» В этом жестоком самоанализе особое место Диана отводила своей профессии. «Несмотря на все более отчетливое представление о том, чем является и чем должна быть журналистика, у меня нет ясного понимания своего места в этом ремесле». Сомнения не пощадили даже ее собственный журнал, «который выглядит слишком бледным и с полиграфической, и с издательской точки зрения». И тут же беспристрастный приговор: «Журналу не хватает глубины и анализа».
В то время все пленники жили в ожидании приезда дона Пачо. Обещания частых визитов сбывались редко, а сами визиты служили мерилом времени. Шум легких самолетов и вертолетов, пролетавших над домом, заложники принимали за обычное патрулирование. Зато у охранников каждый полет вызывал тревогу, они занимали свои места и готовились к бою. Из сообщений прессы пленники знали, что в случае вооруженной акции полиции охранники обязаны их уничтожить.
Вопреки всему, в конце ноября стало чуть легче. Рассеялись сомнения, беспокоившие Асусену: ее состояние было спровоцировано не беременностью, а нервным напряжением. Правда, радости это не прибавило. Наоборот, едва улеглись первые страхи, мысль о ребенке превратилась в желанную мечту, которую молодая женщина поклялась воплотить в жизнь, как только выйдет на свободу. В свою очередь, Диане вернуло надежду заявление группы Почетных граждан о возможности компромисса.
Весь конец ноября Маруха и Беатрис старались привыкнуть к новым условиями жизни. У каждой была собственная тактика выживания. Беатрис, обладая отважным и сильным характером, искала спасение в том, чтобы как можно дальше бежать от реальности. Она стойко держалась первые десять дней, но осознав всю сложность и опасность их положения, «развернулась к трагедии вполоборота». Маруха, холодный аналитик, с первых минут поняла, что столкнулась с реальностью, которая сильнее ее, и что плен предстоит долгий и трудный. Несмотря на свой почти иррациональный оптимизм, она замкнулась в себе, как моллюск в скорлупе, экономя силы и ни на что не реагируя, пока не привыкла к неизбежной в таких случаях мысли о смерти. «Живыми мы отсюда не выйдем», – убеждала она себя, и это фатальное откровение дало неожиданный результат. Она ощутила уверенность в своих силах, почувствовала, что сможет приспособиться ко всему и ко всем и путем убеждения добьется послабления режима. На третьей неделе плена телевизор стал невыносим, закончились кроссворды и статьи из разных журналов, оставшиеся в комнате, вероятно, от предыдущих заложников. Но даже в это тяжелое время Маруха не отказалась от давней привычки на два часа в день отключаться, погружаясь в полное одиночество.
Между тем первые декабрьские новости все еще вселяли надежду. В пику Марине с ее жуткими предсказаниями Маруха придумала коллективную игру в оптимистический прогноз, и теперь, стоило одному из охранников одобрительно поднять вверх большой палец, в игру немедленно включалась Марина. Как-то Дамарис не пошла на рынок, и пленницы восприняли это как признак того, что их освобождают и что продукты уже не нужны. Продолжая игру, они представили себе, как все произойдет, когда наступит этот долгожданный миг. Поскольку жили они в потемках, этот день представлялся им ярким и солнечным, и отмечать его они решили на террасе в квартире Марухи. «Что вы хотели бы съесть?» – спросила Беатрис. Марина, которая прекрасно готовила, предложила целое меню королевского уровня. Игра окончилась вполне реально: по случаю освобождения женщины привели себя в порядок и причесали друг друга. Девятого декабря, в один из тех дней, когда им сулили свободу, приуроченную к выборам в Национальную Ассамблею, они даже подготовились к пресс-конференции, продумав ответы на возможные вопросы. Весь день прошел в жадном ожидании и ничего не принес, но горечи не осталось: Маруха ничуть не сомневалась – более того, свято верила, – что рано или поздно Альберто освободит их.
Глава 4
Похищение журналистов явилось ответной реакцией на те планы президента Сесара Гавирии, которые он вынашивал еще будучи министром в правительстве Вирхилио Барко, пытаясь найти правовую альтернативу силовым методам борьбы с терроризмом. Этой проблеме он отвел центральное место в своей предвыборной кампании. На ней он сделал акцент в речи при вступлении в должность, подчеркнув одно важное обстоятельство: терроризм наркомафии – проблема чисто колумбийская, и она должна решаться внутри страны; однако сама торговля наркотиками – явление интернациональное, и борьба с ней невозможна без международного сотрудничества. Гавирия отдавал приоритет борьбе с терроризмом потому, что после первых взрывов бомб общественное мнение требовало лишь изолировать террористов, позднее раздались призывы к экстрадиции виновных, и уже после четвертой бомбы пошли разговоры об их помиловании. Однако и в этом случае экстрадиция как чрезвычайный способ давления на преступников могла заставить их сдаться в руки правосудия, и Гавирия был готов применить ее без колебаний.
В первые дни после вступления в должность президенту не хватало времени даже поговорить на эту тему с кем бы то ни было – так поглотила его организационная работа в правительстве и подготовка к выборам в Национальную Конституционную Ассамблею, призванную осуществить первые глубокие реформы в стране за последние сто лет. Проблема роста терроризма сильно встревожила и Рафаэля Пардо, особенно после убийства Луиса Карлоса Галана. Но и он попал в круговорот событий, связанных с инаугурацией. К тому же, он одним из первых получил назначение – советник по безопасности и общественному порядку. В продуваемом ветрами перемен доме правительства он получил этот пост из рук самого молодого президента века, который обожал поэзию, восхищался «Битлз» и вынашивал планы радикальных реформ, придумав им скромное название «Переворот». Оказавшись в гуще событий, Пардо повсюду носил с собой набитый бумагами портфель и устраивался поработать там, где придется. Его дочь Лаура даже решила, что отца уволили, – так нерегулярно он уходил и возвращался с работы. По правде говоря, возникшая неразбериха была созвучна образу жизни Рафаэля Пардо, похожему скорее на жизнь лирического поэта, чем государственного служащего. Ему было тридцать восемь лет. Пардо получил прекрасное образование: диплом бакалавра Современной Гимназии в Боготе, диплом экономиста Университета Анд, где позже он девять лет преподавал экономику и занимался исследовательской работой, потом стажировка по проблемам планирования в Институте социальных исследований в Гааге. Следует также упомянуть его страсть читать все что попадется под руку, особенно книги по двум весьма далеким друг от друга темам: поэзия и безопасность. В те времена у него было всего четыре галстука, полученные в подарок на четыре последних Рождества; но носил Рафаэль только один, да и тот в кармане, на крайний случай. Он предпочитал рубашки с длинными рукавами, чтобы не надо было выяснять, тепло или холодно на улице, а, надевая брюки и пиджак, не обращал внимания на сочетание цветов и фасонов, и часто по рассеянности оказывался в разноцветных носках. Иногда Рафаэль позволял себе «разгуляться» – играл в покер с дочерью Лаурой до двух часов ночи, в абсолютном молчании, на фасоль вместо денег. Клавдия, красивая и кроткая супруга Рафаэля Пардо, приходила в бешенство, видя как муж бродит по дому, словно сомнамбула, не зная, где взять стаканы, как закрыть какую-нибудь дверцу или достать лед из холодильника, и при этом почти сверхъестественным образом не обращает внимания на то, что приходится ему не по нутру. Но больше всего поражала его способность с непреклонностью статуи пресекать малейшие попытки даже угадать, о чем он думает, безжалостный талант сводить любой разговор к четырем словам или прекращать самую жаркую дискуссию каким-нибудь первобытным междометием.
Соученики и сослуживцы не понимали явной недооценки Пардо со стороны домашних, считая его умным, организованным и поразительно хладнокровным человеком, чья обманчивая замкнутость служила лишь защитной реакцией. Решая простые вопросы, он мог раздражаться, но занимаясь гиблым делом, проявлял невероятную выдержку и твердость духа, с примесью легкого, неистребимого юмора и лукавства. Видимо, еще президент Вирхилио Барко пользовался этой замкнутостью и склонностью Пардо к таинственности, поручая ему вести переговоры с повстанцами и курировать программы реабилитации боевиков в зонах конфликтов, в результате чего удалось достичь перемирия с М-19. Новый президент Гавирия, который и сам мог потягаться с Пардо в замкнутости и умении скрывать государственные секреты, поручил ему заниматься вопросами безопасности и общественного порядка в одной из самых нестабильных и взрывоопасных стран мира. Приступив к исполнению своих обязанностей, Падро весь свой офис носил в портфеле и недели две блуждал по чужим кабинетам, прося разрешения воспользоваться туалетом или телефоном. Зато президент часто советовался с ним по различным вопросам, а на важных совещаниях выслушивал мнение Пардо с подчеркнутым вниманием. Однажды, когда они остались в кабинете вдвоем, президент спросил:
– Скажите, Рафаэль, вас не беспокоит, что завтра один из этих типов явится с повинной, а у нас нет ничего, за что его можно было бы посадить?
В этом был корень проблемы: с одной стороны, преследуемые полицией террористы не решались сдаваться без гарантий безопасности для себя и своих близких, с другой стороны, государство не располагало доказательствами, достаточными для привлечения их к суду в случае поимки. Задача заключалась в том, чтобы найти юридическую формулу, которая заставила бы преступников признать свою вину в обмен на гарантии безопасности со стороны государства. Рафаэль Пардо начал работать над этой задачей еще при предыдущем правительстве и в день, когда президент спросил его об этом, уже носил в своем портфеле-офисе наброски предложений. Правда, касались они лишь принципов решения проблемы: тот, кто сдастся в руки правосудия, получает более мягкий приговор, если признает себя виновным в подсудных деяниях; дополнительное смягчение наказания предусматривалось для тех, кто вернет государству преступно нажитое имущество и деньги. Этим записи и ограничивались, но президент увидел в них решение всей проблемы, а предложенная формула отвечала его стратегии: ни войны, ни мира, но правосудие, которое выбило бы почву из-под ног терроризма, не отвергая института экстрадиции.
Президент ознакомил с проектом министра юстиции Хаймс Хиральдо Анхела. Министр подхватил идею на лету, поскольку сам давно размышлял над созданием правового поля для борьбы с наркомафией. Кроме того, он, как и президент, был сторонником экстрадиции, угроза которой вынудит преступников сдаться.
Хиральдо Анхел, человек знающий и увлеченный, любитель точных формулировок и ловкий законотворец, дополнив проект собственными идеями и положениями действующего Уголовного Кодекса, довольно далеко ушел от первоначального смысла текста. За субботу и воскресенье он отредактировал на своем портативном репортерском компьютере первый черновик, который с исправлениями и поправками от руки показал в понедельник утром президенту. Название документа, написанное сверху чернилами, звучало почти исторически: «Указ о подчинении правосудию».
Скрупулезно относящийся к проектам своих указов, Гавирия не представлял их в Совет министров, пока не был уверен, что их утвердят. Он внимательно изучил черновик и обсудил его с Хиральдо Анхелом и Рафаэлем Пардо, который, хоть и не был юристом, всегда давал дельные советы. Затем последний вариант текста направили в Совет безопасности, где Хиральдо Анхела поддержали министр обороны генерал Оскар Ботеро и директор Криминально-следственного управления Карлос Мехийя Эскобар, молодой, энергичный юрист, которому предстояло проводить указ в жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
В то время все пленники жили в ожидании приезда дона Пачо. Обещания частых визитов сбывались редко, а сами визиты служили мерилом времени. Шум легких самолетов и вертолетов, пролетавших над домом, заложники принимали за обычное патрулирование. Зато у охранников каждый полет вызывал тревогу, они занимали свои места и готовились к бою. Из сообщений прессы пленники знали, что в случае вооруженной акции полиции охранники обязаны их уничтожить.
Вопреки всему, в конце ноября стало чуть легче. Рассеялись сомнения, беспокоившие Асусену: ее состояние было спровоцировано не беременностью, а нервным напряжением. Правда, радости это не прибавило. Наоборот, едва улеглись первые страхи, мысль о ребенке превратилась в желанную мечту, которую молодая женщина поклялась воплотить в жизнь, как только выйдет на свободу. В свою очередь, Диане вернуло надежду заявление группы Почетных граждан о возможности компромисса.
Весь конец ноября Маруха и Беатрис старались привыкнуть к новым условиями жизни. У каждой была собственная тактика выживания. Беатрис, обладая отважным и сильным характером, искала спасение в том, чтобы как можно дальше бежать от реальности. Она стойко держалась первые десять дней, но осознав всю сложность и опасность их положения, «развернулась к трагедии вполоборота». Маруха, холодный аналитик, с первых минут поняла, что столкнулась с реальностью, которая сильнее ее, и что плен предстоит долгий и трудный. Несмотря на свой почти иррациональный оптимизм, она замкнулась в себе, как моллюск в скорлупе, экономя силы и ни на что не реагируя, пока не привыкла к неизбежной в таких случаях мысли о смерти. «Живыми мы отсюда не выйдем», – убеждала она себя, и это фатальное откровение дало неожиданный результат. Она ощутила уверенность в своих силах, почувствовала, что сможет приспособиться ко всему и ко всем и путем убеждения добьется послабления режима. На третьей неделе плена телевизор стал невыносим, закончились кроссворды и статьи из разных журналов, оставшиеся в комнате, вероятно, от предыдущих заложников. Но даже в это тяжелое время Маруха не отказалась от давней привычки на два часа в день отключаться, погружаясь в полное одиночество.
Между тем первые декабрьские новости все еще вселяли надежду. В пику Марине с ее жуткими предсказаниями Маруха придумала коллективную игру в оптимистический прогноз, и теперь, стоило одному из охранников одобрительно поднять вверх большой палец, в игру немедленно включалась Марина. Как-то Дамарис не пошла на рынок, и пленницы восприняли это как признак того, что их освобождают и что продукты уже не нужны. Продолжая игру, они представили себе, как все произойдет, когда наступит этот долгожданный миг. Поскольку жили они в потемках, этот день представлялся им ярким и солнечным, и отмечать его они решили на террасе в квартире Марухи. «Что вы хотели бы съесть?» – спросила Беатрис. Марина, которая прекрасно готовила, предложила целое меню королевского уровня. Игра окончилась вполне реально: по случаю освобождения женщины привели себя в порядок и причесали друг друга. Девятого декабря, в один из тех дней, когда им сулили свободу, приуроченную к выборам в Национальную Ассамблею, они даже подготовились к пресс-конференции, продумав ответы на возможные вопросы. Весь день прошел в жадном ожидании и ничего не принес, но горечи не осталось: Маруха ничуть не сомневалась – более того, свято верила, – что рано или поздно Альберто освободит их.
Глава 4
Похищение журналистов явилось ответной реакцией на те планы президента Сесара Гавирии, которые он вынашивал еще будучи министром в правительстве Вирхилио Барко, пытаясь найти правовую альтернативу силовым методам борьбы с терроризмом. Этой проблеме он отвел центральное место в своей предвыборной кампании. На ней он сделал акцент в речи при вступлении в должность, подчеркнув одно важное обстоятельство: терроризм наркомафии – проблема чисто колумбийская, и она должна решаться внутри страны; однако сама торговля наркотиками – явление интернациональное, и борьба с ней невозможна без международного сотрудничества. Гавирия отдавал приоритет борьбе с терроризмом потому, что после первых взрывов бомб общественное мнение требовало лишь изолировать террористов, позднее раздались призывы к экстрадиции виновных, и уже после четвертой бомбы пошли разговоры об их помиловании. Однако и в этом случае экстрадиция как чрезвычайный способ давления на преступников могла заставить их сдаться в руки правосудия, и Гавирия был готов применить ее без колебаний.
В первые дни после вступления в должность президенту не хватало времени даже поговорить на эту тему с кем бы то ни было – так поглотила его организационная работа в правительстве и подготовка к выборам в Национальную Конституционную Ассамблею, призванную осуществить первые глубокие реформы в стране за последние сто лет. Проблема роста терроризма сильно встревожила и Рафаэля Пардо, особенно после убийства Луиса Карлоса Галана. Но и он попал в круговорот событий, связанных с инаугурацией. К тому же, он одним из первых получил назначение – советник по безопасности и общественному порядку. В продуваемом ветрами перемен доме правительства он получил этот пост из рук самого молодого президента века, который обожал поэзию, восхищался «Битлз» и вынашивал планы радикальных реформ, придумав им скромное название «Переворот». Оказавшись в гуще событий, Пардо повсюду носил с собой набитый бумагами портфель и устраивался поработать там, где придется. Его дочь Лаура даже решила, что отца уволили, – так нерегулярно он уходил и возвращался с работы. По правде говоря, возникшая неразбериха была созвучна образу жизни Рафаэля Пардо, похожему скорее на жизнь лирического поэта, чем государственного служащего. Ему было тридцать восемь лет. Пардо получил прекрасное образование: диплом бакалавра Современной Гимназии в Боготе, диплом экономиста Университета Анд, где позже он девять лет преподавал экономику и занимался исследовательской работой, потом стажировка по проблемам планирования в Институте социальных исследований в Гааге. Следует также упомянуть его страсть читать все что попадется под руку, особенно книги по двум весьма далеким друг от друга темам: поэзия и безопасность. В те времена у него было всего четыре галстука, полученные в подарок на четыре последних Рождества; но носил Рафаэль только один, да и тот в кармане, на крайний случай. Он предпочитал рубашки с длинными рукавами, чтобы не надо было выяснять, тепло или холодно на улице, а, надевая брюки и пиджак, не обращал внимания на сочетание цветов и фасонов, и часто по рассеянности оказывался в разноцветных носках. Иногда Рафаэль позволял себе «разгуляться» – играл в покер с дочерью Лаурой до двух часов ночи, в абсолютном молчании, на фасоль вместо денег. Клавдия, красивая и кроткая супруга Рафаэля Пардо, приходила в бешенство, видя как муж бродит по дому, словно сомнамбула, не зная, где взять стаканы, как закрыть какую-нибудь дверцу или достать лед из холодильника, и при этом почти сверхъестественным образом не обращает внимания на то, что приходится ему не по нутру. Но больше всего поражала его способность с непреклонностью статуи пресекать малейшие попытки даже угадать, о чем он думает, безжалостный талант сводить любой разговор к четырем словам или прекращать самую жаркую дискуссию каким-нибудь первобытным междометием.
Соученики и сослуживцы не понимали явной недооценки Пардо со стороны домашних, считая его умным, организованным и поразительно хладнокровным человеком, чья обманчивая замкнутость служила лишь защитной реакцией. Решая простые вопросы, он мог раздражаться, но занимаясь гиблым делом, проявлял невероятную выдержку и твердость духа, с примесью легкого, неистребимого юмора и лукавства. Видимо, еще президент Вирхилио Барко пользовался этой замкнутостью и склонностью Пардо к таинственности, поручая ему вести переговоры с повстанцами и курировать программы реабилитации боевиков в зонах конфликтов, в результате чего удалось достичь перемирия с М-19. Новый президент Гавирия, который и сам мог потягаться с Пардо в замкнутости и умении скрывать государственные секреты, поручил ему заниматься вопросами безопасности и общественного порядка в одной из самых нестабильных и взрывоопасных стран мира. Приступив к исполнению своих обязанностей, Падро весь свой офис носил в портфеле и недели две блуждал по чужим кабинетам, прося разрешения воспользоваться туалетом или телефоном. Зато президент часто советовался с ним по различным вопросам, а на важных совещаниях выслушивал мнение Пардо с подчеркнутым вниманием. Однажды, когда они остались в кабинете вдвоем, президент спросил:
– Скажите, Рафаэль, вас не беспокоит, что завтра один из этих типов явится с повинной, а у нас нет ничего, за что его можно было бы посадить?
В этом был корень проблемы: с одной стороны, преследуемые полицией террористы не решались сдаваться без гарантий безопасности для себя и своих близких, с другой стороны, государство не располагало доказательствами, достаточными для привлечения их к суду в случае поимки. Задача заключалась в том, чтобы найти юридическую формулу, которая заставила бы преступников признать свою вину в обмен на гарантии безопасности со стороны государства. Рафаэль Пардо начал работать над этой задачей еще при предыдущем правительстве и в день, когда президент спросил его об этом, уже носил в своем портфеле-офисе наброски предложений. Правда, касались они лишь принципов решения проблемы: тот, кто сдастся в руки правосудия, получает более мягкий приговор, если признает себя виновным в подсудных деяниях; дополнительное смягчение наказания предусматривалось для тех, кто вернет государству преступно нажитое имущество и деньги. Этим записи и ограничивались, но президент увидел в них решение всей проблемы, а предложенная формула отвечала его стратегии: ни войны, ни мира, но правосудие, которое выбило бы почву из-под ног терроризма, не отвергая института экстрадиции.
Президент ознакомил с проектом министра юстиции Хаймс Хиральдо Анхела. Министр подхватил идею на лету, поскольку сам давно размышлял над созданием правового поля для борьбы с наркомафией. Кроме того, он, как и президент, был сторонником экстрадиции, угроза которой вынудит преступников сдаться.
Хиральдо Анхел, человек знающий и увлеченный, любитель точных формулировок и ловкий законотворец, дополнив проект собственными идеями и положениями действующего Уголовного Кодекса, довольно далеко ушел от первоначального смысла текста. За субботу и воскресенье он отредактировал на своем портативном репортерском компьютере первый черновик, который с исправлениями и поправками от руки показал в понедельник утром президенту. Название документа, написанное сверху чернилами, звучало почти исторически: «Указ о подчинении правосудию».
Скрупулезно относящийся к проектам своих указов, Гавирия не представлял их в Совет министров, пока не был уверен, что их утвердят. Он внимательно изучил черновик и обсудил его с Хиральдо Анхелом и Рафаэлем Пардо, который, хоть и не был юристом, всегда давал дельные советы. Затем последний вариант текста направили в Совет безопасности, где Хиральдо Анхела поддержали министр обороны генерал Оскар Ботеро и директор Криминально-следственного управления Карлос Мехийя Эскобар, молодой, энергичный юрист, которому предстояло проводить указ в жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46