Не надо было мне разводиться с первым мужем. — Взгляд ее унесся в далекое прошлое. — Он относился ко мне как к королеве, но я была молода и глупа и не придумала ничего лучше, как бросить его.
Мы прислушались к шуму воды под домом.
— Вы думаете, Чак уехал с девушкой, которую вы называете его дочерью?
— Сомневаюсь, — ответил я. — А каким образом он уехал отсюда, миссис Герхард? На машине?
— Нет, он не позволил отвезти его. Сказал, что пойдет пешком и сядет на лос-анджелесский автобус. Он останавливается там, за углом, по требованию, вышел на дорогу со своим чемоданчиком и исчез. — Теперь в ее голосе сочетались нотки сожаления и облегчения.
— Когда?
— Около трех.
— У него были деньги?
— Наверное, только на билет. Но много у него не могло быть. Я давала ему деньги, но он брал только на самое необходимое и всегда повторял, что это взаймы и что он отдаст их, когда опубликует книгу. Но мне совершенно все равно, вернет он их или нет. Мне нужен он.
— Правда?
— Да. Чак — хороший человек. И мне совершенно наплевать, что он успел натворить за свою жизнь. Человек может измениться к лучшему. Он ни разу не обидел меня. — Это был еще один взрыв искренности. — Я доставляла ему неприятности. У меня сложные отношения с алкоголем. А он пил со мной только для того, чтобы мне не было одиноко. Не хотел, чтобы я пила одна. — Она моргнула водянистыми глазами. — Может, выпьете?
— Нет, спасибо. Мне пора. — Я встал. — Вы уверены, что он не сказал куда едет?
— В Лос-Анджелес, больше ничего. Он обещал, что даст мне знать о себе, но я не надеюсь на это.
— Дадите мне знать, если он позвонит или пришлет письмо?
Она кивнула. Я дал ей свою визитную карточку и сообщил, где остановился. Когда я вышел из дома, граница тумана уже подползла к шоссе.
По дороге к Брэдшоу я еще раз остановился у мотеля. Портье сказал, что Алекс так и не появлялся. Поэтому я не удивился, обнаружив его красный «порше» у дома Брэдшоу.
Над деревьями поднималась луна, и я дал волю своему воображению, представив себе Алекса и его невесту, уютно устроившихся в привратницкой и уже разрешивших все свои проблемы. Но тут я расслышал звуки женских рыданий, и золотые мечты рассеялись. Она плакала отчаянно и громко, это были звуки, напоминавшие вой смертельно раненного кота.
Дверь привратницкой была приоткрыта, и дорожка у входа освещена льющимся изнутри светом, который был словно выдавлен доносящимися из помещения криками. Я открыл дверь.
— Убирайтесь отсюда! — крикнул Алекс.
Они сидели на диван-кровати в крохотной комнатке. Он обнимал ее за плечи, но это не было любовной сценой. Казалось, она изо всех сил сопротивляется, пытаясь освободиться из его объятий. Так в психиатрических больницах сестры часами держат буйных пациентов, чтобы не пеленать их в смирительные рубашки.
Блузка на ней была разорвана, одна грудь почти обнажилась. Долли попыталась отбиться от Алекса головой, и я увидел ее лицо. Оно было серым, помертвевшим, с застывшей маской отчаяния.
— Убирайтесь! — выкрикнула она мне.
— Нет уж, пожалуй, я побуду с вами, — ответил я обоим.
Я закрыл дверь и вошел в комнату. Ее рыдания начали постепенно затихать. Хотя рыданиями это было трудно назвать — ее глаза были застывшими и сухими. Она прижалась к Алексу. Он был бледен.
— Что случилось, Алекс?
— Не знаю. Я ждал ее здесь, она пришла несколько минут тому назад. Пока я от нее мало чего добился. Она страшно расстроена из-за чего-то.
— Это называется шок, — произнес я, размышляя, насколько он сам близок к этому состоянию. — С ней что-нибудь произошло?
— Похоже, — пробормотал он. Его взгляд был обращен внутрь себя, словно там он пытался найти силы, чтобы преодолеть новые несчастья.
— Она ранена, Алекс?
— Кажется, нет. Она бежала сверху вниз по дороге, а потом попыталась повернуть обратно. Она так сопротивлялась, когда я останавливал ее.
И тут, словно для того, чтобы продемонстрировать свои силы, она вырвала у Алекса руки и принялась колотить его по груди. Руки ее были в крови, на рубашке оставались красные отпечатки.
— Пустите меня! — умоляюще воскликнула она. — Я хочу умереть. Я заслужила это.
— Алекс, на ней кровь.
— Убита ее подруга.
— Это я во всем виновата, — вдруг произнесла она совершенно спокойно.
Он схватил ее за руки и прижал к себе. Он начал вести себя, как мужчина.
— Долли, успокойся. Ты говоришь ерунду!
— Ерунду? Она лежит там в крови, это я обрекла ее на смерть.
— О ком она? — спросил я Алекса.
— Какая-то женщина по имени Элен. Никогда в жизни не слышал о ней.
Зато я слышал.
Долли принялась что-то шептать, но так монотонно, быстро и невнятно, что я едва мог разобрать. Она была сатаной, и отец ее был сатаной, и отец Элен был сатаной, и они все были связаны кровавыми узами убийств, что делало их с Элен кровными сестрами, но Долли предала ее, и теперь она убита.
— Что ты сделала с Элен?
— Я не должна была приближаться к ней. Они все умирают, как только я приближаюсь.
— Это бред, — тихо сказал Алекс. — Ты никогда никому не причинила зла.
— Что ты обо мне знаешь?
— Все, что мне нужно. Я люблю тебя.
— Не смей говорить так. Тогда я еще больше хочу умереть. — Она сидела, выпрямившись в его объятиях, потом снова посмотрела на свои руки и зарыдала. — Я — преступница.
Алекс взглянул на меня потемневшими глазами:
— Что-нибудь понимаете?
— Не очень.
— Но вы же не думаете, что она на самом деле убила эту Элен? — Мы говорили, не обращая внимания на Долли, как будто она была глухой или сумасшедшей, и она не возражала.
— Мы даже не знаем еще, убит ли кто-нибудь, — произнес я. — Похоже, ваша жена страдает комплексом вины, но на самом деле это еще не значит, что она в чем-то виновата. Мне кое-что удалось узнать о ней сегодня. — Я присел рядом с ним на диван и спросил Долли:
— Как зовут твоего отца?
Казалось, она не слышала меня.
— Томас Макги?
Она резко кивнула, как будто ее кто-то толкнул сзади.
— Он чудовище. И меня превратил в чудовище.
— Каким образом?
Этот вопрос вызвал еще один монолог:
— Он застрелил ее, — она опустила голову, — и бросил в луже крови, но я сказала тете Алисе и полиции, и его судили, а теперь он снова сделал это.
— С Элен?
— Да, и я в этом виновата. Это все из-за меня.
Казалось, она получила странное удовольствие от постоянного признания собственной вины. Ее безжизненный вид, рыдания без слез, бессвязная речь и глубокие паузы — все это свидетельствовало о нарастающем душевном кризисе. Я чувствовал, что за этими чисто мелодраматическими самообвинениями скрывается тонкая богатая натура, которая находится под угрозой гибели.
— Лучше ее больше не спрашивать ни о чем, — сказал я Алексу. — Мне кажется, она уже не чувствует разницы между правдой и вымыслом.
— Вы так думаете? — вдруг злобно выкрикнула она. — Все, что я помню, — правда, а я помню себя с года, я помню все — ссоры и побои, пока он не застрелил ее.
— Заткнись, Долли! — оборвал я ее. — Или смени пластинку. Надо вызвать врача. У тебя в этом городе есть знакомый врач?
— Нет. Мне не нужен врач. Вызовите полицию. Я хочу сделать признание.
Она играла в опасную игру с нами, а главное, с собственным сознанием, балансируя на краю реальности, готовая в любой момент сорваться в бездонную пропасть безумия.
— Хочешь признаться в том, что ты чудовище? — спросил я.
Это не сработало. Она повторила совершенно буднично:
— Я — чудовище.
Метаморфоза происходила буквально на глазах. Хаотические силы, бушующие в ней, изменили очертания ее рта и нижней челюсти. Она тупо смотрела сквозь спутанные волосы. Я уже с трудом мог узнать в ней девушку, с которой разговаривал днем на ступеньках библиотеки.
Я повернулся к Алексу:
— Вы знаете каких-нибудь врачей в городе?
Он покачал головой. Короткие волосы Алекса шевелились от ужаса, как будто от жены к нему пробегали электрические разряды, но, казалось, никакая сила не заставит его расстаться с Долли.
— Я могу позвонить папе в Лонг-Бич.
— Может быть, попозже мы так и сделаем.
— Разве нельзя просто отвезти ее в больницу?
— Нам нужен частный врач, который мог бы защитить ее.
— От чего?
— От полиции, от психушки. Я хочу, чтобы она не отвечала ни на какие официальные вопросы, пока я не выясню все с Элен.
Долли захныкала:
— Я не хочу в психушку. У меня здесь был доктор, давным-давно. — Слава богу, ей хватило ума, чтобы испугаться, и страх подтолкнул ее к нам.
— Как его зовут?
— Доктор Годвин. Джеймс Годвин. Он психиатр. Я была у него в детстве.
— Здесь есть телефон?
— В доме. Миссис Брэдшоу позволяет им пользоваться.
Я вышел из привратницкой и направился к особняку. Туман дополз уже и сюда. Он спускался с гор и поднимался от океана.
В большом белом доме царила тишина, несколько окон светились. Я нажал звонок. За тяжелой дверью слабо звякнул колокольчик. Дверь открыла высокая темноволосая женщина в набивном хлопчатобумажном платье. Несмотря на грубые черты лица и следы прыщей на щеках, она была достаточно красива. Не успел я произнести слова как она сообщила мне, что мистера Брэдшоу нет дома, а миссис Брэдшоу ложится спать.
— Мне нужен всего лишь телефон. Я приятель юной особы из привратницкой.
Она подозрительно посмотрела на меня, и я подумал, не заразила ли меня Долли, не позаимствовал ли я у нее безумно-сомнамбулическую манеру поведения.
— Это очень срочно, — добавил я. — Ей нужен врач.
— Она заболела?
— Да, и очень серьезно.
— Что же вы оставили ее одну?
— Она не одна. С ней муж.
— Но она не замужем.
— Не будем сейчас обсуждать это. Вы мне дадите позвонить врачу?
Она неохотно отошла в сторону и проводила меня мимо винтовой лестницы в небольшой кабинет, уставленный книжными шкафами. На письменном столе, как путеводная звезда, горела лампа. Она указала на телефон и заняла наблюдательный пост у дверей.
— Будьте добры, выйдите. Это частный разговор. Потом можете обыскать меня.
Она фыркнула и скрылась. Я решил было позвонить Элен, но в справочнике не оказалось ее номера. Телефон доктора Годвина, к счастью, был. Я набрал номер. Голос, ответивший мне, был тихим и невнятным, трудно было определить, принадлежит он мужчине или женщине.
— Могу я поговорить с доктором Годвином?
— Доктор Годвин вас слушает. — Казалось, ему порядком наскучило произносить эту фразу.
— Меня зовут Лу Арчер. Я только что разговаривал с девушкой, которая говорит, что была вашей пациенткой. Ее девичье имя Долли или Дороти Макги. Она в плохом состоянии.
— Долли? Я не видел ее лет десять-одиннадцать. Что с ней случилось?
— Вы врач, и, я думаю, лучше бы сами осмотрели ее. Мягко говоря, у нее истерика, бессвязная речь о каком-то убийстве.
Он тяжело вздохнул. Другим ухом я услышал резкий крик миссис Брэдшоу:
— Мария, что там происходит?
— Он говорит, что Долли заболела.
— Кто говорит?
— Не знаю. Какой-то мужчина.
— Почему ты не сказала мне, что она больна?
— Я же вам только что сказала.
Доктор Годвин говорил тихим ровным голосом:
— Ничего удивительного, что все это снова проявилось. Еще в детстве она оказалась свидетельницей насильственной смерти, происшедшей в ее семье. Это глубоко потрясло ее. Девочка была очень ранима.
Я попытался выяснить истину:
— Ее отец убил мать, верно?
— Да. — Ответ прозвучал, как легкий выдох. — Бедное дитя, она сама обнаружила тело. А потом ее заставили выступать в качестве свидетеля на суде. До какого варварства мы иногда доходим... — Он замолчал и спросил уже совсем другим тоном: — Откуда вы звоните?
— От Роя Брэдшоу. Долли в привратницкой со своим мужем. Это на Футхилл-драйв...
— Я знаю, где это. К тому же я только что вернулся с обеда, где виделся с деканом Брэдшоу. Мне надо заехать еще к одному больному и сразу после этого я буду у вас.
Я повесил трубку и еще некоторое время посидел в кожаном вращающемся кресле Роя Брэдшоу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39