. Беспокоилась о тебе. Ты выглядел так скверно. Ну, как, тебе уже лучше?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51