17 декабря 1986 года Гильермо Кано, редактор газеты «Эспектадор» и абсолютно безобидный человек, попал в засаду и был убит из пистолета двумя террористами прямо у входа в редакцию. До последнего дня он ездил на своем пикапе, отказываясь пересесть в бронированный автомобиль и завести телохранителей, и не обращал внимания на многочисленные угрозы мафии, вызванные его разгромными публикациями против торговцев наркотиками. Мало того, враги продолжали мстить ему и после смерти. Сначала взорвали установленный в Медельине бюст-памятник, а несколько месяцев спустя триста килограмм динамита превратили в груду металлолома типографское оборудование газеты.
Культуру нации разъедал новый дурман, еще более разрушительный, чем пресловутый героин, – легкие деньги. Вовсю ширилось мнение, что главное препятствие на пути к счастью – это закон: какой смысл учиться читать и писать, если жизнь преступника слаще и надежнее участи добропорядочного гражданина? Болезнь загнали в глубь общества, и она в итоге растлила само общество.
Похищение людей сопровождало всю современную историю Колумбии. Потрясений, связанных с похищениями, не избежал ни один из четырех предыдущих президентов. И, насколько известно, ни один из них не выполнил требований похитителей. В феврале 1976 года при президенте Альфонсо Лопесе Мичельсене М-19 захватила председателя Конфедерации трудящихся Колумбии Хосе Ракеля Меркадо. Похитители приговорили его к смерти за предательство интересов рабочего класса и после отказа правительства выполнить их политические требования убили двумя выстрелами в затылок.
27 февраля 1980 года при президенте Хулио Сесаре Турбае шестнадцать отборных членов того же движения с оружием в руках захватили в Боготе посольство Доминиканской Республики, когда там проходил прием по случаю национального праздника. Шестьдесят один день они удерживали в заложниках почти весь дипломатический корпус, аккредитованный в стране, включая послов США, Израиля и Ватикана. Террористы требовали выкуп в пятьдесят миллионов долларов и освобождения из тюрем трехсот одиннадцати своих товарищей. Президент Турбай отказался вести переговоры, заложников освободили 28 апреля без всяких условий, а боевики покинули страну при посредничестве правительства Кубы, о котором просило руководство Колумбии. В частных разговорах террористы утверждали, что получили выкуп в пять миллионов долларов наличными, которые еврейская община Колумбии собрала среди соплеменников по всему миру.
6 ноября 1985 года в самый разгар рабочего дня команда М-19 захватила многолюдное здание Верховного Суда, потребовав, чтобы высший судебный орган республики осудил президента Белисарио Бетанкура за невыполнение мирных обещаний. Президент в переговоры не вступал, спустя десять часов огнем и кровью армия очистила здание, при этом несколько человек пропали без вести, а девяносто пять гражданских лиц погибли, в их числе – девять членов Верховного Суда и его председатель Альфонсо Рейес Эчандиа.
Наконец и Вирхилио Барко на исходе своего президентства не смог достойно справиться с похищением Альваро Диего Монтойи, сына главы своей канцелярии. Теперь гнев Пабло Эскобара обрушился на нового президента Сесара Гавирию, который уже в начале своего правления столкнулся с проблемой захвата сразу десяти видных журналистов.
За первые пять месяцев Гавирии все же удалось несколько сгладить остроту обстановки. Он добился политического согласия на созыв Конституционной Ассамблеи, которую Верховный Суд наделил полномочиями, достаточными для беспрепятственного решения любой проблемы, в том числе и самых острых – экстрадиции граждан и амнистии. Однако и для правительства, и для наркомафии с повстанцами основная трудность заключалось в том, что без эффективной судебной системы Колумбия не могла претворить в жизнь мирную политику, позволяющую государству защитить законопослушного гражданина и изолировать преступников всех мастей. В те времена отделить праведника от грешника было не просто, но еще труднее оказалось добиться объективной информации о тех или иных событиях, без которой сложно воспитывать детей и объяснять им разницу между добром и злом.
Кредит доверия правительству определялся не масштабами политических успехов, а низким профессионализмом служб безопасности, беспощадно критикуемых мировой прессой и международными правозащитными организациями. Напротив, доверие к Пабло Эскобару достигло уровня, который никогда даже не снился повстанцам. Дошло до того, что люди могли скорее поверить в ложь, сказанную Подлежащими Экстрадиции, чем в правду из уст правительства.
14 декабря был опубликован Указ 3030, вносивший изменения в Указ 2047 и отменивший действие всех предыдущих документов. Среди прочих новшеств указ предусматривал юридическую норму поглощения вины. Иными словами, преступнику, осужденному за несколько преступлений в рамках одного или нескольких процессов, сроки приговоров не суммировались, и отбывать ему предстояло наибольший срок. Кроме этого, указ определял процедуру и сроки доставки доказательств вины в судебные инстанции Колумбии из-за границы. Однако оба основных препятствия для явки с повинной сохранились незыблемыми: неопределенность условий, достаточных для неприменения экстрадиции, и установление крайнего срока преступлений, подпадавших под амнистию. Проще говоря, указ подтверждал, что явка с повинной – необходимое условие для неприменения экстрадиции и сокращения срока приговора, но достаточным оно может стать только в том случае, если преступление совершено не позднее 5 сентября 1990 года. В резком заявлении Пабло Эскобар выразил крайнее недовольство указом. Для такой реакции у него появился теперь дополнительный повод, о котором он не хотел говорить публично: ускоренный обмен уликами с США упрощал процедуру экстрадиции.
Больше других новому указу удивился Альберто Вильямисар. Ежедневные контакты с Рафаэлем Пардо вселяли надежду на более приемлемое звучание документа, который оказался куда жестче предыдущего. Но разочарован был не только Альберто. Недовольных вторым указом оказалось так много, что уже в день его подписания пошли разговоры о необходимости третьего.
Самое простое объяснение ужесточения Указа 3030 заключалось в том, что наиболее радикальные члены правительства, находясь под впечатлением благодушных комментариев прессы и безусловного освобождения четырех журналистов, убедили президента, что Эскобар приперт к стене. На самом деле, располагая таким мощным средством давления, как заложники, да еще накануне Конституционной Ассамблеи, способной отменить институт экстрадиции и объявить амнистию, он был силен как никогда.
Тем не менее возможностью сдаться властям немедленно воспользовались три брата Очоа. Это восприняли как раскол в верхушке картеля, хотя в действительности переговоры о явке братьев с повинной начались задолго до этого, в сентябре, когда известный сенатор от департамента Антьокия обратился к Рафаэлю Пардо с просьбой принять человека, имя которого заранее не называлось. Этим человеком была Марта Ньевес Очоа, начавшая столь решительным шагом хлопотать о сдаче с интервалом в один месяц троих своих братьев. Далее произошло следующее. Младший, Фабио, сдался властям 18 декабря; 15 января, когда этого меньше всего ожидали, сдался Хорхе Луис, а 16 февраля очередь должна была дойти до Хуана Давида. Пять лет спустя группе североамериканских журналистов, посетивших тюрьму, Хорхе Луис заявил вполне откровенно: «Мы сдались, чтобы спасти свою шкуру». Еще он признался, что сильное давление на братьев оказали женщины их семьи, понимавшие, что пока братья не укроются за крепкими стенами тюрьмы Итагуи в промышленном пригороде Медельина, покоя им не будет. Этим семья показала, что доверяет правительству, которое в тот момент имело все основания выдать братьев правосудию США, где их ожидало пожизненное заключение.
Донья Нидия всегда внимательно относилась к предзнаменованиям и сразу оценила важность поступка братьев Очоа. Уже через три дня после сдачи Фабио она приехала навестить его в тюрьме в сопровождении дочери Марии Виктории и внучки Марии Каролины, дочери Дианы. От дома, в котором они остановились, в духе местного гостеприимства их сопровождали пять членов семьи Очоа: мать Фабио, Марта Ньевес с сестрой и два молодых человека. Гостей привезли к укрепленному зданию тюрьмы Итагуи, расположенной в конце убегавшей вверх улочки, уже украшенной к Рождеству гирляндами из разноцветной бумаги.
Кроме младшего Фабио, в камере их встретил отец, Дон Фабио, стопятидесятикилограммовый семидесятилетний старик с лицом ребенка, разводивший быстроногих колумбийских лошадей, духовный наставник многочисленного семейства отчаянных мужчин и терпеливых женщин. Старик любил председательствовать на семейных советах, сидеть в похожем на трон кресле, не снимая вечной ковбойской шляпы, и говорить медленно и тягуче с важным видом мудреца из народа. Его сын, обычно подвижный и разговорчивый, на этот раз и в камере, пока говорил отец, не смел проронить ни слова.
Прежде всего Дон Фабио похвалил Нидию за упорство, с которым она не отступает ни перед чем ради спасения Дианы. Но на просьбу ходатайствовать перед Эскобаром старик ответил как-то неопределенно-назидательно: он-де с удовольствием сделает все что сможет, но на успех не надеется. В конце свидания Фабио-младший, в свою очередь, попросил Нидию объяснить президенту, насколько важно продлить установленный Указом срок сдачи властям. Нидия ответила, что сделать этого не может и что они сами должны написать в компетентные инстанции. Она не хотела превратиться в президентского почтальона. Молодой Фабио понял это и на прощание ободряюще произнес: «Пока есть жизнь – есть надежда».
Как только Нидия вернулась в Боготу, Асусена передала ей письмо Дианы, в котором дочь просила встретить Рождество с ее детьми, а Хэро Бусс по телефону попросил Нидию срочно приехать в Картахену для личного разговора. Хорошее физическое и моральное состояние немца после трех месяцев плена немного успокоило Нидию, переживавшую за здоровье дочери. Хотя Хэро Бусс виделся с Дианой только в первую неделю после похищения, через охранников и прислугу до пленников постоянно доходили свежие новости, и он знал, что Диана чувствует себя неплохо. Единственная реальная и серьезная опасность таилась в возможной попытке силового освобождения заложников. «Вы себе не представляете, каково это – постоянно ждать, что тебя убьют, – рассказывал Хэро Бусс. – Может быть, даже не потому, что „придет закон“, как называют охранники полицию: просто все они настолько напуганы, что малейший шорох могут принять за нападение». Все журналисты понимали, как важно, любой ценой избегая вооруженных операций, добиваться пересмотра предусмотренных Указом сроков явки с повинной.
Вернувшись в Боготу, Нидия в тот же день выразила министру юстиции свою крайнюю обеспокоенность. Затем вместе с сыном, депутатом парламента Хулио Сесаром Турбаем Кинтеро, встретилась с министром обороны генералом Оскаром Ботеро и, передав тревогу всех заложников, попросила его использовать только секретные службы и воздержаться от силовых операций. После этой встречи силы Нидии иссякли, голова кружилась, она все яснее ощущала близость трагедии. Начало болеть сердце. Она все время плакала. Порой усилием воли Нидии удавалось успокоиться, но плохие новости не оставляли ей времени для передышки. По радио передали обещание Эскобара разбросать перед президентским дворцом мешки с телами заложников, если не будет продлен срок сдачи, предусмотренный последним указом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Культуру нации разъедал новый дурман, еще более разрушительный, чем пресловутый героин, – легкие деньги. Вовсю ширилось мнение, что главное препятствие на пути к счастью – это закон: какой смысл учиться читать и писать, если жизнь преступника слаще и надежнее участи добропорядочного гражданина? Болезнь загнали в глубь общества, и она в итоге растлила само общество.
Похищение людей сопровождало всю современную историю Колумбии. Потрясений, связанных с похищениями, не избежал ни один из четырех предыдущих президентов. И, насколько известно, ни один из них не выполнил требований похитителей. В феврале 1976 года при президенте Альфонсо Лопесе Мичельсене М-19 захватила председателя Конфедерации трудящихся Колумбии Хосе Ракеля Меркадо. Похитители приговорили его к смерти за предательство интересов рабочего класса и после отказа правительства выполнить их политические требования убили двумя выстрелами в затылок.
27 февраля 1980 года при президенте Хулио Сесаре Турбае шестнадцать отборных членов того же движения с оружием в руках захватили в Боготе посольство Доминиканской Республики, когда там проходил прием по случаю национального праздника. Шестьдесят один день они удерживали в заложниках почти весь дипломатический корпус, аккредитованный в стране, включая послов США, Израиля и Ватикана. Террористы требовали выкуп в пятьдесят миллионов долларов и освобождения из тюрем трехсот одиннадцати своих товарищей. Президент Турбай отказался вести переговоры, заложников освободили 28 апреля без всяких условий, а боевики покинули страну при посредничестве правительства Кубы, о котором просило руководство Колумбии. В частных разговорах террористы утверждали, что получили выкуп в пять миллионов долларов наличными, которые еврейская община Колумбии собрала среди соплеменников по всему миру.
6 ноября 1985 года в самый разгар рабочего дня команда М-19 захватила многолюдное здание Верховного Суда, потребовав, чтобы высший судебный орган республики осудил президента Белисарио Бетанкура за невыполнение мирных обещаний. Президент в переговоры не вступал, спустя десять часов огнем и кровью армия очистила здание, при этом несколько человек пропали без вести, а девяносто пять гражданских лиц погибли, в их числе – девять членов Верховного Суда и его председатель Альфонсо Рейес Эчандиа.
Наконец и Вирхилио Барко на исходе своего президентства не смог достойно справиться с похищением Альваро Диего Монтойи, сына главы своей канцелярии. Теперь гнев Пабло Эскобара обрушился на нового президента Сесара Гавирию, который уже в начале своего правления столкнулся с проблемой захвата сразу десяти видных журналистов.
За первые пять месяцев Гавирии все же удалось несколько сгладить остроту обстановки. Он добился политического согласия на созыв Конституционной Ассамблеи, которую Верховный Суд наделил полномочиями, достаточными для беспрепятственного решения любой проблемы, в том числе и самых острых – экстрадиции граждан и амнистии. Однако и для правительства, и для наркомафии с повстанцами основная трудность заключалось в том, что без эффективной судебной системы Колумбия не могла претворить в жизнь мирную политику, позволяющую государству защитить законопослушного гражданина и изолировать преступников всех мастей. В те времена отделить праведника от грешника было не просто, но еще труднее оказалось добиться объективной информации о тех или иных событиях, без которой сложно воспитывать детей и объяснять им разницу между добром и злом.
Кредит доверия правительству определялся не масштабами политических успехов, а низким профессионализмом служб безопасности, беспощадно критикуемых мировой прессой и международными правозащитными организациями. Напротив, доверие к Пабло Эскобару достигло уровня, который никогда даже не снился повстанцам. Дошло до того, что люди могли скорее поверить в ложь, сказанную Подлежащими Экстрадиции, чем в правду из уст правительства.
14 декабря был опубликован Указ 3030, вносивший изменения в Указ 2047 и отменивший действие всех предыдущих документов. Среди прочих новшеств указ предусматривал юридическую норму поглощения вины. Иными словами, преступнику, осужденному за несколько преступлений в рамках одного или нескольких процессов, сроки приговоров не суммировались, и отбывать ему предстояло наибольший срок. Кроме этого, указ определял процедуру и сроки доставки доказательств вины в судебные инстанции Колумбии из-за границы. Однако оба основных препятствия для явки с повинной сохранились незыблемыми: неопределенность условий, достаточных для неприменения экстрадиции, и установление крайнего срока преступлений, подпадавших под амнистию. Проще говоря, указ подтверждал, что явка с повинной – необходимое условие для неприменения экстрадиции и сокращения срока приговора, но достаточным оно может стать только в том случае, если преступление совершено не позднее 5 сентября 1990 года. В резком заявлении Пабло Эскобар выразил крайнее недовольство указом. Для такой реакции у него появился теперь дополнительный повод, о котором он не хотел говорить публично: ускоренный обмен уликами с США упрощал процедуру экстрадиции.
Больше других новому указу удивился Альберто Вильямисар. Ежедневные контакты с Рафаэлем Пардо вселяли надежду на более приемлемое звучание документа, который оказался куда жестче предыдущего. Но разочарован был не только Альберто. Недовольных вторым указом оказалось так много, что уже в день его подписания пошли разговоры о необходимости третьего.
Самое простое объяснение ужесточения Указа 3030 заключалось в том, что наиболее радикальные члены правительства, находясь под впечатлением благодушных комментариев прессы и безусловного освобождения четырех журналистов, убедили президента, что Эскобар приперт к стене. На самом деле, располагая таким мощным средством давления, как заложники, да еще накануне Конституционной Ассамблеи, способной отменить институт экстрадиции и объявить амнистию, он был силен как никогда.
Тем не менее возможностью сдаться властям немедленно воспользовались три брата Очоа. Это восприняли как раскол в верхушке картеля, хотя в действительности переговоры о явке братьев с повинной начались задолго до этого, в сентябре, когда известный сенатор от департамента Антьокия обратился к Рафаэлю Пардо с просьбой принять человека, имя которого заранее не называлось. Этим человеком была Марта Ньевес Очоа, начавшая столь решительным шагом хлопотать о сдаче с интервалом в один месяц троих своих братьев. Далее произошло следующее. Младший, Фабио, сдался властям 18 декабря; 15 января, когда этого меньше всего ожидали, сдался Хорхе Луис, а 16 февраля очередь должна была дойти до Хуана Давида. Пять лет спустя группе североамериканских журналистов, посетивших тюрьму, Хорхе Луис заявил вполне откровенно: «Мы сдались, чтобы спасти свою шкуру». Еще он признался, что сильное давление на братьев оказали женщины их семьи, понимавшие, что пока братья не укроются за крепкими стенами тюрьмы Итагуи в промышленном пригороде Медельина, покоя им не будет. Этим семья показала, что доверяет правительству, которое в тот момент имело все основания выдать братьев правосудию США, где их ожидало пожизненное заключение.
Донья Нидия всегда внимательно относилась к предзнаменованиям и сразу оценила важность поступка братьев Очоа. Уже через три дня после сдачи Фабио она приехала навестить его в тюрьме в сопровождении дочери Марии Виктории и внучки Марии Каролины, дочери Дианы. От дома, в котором они остановились, в духе местного гостеприимства их сопровождали пять членов семьи Очоа: мать Фабио, Марта Ньевес с сестрой и два молодых человека. Гостей привезли к укрепленному зданию тюрьмы Итагуи, расположенной в конце убегавшей вверх улочки, уже украшенной к Рождеству гирляндами из разноцветной бумаги.
Кроме младшего Фабио, в камере их встретил отец, Дон Фабио, стопятидесятикилограммовый семидесятилетний старик с лицом ребенка, разводивший быстроногих колумбийских лошадей, духовный наставник многочисленного семейства отчаянных мужчин и терпеливых женщин. Старик любил председательствовать на семейных советах, сидеть в похожем на трон кресле, не снимая вечной ковбойской шляпы, и говорить медленно и тягуче с важным видом мудреца из народа. Его сын, обычно подвижный и разговорчивый, на этот раз и в камере, пока говорил отец, не смел проронить ни слова.
Прежде всего Дон Фабио похвалил Нидию за упорство, с которым она не отступает ни перед чем ради спасения Дианы. Но на просьбу ходатайствовать перед Эскобаром старик ответил как-то неопределенно-назидательно: он-де с удовольствием сделает все что сможет, но на успех не надеется. В конце свидания Фабио-младший, в свою очередь, попросил Нидию объяснить президенту, насколько важно продлить установленный Указом срок сдачи властям. Нидия ответила, что сделать этого не может и что они сами должны написать в компетентные инстанции. Она не хотела превратиться в президентского почтальона. Молодой Фабио понял это и на прощание ободряюще произнес: «Пока есть жизнь – есть надежда».
Как только Нидия вернулась в Боготу, Асусена передала ей письмо Дианы, в котором дочь просила встретить Рождество с ее детьми, а Хэро Бусс по телефону попросил Нидию срочно приехать в Картахену для личного разговора. Хорошее физическое и моральное состояние немца после трех месяцев плена немного успокоило Нидию, переживавшую за здоровье дочери. Хотя Хэро Бусс виделся с Дианой только в первую неделю после похищения, через охранников и прислугу до пленников постоянно доходили свежие новости, и он знал, что Диана чувствует себя неплохо. Единственная реальная и серьезная опасность таилась в возможной попытке силового освобождения заложников. «Вы себе не представляете, каково это – постоянно ждать, что тебя убьют, – рассказывал Хэро Бусс. – Может быть, даже не потому, что „придет закон“, как называют охранники полицию: просто все они настолько напуганы, что малейший шорох могут принять за нападение». Все журналисты понимали, как важно, любой ценой избегая вооруженных операций, добиваться пересмотра предусмотренных Указом сроков явки с повинной.
Вернувшись в Боготу, Нидия в тот же день выразила министру юстиции свою крайнюю обеспокоенность. Затем вместе с сыном, депутатом парламента Хулио Сесаром Турбаем Кинтеро, встретилась с министром обороны генералом Оскаром Ботеро и, передав тревогу всех заложников, попросила его использовать только секретные службы и воздержаться от силовых операций. После этой встречи силы Нидии иссякли, голова кружилась, она все яснее ощущала близость трагедии. Начало болеть сердце. Она все время плакала. Порой усилием воли Нидии удавалось успокоиться, но плохие новости не оставляли ей времени для передышки. По радио передали обещание Эскобара разбросать перед президентским дворцом мешки с телами заложников, если не будет продлен срок сдачи, предусмотренный последним указом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46