– Это его жена довела, – сказала Грета. – Она заставила. И ведьмы.
– Вы пытаетесь найти оправдания. А он просто кровожадное ничтожество и получил в конце по заслугам.
– Может быть. Но почему же тогда в финале публика сочувствует ему, а не скучному Малкольму?
Томаса так и подмывало сказать, что он на стороне Греты, но пришлось прикусить язык. Он инстинктивно чувствовал: за спорами матери с Гретой стоит нечто большее, чем просто разногласия в интерпретации одной из шекспировских пьес.
Тут в спор вмешался сэр Питер. Похоже, он не осознавал, чем вызвано недовольство жены.
– Да ты у нас революционерка, Грета, – заметил он. – Самая настоящая революционерка. – И в голосе его при этом звучало нескрываемое восхищение, что раздражило леди Энн еще больше.
– Искренне надеюсь, что это не так, – сказала она. – Ибо никогда не симпатизировала революционным идеям. Люди должны знать свое место.
Леди Энн тут же захотелось извиниться, взять свои слова назад, но что-то ее остановило. Очевидно, все те же раздражение и гнев, которые испытала она в доме «Четырех ветров» три месяца тому назад, когда случился тот страшный шторм. И когда Питер взял с собой Грету, отправившись на поиски Кристофера Марша. Не ее, а именно Грету. Вечно эта Грета!
Тогда она сказала примерно то же самое. Словно эти три слова, «знать свое место», слишком уж прочно укоренились в ее сознании и всегда были готовы сорваться с языка. Словно она знала: именно эти слова могут больнее всего ранить врага. Судя по кислому выражению лица Греты, они на сей раз попали точно в цель.
В комнате повисло неловкое молчание. И никто не решился прервать его, пока леди Энн не заговорила снова, обращаясь на сей раз к мужу:
– Ну, как там твои избиратели?
– Да вроде бы нормально. Хотя с Гретой получилось бы лучше. Она всегда умела заставить самых сомневающихся и непокорных есть с руки.
Леди Энн нахмурилась. Мужу, как всегда, удалось найти нужные слова для поддержки своей секретарши.
– Я думала, вы были там вместе.
– Нет, Грете пришлось изменить планы. У нее захворала мама, и она вынуждена была ехать в Манчестер и переночевать там.
– Сочувствую, Грета, – сказала леди Энн. – Надеюсь, вашей маме лучше? – В голосе ее звучала неподдельная озабоченность. Ей стало стыдно за свои выпады.
– Да, спасибо. Теперь все хорошо, – ответила Грета. Ей не понадобилось много времени, чтоб вновь обрести самообладание. – Самый заурядный артрит. Ну, бедняжка приуныла, а когда появилась я, вновь воспряла духом.
– Что ж, я рада, – заметила леди Энн и поднялась с дивана. – Однако пора в постель. И тебя, Томас, это тоже касается. Завтра предстоит еще один долгий и интересный день, надо как следует выспаться, набраться сил. Не хочу, чтоб и завтра ты выглядел так, как сегодня утром.
– А как он выглядел утром? – спросил сэр Питер.
– Жуткие темные круги под глазами. Такое впечатление, что не спал ни минуты. Наверное, перевозбудился от пребывания в Лондоне. Ступай, Томас. Спокойной ночи.
Томас подошел к отцу, подарил ему еще один дежурный поцелуй, затем вдруг в нерешительности замер на полпути к двери. Он не знал, следует ли целовать Грету или нет.
Она решила за него, помогла выйти из затруднительного положения. Поднялась, подошла и крепко поцеловала в щеку, придерживая рукой за плечо.
– Доброй ночи, – шепнула она, а затем, когда Томас зашагал вслед за матерью к двери, добавила: – Я рада, что тебе понравилась пьеса.
Через пятнадцать минут Томас уже лежал в постели, раздираемый самыми противоречивыми чувствами.
Выходит, Грета солгала о том, где находилась прошлой ночью. Вовсе не в нескольких сотнях миль от Лондона, вовсе не в Манчестере, где, по ее словам, ухаживала за больной матерью. Она была здесь, в подвале этого дома, и принимала там какого-то подозрительного незнакомца с конским хвостом на голове и большим шрамом за ухом. Она упрашивала его набраться терпения, подождать еще немного. Но чего именно? Томас задавался этим вопросом весь сегодняшний день.
В этой истории вообще много неясного. Кто этот человек? Почему солгала Грета? Чего им надо было ждать?..
Томас приложил к щеке ладонь. Нежно провел пальцами в том месте, где щеки его касались губы Греты. И еще он вспомнил, какой красивой она казалась, когда цитировала строки из пьесы Шекспира. И тут же вслед за этим воспоминанием пришло другое, о постыдном ночном сне.
ГЛАВА 11
Наутро Томас ждал на ступеньках лестницы, ведущей в кухню. Он слышал разговор матери с отцом, тот, как всегда, куда-то спешил – Томас видел в прихожей его портфель с накинутым поверх плащом. Чисто инстинктивно, сам не понимая, почему, он старался избегать общения с отцом. И в то же время ему хотелось слышать, о чем говорят родители. Вскоре выяснилось, что о нем, слишком уж часто повторялось в разговоре его имя.
– Тебе нужно проводить больше времени с мальчиком. В противном случае понадобится помощь извне. – В голосе матери отчетливо улавливалась тревога.
– Непременно. Обещаю. – А вот в голосе Питера звучало с трудом сдерживаемое раздражение. – Ведь именно я вывожу его сегодня в город, разве нет? И потом, это целиком твоя вина, что все это время он почти безвылазно торчал во Флайте. Его нужно отправить в хорошую школу. Там он сразу повзрослеет, вот увидишь.
– Но он уже посещает хорошую школу, Питер. Мы ведь обсуждали это. И я не согласна с твоим мнением об английских школах-пансионатах. Никогда не соглашусь! Там лишь превращают детей в эмоциональных калек со склонностью к садомазохизму.
– Ага! Но все время держать его возле своей юбки тоже не слишком полезно для мальчика, или ты не согласна? И вообще, у нас бы не было этого разговора, если б Томас был человеком устойчивым в эмоциональном плане.
– Нет, не было бы. И да, очевидно, что он немного помешан на всем, что связано со смертью. Не нужно быть психиатром, чтоб заметить это. А после смерти собаки все это только усугубилось.
– Но собаки умирают и будут умирать, – отрезал Питер. – Такова жизнь. Это неизбежно. Это тоже часть взросления.
– Для тебя, быть может. Но видел бы ты его вчера! У него слишком бурное воображение. И еще он возомнил себя экспертом мирового уровня по казням. Мог бы сам водить туристов по Тауэру, рассказывать, сколько ударов топора потребовалось для того, чтоб отсечь голову Анне Болейн, и что именно потом сделали с этой ее головой. А вечером еще и «Макбет», он прямо чуть из кресла не выпрыгнул!..
– И снова твоя вина. Не следовало водить его на этот кровавый спектакль, раз у парня такие проблемы.
– Да, согласна, не следовало. Но он таков вовсе не потому, что ходит по театрам и смотрит там страшные пьесы. Надеюсь, ты понимаешь это, Питер.
– Понимаю. Но чего именно ты от меня хочешь?
– Хочу, чтоб ты проводил с ним больше времени. Показал бы ему мир, поездил бы с ним, вывел в свет…
– Интересно, как это ты себе мыслишь? Ведь оба вы все время торчите в Суффолке, а я страшно занят на службе.
– Ну, наверное, нам обоим надо постараться. Приложить больше усилий, ведь мы его родители. Я буду почаще вывозить его в Лондон, ты займешься его досугом здесь.
– Хорошо, договорились. Начнем прямо с сегодняшнего дня. После переговоров с арабами. Хотят закупить целую флотилию воздушных истребителей, наверное, с целью перебить друг друга. Передай ему, мы можем встретиться в двенадцать. К этому времени я освобожусь.
Родители вышли в холл, и Томас отпрянул и спрятался за перилами. На прощание они расцеловались и пожелали друг другу удачного дня. И выглядели в этот момент нормальной супружеской парой средних лет, а не мужем и женой, которые видятся лишь два раза в месяц по уик-эндам.
За отцом захлопнулась входная дверь. Томас выждал еще минуту или две, а затем спустился к матери на кухню.
– А сегодня ты выглядишь лучше, Том, – весело заметила она. – Вот что значит для усталого мальчика выспаться хорошенько.
– Да, спал я хорошо. Но только зачем все время подчеркивать, что со мной не все в порядке? – раздраженно заметил Томас.
– Ничего я не подчеркиваю. С чего это ты взял?
Томас промолчал. Его так и подмывало спросить маму, что имелось в виду под помощью «извне», но он не стал. Этого только не хватало, чтоб его обвинили в подслушивании.
– Где папа? – спросил он.
– Ему пришлось уйти пораньше. У него какие-то важные переговоры, но он обещал отвести тебя пообедать, а потом показать парламент.
– О господи! Так уж обязательно видеть этот парламент, мам?
– Конечно, почему бы нет. И вообще, хватит капризничать, Томас. Ты должен годиться отцом, всеми его достижениями.
– Он-то мной не больно гордится. Никогда не пропустит случая заметить, как я безнадежен. Не играю в крикет. Не играю в регби. Да как я могу научиться играть, если в моей школе и понятия не имеют об этом регби?
– Я все понимаю. Ему нужно время, чтобы узнать тебя получше. А для этого надо почаще бывать вместе. И я очень рада, что сегодня вы этим и займетесь. Короче, ты должен быть в вестибюле его офиса ровно в полдень.
– Где? В Уайтхолле? Разве там не нужен пропуск?
– Конечно, нет. Дальше приемной ты все равно не пройдешь. Хотя позже, наверное, пропуск все же понадобится, когда он поведет тебя в здание парламента. Но папа все организует, не волнуйся.
– Как думаешь, там можно увидеть премьер-министра? – спросил Томас. Вялость и недовольство как рукой сняло, перед ним открывались новые занимательные перспективы.
– Не знаю. Но на всякий случай советую одеться поприличнее, вдруг действительно встретишь премьер-министра. Можешь надеть блейзер и брюки, которые мы купили в «Харродз». И еще не забудь захватить плащ на случай дождя.
Леди Энн собралась к парикмахеру, а затем – к своему портному, вышла по пути и оставила Томаса в такси одного. Машина проезжала мимо Биг-Бена и здания парламента. Томаса вновь переполняли самые противоречивые чувства. Он с обидой вспоминал слова отца, подслушанные утром, и одновременно его одолевало любопытство и предвкушение того, что сегодня ему предстоит увидеть. Далеко не у каждого мальчика отец – член кабинета министров. Особенно занервничал Томас, оказавшись перед высоким серым зданием в викторианском стиле с позолоченной табличной на дверях и легендарным названием «МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ». Он даже стал заикаться от волнения, объясняя строгому портье у входа цель своего визита. Тот выслушал мальчика с самым подозрительным и надменным выражением, впрочем, подобным образом он, очевидно, обращался со всеми гражданскими, вне зависимости от пола и возраста.
Томас прождал минут пять под неусыпным наблюдением строгого портье, и вот наконец на верхней площадке лестницы, устланной красной ковровой дорожкой, появилась Грета. Сегодня она выглядела иначе. Во Флайте и вчера вечером одета она была просто, по-домашнему, но сейчас на ней красовался строгий деловой темно-серый костюм поверх белой блузки. Костюм был изумительно скроен и пошит из какой-то дорогой ткани и самым выгодным образом подчеркивал ее фигуру. Юбка была выше колен и открывала длинные и стройные загорелые ноги. У Томаса даже закружилась голова – с такой живостью он вдруг представил себе сцену из недавнего сна.
Она сбежала вниз по лестнице, слегка покачивая корзиной для пикника. Поставила ее на пол, чмокнула Томаса в щеку, при этом обняла за плечи, в точности как вчера вечером, и он на секунду ощутил прикосновение ее грудей.
– Приглядываешь за нашим юным гостем, да, Майлз? – с напускной серьезностью спросила она портье. Тот буркнул в ответ что-то невнятное, продолжая сидеть за столом. Похоже, даже появление Греты в мини-юбке не смогло изменить его настроя и кисло-подозрительного выражения лица.
– Майлз Тридцать Три Несчастья. Так мы его называем, – шепнула Грета Томасу.
– Вполне оправданное прозвище, – ответил тот тоже шепотом, но вышло громче, чем он рассчитывал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51