В самом худшем случае удастся найти человека, который согласится передать послание этим людям в касках. Появится возможность для переговоров. Пусть не прямых, но все же удастся установить какой-то контакт.
— Не буду с тобой спорить, — сказала Джанет. — Попробую. А что ты сам? Будешь сидеть и ждать в надежде, что позвонят другие похитители?
— Пусть этим занимается Бач. Больше я в эти игры не играю. Как я сказал, начинаю с центра поля. И начну со встречи с единственным человеком, который видел этих касочников, — с Полом Джареттом. Это он позвонил в полицию.
Фамилия Пола Джаретта была в телефонной книге. Его квартира находилась на Двадцатой улице, и окна ее выходили во двор, на чахлый маленький садик Ллойдов. Питер не стал звонить ему, чтобы не вызвать лишнего беспокойства. Скорее всего, днем Джаретт должен быть дома. Художник-дизайнер, работающий на какое-то рекламное агентство. Если его нет дома, телефон все равно не ответит. Он жил всего в двух кварталах от Питера, так что имело смысл, не теряя времени, направиться прямо к нему.
Джаретт в самом деле оказался у себя. Его студия располагалась на самом верху дома, куда вели четыре лестничных марша. Ярко-рыжая бородка не могла скрыть его молодости. Он был в заляпанном холщовом халате и держал в руке кисти. Всюду стояли мольберты, развернутые к стенам, так что Питер не видел, что на них изображено.
— Простите за вторжение, — сказал Питер. — Моя фамилия Стайлс. Питер Стайлс.
Джаретт вытаращил глаза:
— Тот самый, который пишет для «Ньюсвью»?
— Да.
— Ох, дружище, а я месяцами пытался пробиться в ваш художественный отдел. Жутко хотел сделать для вас обложку. Неужто они специально прислали вас ко мне?
— Боюсь, что нет. Прошлым вечером, когда похитили миссис Ллойд и ее сына, я был в их квартире.
— Ладно уж, входите, — сказал Джаретт.
Комната была практически пуста. В углу стоял ящик с откидной крышкой, покрытый цветастым покрывалом, расшатанное моррисовское кресло и пара простых деревянных кухонных стульев. У стены громоздился набор холстов на подрамниках. Висело полдюжины картин, на которых угадывалась одна и та же девушка. Она позировала обнаженной и полуобнаженной. На мольберте в комнате Питер увидел очередную работу, над которой трудился Джаретт. С максимально возможным реализмом там был изображен хот-дог, обильно политый яркой горчицей.
— Проблема в том, что горчица должна выглядеть аппетитней, чем сам хот-дог, — сказал Джаретт. — Мой клиент производит горчицу. — Он опустил кисть. — Считаю нужным сообщить вам, мистер Стайлс, что я передумал быть добропорядочным гражданином.
— Вот как?
— Здесь были и копы, и ФБР, и Бог знает, кто еще. А теперь еще и вы. Неужто я обязан рассказывать снова и снова?
— Я здесь не как репортер, — сказал Питер. — Миссис Ллойд — мой друг. Я был у них, когда ввалилась эта банда. В доказательство этого могу показать вам шишку.
— Должно быть, вам досталось, — улыбнулся Джаретт. — Хотите кофе — растворимого? Может, коки?
— Я всего лишь хочу попросить вас рассказать мне эту историю, — сказал Питер.
Джаретт предложил Питеру сигарету и сам закурил, чиркнув спичкой по ногтю большого пальца.
— Вечерами я работаю, — начал он, показав на газосветную трубку над мольбертом, и ухмыльнулся. — Когда тут нет моей девушки. — Джаретт посмотрел на развешанные картины. — Никак не могу поймать правильный тон плоти. Обычно я его чувствую, но только не с ней. Может, из-за моего отношения к ней я не могу быть объективным.
— Вам повезло.
— Ага. Словом, прошлым вечером ее тут не было, и я трудился над этим проклятым хот-догом. Понимаете, обычно я включаю радио и слушаю музыку. А прошлым вечером музыкальная передача прервалась из-за сообщений об этом похищении. История была просто потрясающая, так что, воюя с этой упрямой горчицей, я продолжал слушать. С Двадцать первой улицы доносился какой-то шум, но я не врубился, что это такое. Полицейские сирены и все прочее. Я прикинул, что, наверное, кого-то ограбили. В наших местах это обычное дело.
Питер с трудом сдерживал нетерпение. Джаретт должен излагать, как ему удобнее. Если его подгонять, он может упустить что-то существенное.
— Примерно через час или около того я услышал шум внизу — на заднем дворе. Высунулся в окно и посмотрел вниз. И увидел всех этих типов в жестяных касках синего цвета и масках Хэллоуина. Так что я…
— Что?! — Питер вскинул на него глаза. — Не понял?
— Чего вы не поняли?
— Маски Хэллоуина?
— Ну да. А вы разве не видели? Мне показалось, вы сказали, что были там, когда они вломились.
— Я был там, но разглядел только одного из них — человека с огромным рваным шрамом на физиономии. Он оглушил меня обрезком трубы. Никого из остальных я не успел рассмотреть.
— Я сказал, что на всех были маски, но может, я и ошибся, — уточнил Джаретт. — Всего их было человек восемь или десять. Никого из них я толком и не разглядел… или, может, он снял маску, когда вламывался в дом.
— Может быть, — согласился Питер. У него голова шла кругом. — Вы не против, Джаретт, если мы восстановим в памяти все происходившее — шаг за шагом? Итак, вы посмотрели вниз и увидели этих людей в синих жестяных касках и масках Хэллоуина…
— Я вроде сказал, что услышал шум, не так ли? Не сбивайте меня. Они не орали и не вопили. Я услышал, как отлетел в сторону мусорный бак и кто-то громким, почти театральным шепотом сказал: «Ради Бога, смотри, куда прешься». Вот тогда я глянул вниз и увидел этих людей в масках, которые крались по заднему двору. Они были похожи на детей, которые собрались кого-то напугать. Вот это первым делом и пришло мне в голову. Я подумал, что они хотят отколоть какую-то проказу. Я видел, как они перелезали через забор. Теперь-то я знаю, что за ним был задний дворик миссис Ллойд.
— Как вам удалось все разглядеть в темноте? — спросил Питер.
— Ночь была не такая уж темная. Или вы не были на улице? Стояло полнолуние. Отсвечивали уличные фонари. Вы же видите, что здания тут невысокие.
— Продолжайте.
— Они перемахнули через забор и, как футбольная команда перед матчем, сгрудились в том дворе. Я смотрел и удивлялся, что за номер они собираются отмочить. А потом там началось черт-те что.
— Например?
— Они вломились в дом. К этому моменту я заметил, что у них были дубинки или какое-то другое оружие. Они разбили окна и выломали двери. Ну, я понял, что тут уж не до шуток. Я бросился к телефону в комнате и вызвал полицию.
— То есть вы не видели, что там происходило дальше?
— Вы когда-нибудь пытались проявить гражданскую сознательность? Мне ответил какой-то сонный чиновник. Он потребовал от меня назваться полным именем, сообщить номер своего телефона, рассказать, состояли ли в браке мои родители… и Бог знает, что еще. Я никак не мог вдолбить ему, что это срочно, что уничтожают чужую собственность — я в самом деле был в этом убежден. Мне потребовалось не менее пяти минут, а может, и больше, для того, чтобы он стал воспринимать меня всерьез. Я не мог сообщить ему точный адрес. Я мог лишь сказать, что мой дом тыльной стороной выходит на этот дом на Двадцать первой. И когда я снова подошел к окну, все уже было кончено. Там стояла полная тишина. Горел свет, но ничего не было слышно, не было никакого движения. Я перегнулся через подоконник и успел увидеть пару этих типов в касках — они пробирались по проходу между этим домом и следующим.
— И затем?
— А затем мне осталось лишь сидеть и ждать, пока кто-то не появится со своими дурацкими вопросами.
— Появились?
— Пришлось, черт побери, подождать, — сказал Джаретт. — Вы-то небось считаете, что они тут же примчались? Лишь минут через двадцать я понял, что мой звонок принес результаты, потому что в доме напротив началось какое-то шевеление. Я увидел людей, которые высыпали на задний двор — пара копов в форме, несколько человек в штатском да еще и солдаты, — я поверить не мог. И прежде чем кто-то ко мне заявился, я уже услышал эту историю по радио и понял, что я, как последний идиот, оказался свидетелем похищения.
У Питера пересохло во рту. Когда Питер предстал перед Бачем, тот понятия не имел о масках. Никто и не заикнулся о личинах Хэллоуина. Скорее всего, местные полицейские, явившиеся опросить Джаретта, не сочли эту деталь заслуживающей внимания. Люди в чулках на голове и в масках были привычной деталью криминального пейзажа города. Шпана, которая нападала на старушек в лифтах, по их описаниям, как правило, носила маски. Дешевые магазинчики приколов на Таймс-сквер продавали их сотнями. Питер снова вызвал из памяти лицо человека, который нанес ему удар: горящие, глубоко посаженные глаза, уродливый шрам, перекошенный рот. Да нет же! Сукин сын напялил на себя маску. Вот почему его было невозможно найти среди моментальных снимков Портовой комиссии. Человека с таким шрамом на лице не было. Они искали примету, которой не существовало.
— Вы помогли мне решить проблему, — сказал Питер и коротко объяснил Джаретту, в чем дело.
— Как вам это нравится?
Питер вынул из кармана бумажник, нашел в нем одну из своих визитных карточек и нацарапал на ней несколько слов.
— Обложку для «Ньюсвью» обещать не могу, но вот это даст вам возможность встретиться с руководством художественного отдела. Я лично считаю, что и ваша девушка, и ваша горчица чертовски хороши.

На такси Питер добрался до офиса Портовой комиссии, расположенного напротив Сити-Холл. Он понимал, что ни на йоту не приблизился к опознанию личности человека, который нанес ему удар, но, по крайней мере, одно темное место, которое не давало ему покоя, было расшифровано. В кабинете офиса он нашел Джанет и агента Джейка Шривера.
— Мы уже слышали о масках, — сказал Шривер. — Не могу сказать точно когда. Сообщения о них начали поступать примерно с середины ночи. Но вы видели этого человека — опишите его. Если на нем была маска, расскажите о ней, а мы прикинем, что к чему.
— Трудно объяснить вам, настолько быстро все произошло. — Питер потер лоб. — Раздался звук разбитого стекла, вскрик Бобби. Я сидел за столом вместе с Лаурой, мы, вскочив, кинулись к дверям. Но там уже стоял тот человек, и мне на голову сразу же опустилась свинцовая труба. Я успел обратить внимание на его глаза, которые, казалось, были готовы вылезти из орбит, на шрам, на искаженный рот — и вырубился.
— Что это нам дает, если не считать того, что больше не надо искать человека со шрамом? — спросила Джанет.
— Новость о похищении распространилась вскоре после полуночи, — сказал Питер. — Где могли собраться на сходку восемь или десять докеров? Я не могу представить себе, чтобы кто-то, услышав новости, побежал по домам приятелей, подбивая их к бунту. Ручаюсь, эти типы где-то сидели. И в компании, подзадоривая друг друга, они довели свой гнев до точки кипения. Это психология толпы — какая-то деталь может бросить ее на улицу. Где это могло быть? В каком-то зале, в баре, за карточной игрой?
Шривер кивнул, но от предположений воздержался.
— Они довели себя до такого состояния, что были готовы к насильственным действиям. И я не могу себе представить, чтобы кто-то сказал: «Нам лучше напялить маски. Вы, ребята, подождите, а я смотаюсь на Таймс-сквер и прикуплю их». Нет, вряд ли. Скорее всего, кто-то предложил: «Помните те маски Хэллоуина, что мы купили для ребят в прошлом году? Они как раз здесь в…» Бог знает где, но во всяком случае под руками, в том месте, где они были. Есть тут какие-то обычаи, связанные с Хэллоуином, Шривер? Детские сборища, которые устраивают каждый год? Какая-то ежегодная вечеринка, на которую все приходят в масках — танцуют, дурачатся? Ибо эти маски должны были храниться в каком-то месте, о котором компания хорошо знала и могла быстро добраться до них. Пока они пылали праведным гневом.
— У нас есть веские основания считать, что явились они сначала без масок, — сказал Шривер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28