– Значит, нам его не одолеть? – я посмотрел на дочь. – Значит, он разорит Мо-Оурию и свой собственный мир?
Оуна взяла моего коня под уздцы. Я спешился и немного неловко обнял девушку.
– Сдается мне, мы еще можем перехитрить Гейнора, – проговорила Оуна, обнимая меня в ответ.
Хмурник ухмыльнулся.
– Твоими устами да мед бы пить, госпожа. Вы, видать, крепко верите в удачу?
– Верю, – согласилась она, – но сейчас, как мне кажется, разумнее будет положиться на силу сновидений. Возвращайтесь в Танелорн, а я навещу плененную богиню. Да, отец, теперь ты можешь вернуться в собственное тело и избавить бедного графа фон Бека от своего присутствия.
С этими словами она двинулась к крепости и скоро исчезла из вида. Между тем над призрачным горизонтом встало багровое солнце. Вдалеке, отчетливо различимые в солнечном свете, виднелись крыши и трубы Танелорна, для которого опасность, похоже, миновала.
Навстречу нам выехала компания, разношерстнее которой я в жизни не видывал. Впереди всех скакал Фроменталь, по-прежнему в форме Иностранного легиона. За ним следовали бравые парни Брагг, Блэйр и Брэй, а рядом с ними, облаченный, разумеется, в кружева, трусил на четырех лапах мэтр Ренар (выглядело это достаточно комично). Мало-помалу он обогнал своих спутников и приветствовал нас первым. Как выяснилось, они вернулись в город, услышали о нашей затее и отправились нам на выручку.
Я вкратце пересказал наши приключения и предложил вернуться в Танелорн, перекусить и отдохнуть, но мое предложение с негодованием отвергли. Мне было сказано, что они проделали долгий путь от камней Морна, чтобы посчитаться с Гейнором. И Гейнор свое получит – нигде не спрячется. Быть может, кстати, Миггея подскажет, где его искать.
Я вздохнул, объяснил, как добраться до костяной крепости, и пожелал удачи. Мне надо было спасти Танелорн, за Гейнором пусть гоняются другие – и я буду только рад, если им действительно повезет и они его отыщут. А самому за ним бегать – у меня достаточно иных забот.
Скоро, очень скоро я вернусь в собственное тело, и наша общая с фон Веком судьба вновь разделится надвое, и каждый из нас будет сражаться с врагом в одиночку, как может и как умеет.

КНИГА ТРЕТЬЯ
Две песни долгих печалью плещут.
Две лжи коротких скрывают их.
Истинно – пой белоснежной птахе.
Ушло навеки мое дитя.
Мертвые в небо глаза глядят.
Ложь – напеваю тебе, дитя.
Заяц скакнул, и закат зачах, Будто растаял в зыбких тенях – Одна в обносках, одна в кружевах.
Бежит вдоль забытой всеми реки – Пеплом повитый, закат зачах, Лапы крепки и кровь горяча, – Скачет, прекрасны его прыжки.
В пепле следы, следы в пустыне.
Ему вдогонку закат зачах.
Уэлдрейк. Белый заяц.
Глава 1
У начала мироздания
Танелорн оставался единственным оазисом среди бескрайней пепельной пустыни. Как долго ему еще пребывать в этом безжизненном мире, где восторжествовал Порядок и где истреблены малейшие признаки Хаоса? Конечно, заклятие Миггеи постепенно утратит силу, и город рано или поздно возвратится на свое привычное место. Со смешанными чувствами я смотрел на своих друзей, которые высыпали нам навстречу, когда мы с Хмурником въехали в городские ворота. Мы сообщили, что Танелорну, по нашему мнению, отныне ничто не угрожает, зато опасность грозит другим поселениям, дорогим сердцу каждого из нас. Вполне возможно, Мо-Оурия уже пала под натиском врагов. А в моей Германии правит безумный тиран. Признаться, было трудно сосредоточиться, сохранить ясность мышления, думая о происходящем сразу в нескольких мирах.
У дома Брута из Лашмара я спешился и передал поводья конюху. Озабоченность моя никак не желала рассеиваться. Вряд ли Фроменталю и его приятелям удалось добиться того, что они замышляли: Гейнор вел игру с куда более высокими ставками, нежели нам казалось поначалу.
Я вздохнул.
Мы, мелнибонэйцы, на собственном горьком опыте узнали, что по меньшей мере неразумно сталкивать между собою Порядок и Хаос в надежде достичь своих целей – целей смертного.
Ни один человек и даже ни один мелнибонэец никогда не обладал той властью, тем могуществом, какое присуще богам. Ввязываться в соперничество богов – прямая дорога к гибели. Отчасти мне было все равно, уцелеют или погибнут эти ничтожные людишки, окружавшие меня, последнего императора Мельнибонэ; отчасти же я понимал, что у нас общий враг, общая угроза, и что моя судьба тесно переплетена с судьбами представителей расы, основавшей когда-то Молодые королевства. Еще я понимал, что мы связаны друг с другом не происхождением, но образом мыслей и складом ума: моя мелнибонэйская культура была абсолютно чужда этим, с позволения сказать, наследникам, но сам по себе, как Эльрик-наемник, а не как принц Мельнибонэ, я сошелся с ними гораздо ближе, нежели в прежние времена со своими родичами.
Врожденная мелнибонэйская надменность, от которой никак было не избавиться, оборачивалась постоянными внутренними конфликтами. Подобно мультивселенной, мой рассудок не знал покоя. Его словно разрывали на части противоборствующие силы, которые и образуют мироздание, – вечные парадоксы войны и мира, жизни и смерти. Вроде бы я искал мира и покоя, но почему тогда не осел в Танелорне, хотя возможность у меня была, хотя здесь были друзья, книги и приятные – о редкость! – воспоминания? Почему я так и норовил сбежать из города и охотно ввязывался в новые авантюры? Неужели на деле мне, чтобы забыться, необходимы битвы с их всепоглощающей яростью?
Нас встретил обеспокоенный, однако явно обрадованный нашим возвращением Брут.
– Ну что, друзья мои, долго ли еще нам терпеть? – спросил он.
Могущество Миггеи слабеет. Заклятие распадается. Скоро все вернется на круги своя, – ответил я, а про себя подумал: «Знал бы ты, как Гейнор обошелся с Миггеей и какие он лелеет планы!» Мы перекусили, привели себя в порядок, и тут пришла Оуна – посуровевшая и неразговорчивая.
– Пора начинать, – вот и все, что она сказала. Следом за девушкой мы вышли из дома и направились к башне Десницы – диковинному сооружению, формой напоминавшему руку ладонью наружу (кажется, у людей этот жест выражал добрые намерения). В башне Десницы находилось мое тело, погруженное в колдовской сон.
Стражники расступились, и мы вошли внутрь и стали подниматься по лестнице, которая в итоге привела нас в лабиринт коридоров. Оуна показывала дорогу, шагала легко и уверенно. Я шел за дочерью, ступая куда осторожнее, а Хмурник замыкал наш маленький отряд: у него был вид человека, который по горло сыт всяческим колодовством и не желает более иметь с ним ничего общего. Он что-то бормотал себе под нос; я прислушался. Все то же самое: надо уходить из Танелорна, покуда целы, надо возвращаться домой, в Молодые королевства, где жизнь проста и понятна, а колдовство обычное, человеческое…
– Если Гейнор приведет Ариоха к камням Морна, уже нигде не будет простой и понятной жизни, – проговорила Оуна. Выходит, она тоже слышала бормотание Хмурника? Интересно, что это за камни Морна? Некоторое время назад я слышал, как Оуна говорила о них с Фроменталем, но мне никто ничего не объяснял.
"Узкий коридор уперся в низенькую дверцу, у которой снова стояли стражники. Я помедлил, переводя дыхание, а Хмурник заговорил с одним из караульных.
Мне страшно не хотелось открывать эту дверь. Я сделал вид, что никак не могу открыть замок. Мне на плечо легла рука Хмурника – мол, держись, друг. Оуна ободряюще улыбнулась.
Я повернул ключ и распахнул дверь настежь.
На кровати распростерся мелнибонэец, в котором с первого взгляда угадывался аристократ – и не просто аристократ, а принадлежащий к королевскому роду. Утонченные черты лица резко контрастировали с вульгарным нарядом. Я невольно начал сравнивать: руки длиннее, пальцы изящнее, чем у фон Бека, черты лица чуть более резкие, уши заострены кверху, губы, полные и чувственные, кривятся в усмешке… На мелнибонэйце был костюм варвара из южных земель: я довольно давно отказался от одежды своего народа. Даже светлые волосы собраны в пучок на затылке на варварский манер.
Мельнибонэец лежал там, где, по всей видимости, и упал. Оуна подтвердила мою догадку: никто не решился ничего тронуть из опасения, что я могу внезапно очнуться.
Высокие, по колено, сапоги из оленьей кожи, вычурный серебряный нагрудник, стеганая бело-голубая куртка, алые рейтузы, темно-зеленый плащ… А вон и ножны – естественно, пустые, однако куда более изысканные и удобные, чем та самоделка, в которую я прятал Равенбранд.
Мое тело, отлично знакомое той моей половине, которая принадлежала Эльрику… И все же я глядел на него со странной отрешенностью – пока меня вдруг не захлестнули эмоции. Я бросился в комнату, упал на колени рядом с кроватью, схватил безжизненную руку, сжал ее, не в состоянии иначе выразить бушевавшие во мне чувства. Из глаз потекли слезы – я оплакивал собственную пропащую душу.
Какое-то время спустя я словно опомнился и, смущенный своим столь неподобающим поведением, вложил Равенбранд в холодную руку двойника.
Потом встал и хотел что-то сказать, когда другая рука спящего внезапно ухватила меня, ухватила и не желала отпускать. Насколько я мог судить, он по-прежнему спал, однако хватка его была на удивление крепкой.
Я попытался освободиться, но мои веки неожиданно отяжелели, глаза смежились. Меня неудержимо клонило ко сну. Невероятно! Только заснуть и не хватало! Но сил сопротивляться уже не было.
Неужто Гейнор ухитрился наложить на меня сонные чары?
Силы иссякали, мне хотелось только одного (и это одно в сложившихся обстоятельствах казалось наиболее логичным) – лечь рядом с моим двойником, вытянуться на кровати и заснуть глубоким, таким желанным и таким необходимым телу сном. Откуда-то издалека донесся встревоженный голос Хмурника. Оуна ответила ему, я разобрал слова «камни Морна»…
И заснул.
А в следующий миг увидел себя.
Раздетый донага, я стоял на чем-то темном, поглотившем мои ноги почти до колен. Впереди возвышалось высоченное серебряное древо, корни которого охватывали ствол, а ветви терялись в необозримой вышине. Никогда в жизни я не видел ничего столь прекрасного, столь непостижимого… Да, я находился вне мироздания и глядел на ветвистое древо мультивселенной, ни на мгновение не прекращавшее расти и умирать. Ветви переплетались, образуя сложнейшие узоры, подобные фрагментам изысканнейшей на свете филиграни, и за их переплетением невозможно было уловить и воспринять общую картину. Я знал, что смотрю на бесконечную вереницу миров. А что, если это древо – не единственное? Что, если таких деревьев – множество?
Я осторожно шагнул вперед и шел, пока не приблизился к древу настолько, что видел теперь только ближайшую ветку, по которой двигались какие-то фигурки, переходившие из мира в мир.
Я взобрался на ветку – и внезапно нахлынула радость узнавания. Не то чтобы я часто бывал в этих местах – серебристые дороги были неведомы и Эльрику, и Ульрику. Однако в памяти вдруг пробудились воспоминания тысяч других моих двойников из бесчисленного множества миров, воспоминания, наполненные беспредельной скорбью и бесшабашным весельем. Я почувствовал, что иду домой.
Ветка перетекла в другую, потолще, та – в еще более толстую, и мне навстречу попадалось все больше народу, спешившего, как и я, по серебристым дорогам к некоей заветной цели, к некоей обетованной действительности. Мы ограничивались короткими кивками: на серебристых дорогах не принято заводить знакомств.
А вскоре я стал замечать, даже угадывать, в тех, кто шагал мне навстречу, нечто общее, некое сходство – едва различимое в одних и поразительно близкое в других. Все они, и мужчины, и женщины, были, в известной степени, моими копиями. Тысячи тысяч двойников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57