- Что вы пытаетесь доказать?
- Вы и сами это знаете.
- Но два миллиграмма…
- Вполне достаточно для появления симптомов. Холодный пот, судороги, боль. Как на начальном этапе «ломки».
- Господи.
- Это не смертельно, - повторил я. - Вы и сами знаете.
- Подонки. Я не просила привозить меня сюда…
- Но вы здесь, и в ваших венах налорфин. Немного, но вполне достаточно.
Она начала потеть.
- Сделайте же что-нибудь.
- Можем ввести морфий.
- Что угодно, пожалуйста. Я не хочу.
- Расскажите о Карен, - попросил я.
- Сначала сделайте что-нибудь.
- Нет.
Хэммонду все это явно не нравилось. Он сделал шаг вперед, но я оттолкнул его прочь.
- Рассказывайте, Анджела.
- Я ничего не знаю.
- Тогда подождем. Скоро проявятся симптомы, и вам придется рассказывать, корчась от боли.
Подушка под головой девушки пропиталась потом.
- Не знаю. Ничего не знаю.
- Рассказывайте.
- Я ничего не знаю.
Анджела задрожала. Сперва мелко, потом все сильнее и сильнее. В конце концов девушку затрясло, как в лихорадке.
- Начинается, Анджела.
Она стиснула зубы:
- Ну и пусть.
- Скоро станет хуже.
- Нет…
Я вытащил из кармана ампулу с морфием и положил ее на тумбочку.
- Рассказывайте.
Дрожь все усиливалась. Наконец судороги охватили все тело Анджелы, затряслась даже койка. Я едва не почувствовал раскаяние. Но вовремя напомнил себе, что не вводил девушке налорфин, и ее реакция объясняется самовнушением.
- Анджела?
- Ну, ладно… - выдохнула она. - Это я… Моих рук дело. Мне пришлось.
- Почему?
- Я боялась… Клиника. Боялась я…
- Вы таскали зелье из хирургического отделения?
- Немножко.., только-только, чтобы…
- Как долго?
- Три года. Может, четыре.
- Что произошло потом?
- Роман ограбил клинику. Роман Джонс.
- Когда?
- На той неделе.
- И?
- Они начали искать. Проверяли всех.
- И вы больше не могли воровать?
- Да.
- Что вы сделали?
- Попыталась купить у Романа.
- Так…
- Он заломил слишком высокую цену.
- Кто предложил сделать аборт?
- Роман.
- Чтобы раздобыть деньги на дурь?
- Да.
- Сколько он хотел? - спросил я, хотя уже знал ответ.
- Триста долларов.
- И вы выскоблили Карен?
- Да…да…да…
- Кто давал наркоз?
- Роман. Это не сложно. Тиопентал.
- И Карен умерла.
- Она ушла на своих двоих… Мы сделали все на моей кровати… Все было в порядке…
- Тем не менее вскоре она умерла.
- Да… Господи, да вколите же мне хоть чуток…
- Вколем, вколем, - заверил я ее.
Наполнив шприц водой, я выдавил воздух, пустил к потолку маленький фонтанчик и ввел содержимое в вену Анджелы. Девушка мгновенно успокоилась, дыхание ее сделалось ровным и свободным.
- Вы сами делали аборт? - спросил я.
- Да.
- И он привел к гибели Карен?
- Да, - вполголоса ответила она.
- Ну, что ж, - я похлопал ее по плечу. - Теперь просто расслабьтесь.
Хардинги ждали нас в коридоре. Том вышагивал взад и вперед, попыхивая сигаретой.
- Ну, как она, доктор? Что показали анализы?
- Все хорошо, - ответил я. - Непременно поправится.
- Какое облегчение, - молвил Том, и его плечи расслабились.
- И не говорите, - согласился я.
Нортон Хэммонд метнул на меня быстрый взгляд, но я отвернулся. Головная боль усилилась, временами у меня даже мутилось в глазах, причем правый видел гораздо хуже, чем левый.
Но кто-то должен был сообщить родителям дурную весть.
- Мистер Хардинг, боюсь, что ваша дочь имеет отношение к делу, которое будет расследовать полиция.
Он ошарашенно уставился на меня. Мгновение спустя черты его странным образом разгладились. Он понял. Как будто узнал то, что подозревал уже давно.
- Наркотики, - глухо проговорил он.
- Да, - ответил я, чувствуя, что мне становится все хуже и хуже.
- Мы ничего не знали, - поспешно сказал Хардинг. - Иначе мы бы…
- Но подозревали, - подала голос миссис Хардинг. - Мы не могли с ней совладать. Она слишком своенравная и независимая, самоуверенная и самостоятельная. С младых ногтей все решала сама.
***
Хэммонд вытер потное лицо рукавом и сказал:
- Ну, вот и все.
- Да, - ответил я.
Он стоял рядом, но голос его звучал глухо и будто издалека. Все окружающее вдруг показалось мне какой-то бессмыслицей, утратило всякое значение. Люди вдруг сделались маленькими и бледными. Боль накатывала резкими волнами. Один раз я даже был вынужден остановиться и отдохнуть.
- В чем дело? - спросил Хэммонд.
- Ничего, просто устал.
Он кивнул:
- Ну вот, все позади. Ты должен быть доволен.
- А ты?
Мы вошли в «конференц-зал» - тесную каморку, где стояли стол и два стула, а на стенах висели памятки, что делать в экстренных случаях - при геморрагическом шоке, отеке легких, ожогах, переломах. Мы сели, и я закурил сигарету; моя левая рука совсем ослабла, я едва сумел чиркнуть зажигалкой.
Несколько минут Хэммонд разглядывал памятки. Наконец, после долгого молчания, он спросил:
- Выпить хочешь?
- Да.
Меня тошнило, я был зол и чувствовал омерзение. Вероятно, глоток спиртного поможет избавиться от этих ощущений. Или, наоборот, усугубит их.
Хэммонд открыл шкафчик и достал из его недр плоскую флягу.
- Водка, - сказал он. - Для экстренных медицинских надобностей. Никакого запаха.
Отвернув крышку, он припал к горлышку, затем протянул флягу мне.
- Господи, - сказал он, пока я пил. - Ширнулся, словил кейф, упал замертво. Вот и вся жизнь. Господи.
- Да, нечто в этом роде, - согласился я, возвращая ему флягу.
- И ведь славная девчонка.
- Да.
- И еще это плацебо. Устроил ей «ломку» при помощи воды, водой же и снял.
- Ты знаешь, как это бывает.
- Да, она просто поверила тебе.
- Вот именно, - ответил я. - Поверила. Я посмотрел на памятки, иллюстрирующие схему обработки порезов и диагностики внематочной беременности. Когда мой взгляд наткнулся на строки, повествующие о нарушениях менструального цикла и пульсирующей боли в правой нижней четверти живота, буквы начали расплываться.
- Джон.
Я не сразу сообразил, что Хэммонд обращается ко мне. Я даже услышал его не сразу. Хотелось спать. Я едва соображал и двигался, как муха в патоке.
- Джон!
- Что? - Мой голос звучал глухо, как в склепе. Я слышал эхо.
- Ты как?
- Нормально.
«Нормально.., нормально.., нормально…» - повторило эхо. Я был как во сне.
- У тебя ужасный вид.
- Все хорошо…
«Хорошо.., хорошо.., хорошо…»
- Джон, не сходи с ума.
- Я не схожу, - ответил я и смежил тяжелые веки; они тотчас слиплись. - Я радуюсь.
- Радуешься?
- Что?
- Ты радуешься?
- Нет, - ответил я. Хэммонд нес какую-то околесицу. Голос его звучал истошно и пискливо, как у младенца. - Нет, - повторил я. - Не схожу я с ума.
- Джон…
- Перестань называть меня Джоном.
- Но это твое имя, - напомнил мне Нортон. Он встал. Наблюдая его замедленные, как у лунатика, движения, я почувствовал дикую усталость. Хэммонд сунул руку в карман, достал фонарик и осветил мое лицо. Я отвернулся. Яркий луч резанул глаза. Правый даже заболел.
- Посмотри на меня! - Голос прозвучал громко и властно. Так злобно и раздраженно обычно орут сержанты на плацу.
- Отстань, - сказал я.
Чьи-то сильные пальцы. Крепко держат голову. Свет бьет в глаза.
- Кончай, Нортон.
- Не шевелись, Джон.
- Кончай. - Я закрыл глаза. Ну и усталость. Какая же усталость. Вот бы уснуть и не просыпаться миллион лет. И видеть дивный сон про прибой и песчаный пляж, про медленные волны и их мягкий протяжный шелест. Как они накатывают, унося прочь всю грязь.
- Все в порядке, Нортон. Я просто…
- Не шевелись, Джон.
«Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон. Не шевелись, Джон».
- Ради бога, Нортон…
- Замолчи.
«Замолчи. Замолчи. Замолчи».
Он достал свой резиновый молоточек и принялся постукивать меня по коленям. Мои ноги задергались, и я почувствовал раздражение, мне сделалось щекотно. Хотелось спать. Крепко-крепко спать.
- Нортон, сукин ты сын…
- Замолчи. Ты не лучше любого из них.
«Любого из них. Любого из них. Любого из них».
Любого из кого? Интересный вопрос. Сон медленно наползал на сознание. Какие-то гибкие, будто резиновые пальцы коснулись век, заставили их сомкнуться…
- Я устал.
- Знаю. Вижу.
- Зато я.., ничего не вижу.
«Ничего. Не вижу».
Я попытался открыть глаза.
- Кофе.., надо выпить кофе.
- Нельзя, - ответил Хэммонд.
- Дай мне плод, - попросил я и тотчас удивился. С чего бы вдруг? Что за несусветная чушь? Или не чушь? Или чушь? Поди разбери. Ничего не поймешь. Правый глаз разболелся. И головная боль стекала туда, к этому чертову правому глазу. Как будто в череп забрался лилипут и бил молоточком по глазному дну.
- Маленький человечек, - сказал я.
- Что?
- Ну, человечек. Маленький, - объяснил я. Неужто непонятно? Неужто Нортон - такой тупица? Все же ясно. Разумное высказывание разумного человека. И Нортон просто разыгрывает меня. Дурачком прикидывается.
- Джон, - сказал он, - ну-ка, сосчитай от ста до единицы. Можешь? А вычти из ста семь. Получается?
Я призадумался. Задачка была не из легких. Я представил себе лист бумаги, белый и глянцевый, и лежащий на нем карандаш. Сто минус семь. Так, теперь проведем черту, чтобы сподручнее было вычитать…
- Девяносто три.
- Молодец. Продолжай.
Это было еще сложнее Понадобился чистый лист, и исписанный пришлось вырвать. Так я и сделал. И тотчас забыл, что там написано. Уф, хитрая задачка. С подвохом.
- Давай, Джон. Девяносто три.
- Девяносто три минус семь… - Я помолчал. - Восемьдесят пять. Нет, восемьдесят шесть.
- Продолжай.
- Семьдесят девять.
- Правильно.
- Семьдесят три. Нет, семьдесят четыре… Нет-нет, погоди-ка.
Я отрывал листки и не мог остановиться. Ну и задание! Труднее не бывает. Я совсем растерялся. До чего же трудно сосредоточиться.
- Восемьдесят семь.
- Нет, не правильно.
- Восемьдесят пять.
- Джон, какой нынче день?
- День?
Что за глупый вопрос! Видать, Нортону пришла охота подурачиться. Какой нынче день?
- Нынче у нас - сегодня, - ответил я.
- Число?
- Число?
- Да, число.
- Май, - сообщил я ему. - Вот какое теперь число.
- Джон, где ты находишься?
- В больнице, - ответил я, взглянув на свой белый халат. Я лишь чуть-чуть разомкнул веки, потому что они сделались очень тяжелыми. Голова шла кругом, и свет резал глаза. Хоть бы этот Нортон заткнулся и не мешал мне спать. Как я жаждал сна. Как нуждался в нем. Как я устал.
- В какой больнице?
- В больнице.
- В какой?
- Э… - я забыл, что хотел сказать. Боль пульсировала в правом глазу, захлестывала лоб, всю правую сторону головы. Жуткая, лютая боль. Бум-бум-бум.
- Подними левую руку, Джон.
- Что?
- Подними левую руку, Джон.
Я слышал его голос, понимал слова, но они казались мне сущим бредом, не стоящим внимания. Какой дурак станет слушать эту белиберду?
- Что?
А потом я почувствовал какую-то дрожь над правым ухом. Странную и смешную дрожь. Я открыл глаза и увидел девушку. Она была очень мила, вот только вытворяла со мной нечто непонятное. С моей головы падали какие-то бурые пушистые штуковины. Падали медленно и плавно. Нортон смотрел на них и что-то громко говорил, но я не разбирал слов. Я почти спал. Однако все это было так странно… Потом я почувствовал мыльную пену. Потом - бритву. Я посмотрел на нее, и меня вдруг начало мутить. Блевотина хлынула фонтаном прямо на белый халат, и я услышал, как Нортон говорит:
- Заканчивайте. Быстрее. Пора!
А потом они притащили какое-то сверло. Я видел его лишь мельком, потому что у меня слипались глаза, и снова затошнило. Помню только, как успел произнести:
- Чур, никаких дырок в голове…
Я выговорил эти слова медленно, важно и очень отчетливо.
Или мне так показалось?

ПЯТНИЦА, СУББОТА И ВОСКРЕСЕНЬЕ. 14,15,16 ОКТЯБРЯ
1
Я чувствовал себя так, словно кто-то хотел оттяпать мне голову, но не сумел довести дело до конца. Очнувшись, я тотчас вызвал медсестру и потребовал еще морфия. Она улыбнулась мне как слишком привередливому пациенту и сказала, что больше нельзя. Тогда я предложил ей катиться к чертям собачьим. Это ей не очень понравилось. Впрочем, и я не был в восторге от нее.
Подняв руку, я нащупал повязку на голове и отпустил по этому поводу несколько замечаний, которые тоже не понравились медсестре, и она убралась восвояси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42