Хелье, стоящий рядом, захихикал. Распрямившись, Гостемил констатировал:
— Вроде бы спина не болит. Душа не ноет. И не рвет меня.
— Но ведь ты не новгородец, — заметил Хелье.
— Точно. Наверное, в этом все дело. Можешь идти, парень. Вот тебе две сапы за труды. Благодарю тебя, друг мой.
Стражники детинца знали Хелье и пропустили его и Гостемила.
У дверей занималовки сидел на скаммеле Жискар, жуя огурец.
— Добрый день, славяне и варанги, — сказал он. — Чем могу вам услужить?
— Мы к князю, — сообщил Хелье.
— Князь там с греческим послом болтает. Приходите позже.
— Мне не нравится тон этого франка, — заметил Гостемил. — А тебе, Хелье, нравится его тон?
— Не очень. Но мы не будем его, франка, упрекать.
— Нет, не будем. Люди дикие лесные не виноваты в том, что в лесу родились.
— Но, собственно, основной целью посещения нашего является княгиня, — продолжал Хелье.
— Там, — указал Жискар половиной огурца. — В приемном помещении.
— Что за приемное помещение, первый раз слышу, — сказал Хелье.
— Новое, недавно отделано.
Пошли в указанном направлении. У дверей помещения стоял нарядно одетый холоп, который и осведомился, что нужно добрым людям.
— Нужно, чтобы ты отошел от двери и потерял дар речи, — объяснил Гостемил, делая свирепое лицо.
Оценив вид Гостемила, холоп повиновался.
Приемное помещение оказалось роскошным залом, великолепным, невиданным в Новгороде. Несмотря на то, что стены и свод были деревянные, и арки тоже, наличествовала в помещении этом некая степень абсолютной перманентности. Не временное жилище, не форпост, не летняя резиденция, но дворец. Балюстрады, лесенки, переходы.
За две недели, что даны ему были на подготовку строительства богатого дома, Ротко не сделал ничего — не нашел ни землекопов, ни плотников, ни смолильщиков, ни кровельщиков, не наметил место, не составил смету. Он старался, бегал по городу, выспрашивал что-то на торге, но усилия эти ни к чему не привели. Ингегерд, узнав об этом, поговорила с Ярославом.
— Он не понимает практической стороны вещей, — сказала она. — Нужно, чтобы рядом с ним все время кто-то был, кто понимает.
— Зодчий должен понимать, — возразил Ярослав.
— У него интересные рисунки, — сказала княгиня. — Но на этом все и заканчивается. Вот, смотри, он нарисовал лестницу, нарядную, кругом деревья. Красиво. Но это — лестница римского парка. У нас нет здесь семи холмов, и ее некуда определить. А это что же? Это верхушка храма, но вместо обычного окончания какая-то луковица. Это остроумно, но ведь в зодчестве остроумие не главное.
Князь задумался.
— То есть, — сказал он, — ты хочешь сказать, что умениям его применения нет?
— Почему же. Есть. Вот например, тут в тереме, рядом с занималовкой, пустует огромная комната. Если пригласить Ротко, он сделает несколько рисунков, и по этим рисункам плотники составят и сколотят все, что требуется.
— Ага, — задумчиво произнес Ярослав. — А я ведь ему уже перепоручил строительство церкви.
— Какой?
— Той, что на отшибе. Строится по просьбе Хелье. Совсем маленькая.
— Вот пусть он ее, совсем маленькую, достроит, а там видно будет.
— Она каменная, он долго провозится.
— Ничего.
На том и порешили. Ротко действительно сделал несколько рисунков, и приемное помещение было готово через четыре дня. И все получилось на славу. Если бы Ротко не путался у плотников под ногами и не давал бы странные указания, и в два дня управились бы.
Увидев входящих Хелье и Гостемила, Ингегерд велела служанке уйти и села на резной скаммель. Одета она была в бархат, длинная понева доставала до полу.
Приблизившись к ней, оба — и варанг, и славянин — остались стоять. Других скаммелей рядом не было, а ховлебенк нужно было бы тащить через все помещение.
— Здравствуйте, — сказала Ингегерд, любезно улыбаясь.
Голову и спину держала она прямо, руки на коленях, и даже массивный живот впечатления не портил. А впечатление было.
Хелье не сказал бы, что поражен, но уверенность в том, что вот он сейчас увидит Ингегерд, обнимет ее, дернет за ухо, игриво, как в детстве, поцелует в щеку, сядет рядом как попало, спросит, «Ну, как живешь, дура?» — пропала начисто. Совсем. Перед ним сидела другая Ингегерд. Она напоминала прежнюю, и память и мысли ее были такие же, наверняка, как прежде, но что-то в ней разительно изменилось. Разительно. Прежняя Ингегерд не смотрела бы так благосклонно. Так величаво. Перед Хелье и Гостемилом сидела и смотрела спокойно — властительница.
Хелье покосился на Гостемила. Да, он тоже почувствовал. Потомок древнего рода держался с достоинством, но и с почтением. Власть требует к себе почтения. Одну ногу Гостемил отставил чуть в сторону, спина прямая, голова чуть опущена в знак почтительности, шапка со щегольским околышем в руке, левая рука не на поммеле, но вдоль бедра, придерживает ножны, чтобы сверд не болтался. Хелье непроизвольно скопировал позу Гостемила.
— Я очень благодарна вам, друзья мои, за все, что вы для меня сделали, — сказала княгиня.
Может, она при Гостемиле стесняется, подумал Хелье. Но нет, прежняя Ингегерд не постеснялась бы. Он увидел, что Гостемил, в соответствии с этикетом, наклонил голову в ответ на изъявление благодарности. Хелье, чуть подумав, сделал тоже самое.
— Мое положение, увы, не дает мне возможности выйти и погулять с вами в саду, как видите, — княгиня улыбнулась величавой улыбкой. Даже самоирония звучала у нее теперь величаво. — Князь сейчас очень занят, но я сама вас приглашаю — сегодня у нас званый обед в честь греческого посла. — Она улыбнулась еще раз и выдержала паузу, возможно, специально, чтобы друзьям стало неловко. — Было бы лучше, — сказала она, понизив голос, — чтобы никто не узнал об одном недавнем приключении, в котором нам вместе пришлось поучаствовать.
Ну же и хорла, подумал Хелье, начиная злиться. Ну и гадина! Я с этой гадиной вырос, сватал ее князю, и вот теперь она так со мною разговаривает. Листья шуршащие! Хорошо хоть, что я вот прямо сейчас уезжаю в Корсунь, и видеть ее, гадину, не желаю, ну ее к лешему. Стерва.
Как быстро, однако, накладывает власть печать свою на людей, подумал Гостемил. Была ведь девчушка как девчушка. Смешная, милая. Помню, те двое татей на нее крикнули, а она как сожмется в комок, а я их, значит… веревку эту держал… И вот уже княгиня. Быстро. И ведь только что переехал князь из разухабистых, беспечных Верхних Сосен в детинец, только что стал полновластным. Интересно бы и на него посмотреть, какой он стал. Просто из любопытства. А Хелье, небось, в ярости. Ишь как глаза сузились. Не знает, небось, что людям многое следует прощать.
С княгиней вдруг что-то сделалось. Лицо ее исказилось, она подавила крик, задвигалась на скаммеле. Двое мужчин отчетливо услышали, как течет струйкой на пол со скаммеля вода.
— Что это? — спросила княгиня в величавом испуге и недоумении.
— Гостемил, — сказал Хелье. — Беги к князю быстро, встретишь нас в спальне. Князь пусть срочно найдет повитуху. У княгини отошли воды.
Гостемил бросился к двери.
— Отошли воды? — переспросила княгиня.
— Поднимайся, только осторожно. Идем в спальню. Не очень быстро. Но и не очень медленно.
Княгиня поднялась на ноги.
Гостемил пробежал длинный проход, освещенный дневным светом и закричал Жискару на бегу:
— Княгиня рожает!
Жискар выронил огурец. Гостемил распахнул дверь в занималовку.
— Князь! — сказал он. — У тебя сейчас появится на свет наследник. В спальне. Нужна повитуха.
Ярослав вскочил на ноги. Греческий посол удивился, но изобразил восхищенную улыбку. Он тоже поднялся. Ярослав, сильно хромая, бегом бросился вон из занималовки, Жискар за ним. Посол хотел последовать за остальными, но Гостемил его остановил.
— Дело семейное, — сказал он по-гречески. — Ничего страшного. Сейчас княгиня родит, и князь вернется и вы закончите вашу увлекательную и познавательную беседу.
Посол замигал, а Гостемил, выйдя из занималовки и закрыв дверь, подпер ее ховлебенком, чтобы посол не убежал.
В спальне Хелье уложил княгиню на кровать в чем была и нетерпеливо заходил по комнате. Княгиня молчала и переживала.
— Не переживай, княгиня, — сказал Хелье. — Семимесячные — такие же дети, как все. Ну, может хилые немного, но такие же. И добрые бывают. Где же Гостемил с князем!
Через открытую дверь Хелье услышал как Гостемил бегает по всему уровню, ища спальню, и кричит, как в лесу.
— Хо, Гостемил! — крикнул Хелье, высовываясь из спальни. — Сюда!
— Князь послал человек двадцать в город искать повитуху, — рапортовал Гостемил.
— То есть, в детинце повитухи нет.
— Нет.
Хелье топнул ногой в раздражении.
— Бараны, — сказал он. — Просто бараны. Занимаются леший знает чем, какие-то приемы, обеды, греческие, хорла, послы, а главного — нет. Я не желаю!
— Что ты не желаешь!
— Ничего не желаю! Листья шуршащие! Провалитесь все!
Появился князь с красным лицом, широко открытыми глазами, держась за колено.
— Послали, скоро будет… — сказал он.
— А лекарь? — спросил Хелье.
— Какой лекарь?
— У тебя сейчас родится семимесячный ребенок, — зло сказал Хелье. — Ты считаешь, что лекарь не нужен. А повитуху приведут с Черешенного Бугра, небось. У тебя даже нет никого на примете. Чтоб вас здесь всех разорвало. Бараны.
Княгиня на ложе громко вскрикнула. Князь, хромая, кинулся к ней.
В дверях показались сразу несколько холопов.
— Два бочонка побольше, один с горячей водой, другой с холодной, — сказал Хелье. — Который с горячей, менять по мере надобности. Но не очень горячей.
— А? — спросил Ярослав.
— Повитухой придется быть мне, — сказал ему Хелье. — Я не напрашивался, и я совершенно не хотел, но так получилось.
— Ты когда-нибудь…
— Да, приходилось. Чтоб вас всех разорвало. Ты слышал, что я сказал? Вода нужна.
— Вы слышали? — закричал на холопов Ярослав. — А ты что?… А как…
В дверях появился Жискар.
— Mon roi, — сказал он, — привели повитуху.
— Тащите ее сюда! — сказал Хелье.
— Да, тащите! — подтвердил Ярослав.
— Но не забудьте воду!
— Не забудьте, скоты!
Вскоре повитуха предстала перед князем в спальне. Лицо у нее было совершенно ведьминское, во рту наличествовал один зуб, с краю, и улыбалась она зловеще.
— Где вы ее взяли? — спросил Хелье у холопа.
— А на торге она…
— Где живешь, бабка?
— Что тебе, яхонтовый?
— Где живешь? Дом твой где?
— А на Черешенном Бугре, милый.
— Иди отсюда.
— А?
— Князь, дай ей гривну, пусть идет!
— На тебе, бабка, гривну.
Бабка взяла гривну и хотела уже ругаться и причитать, и может что-нибудь интересное пожелать, но Хелье положил руку на сверд, и она ретировалась.
— Выведите ее там, нечего ей в детинце делать! — крикнул вдогонку Хелье. — А теперь вы все. Чего встали? Где вода?
— Несут, — доложил Жискар от двери. — Вот несут.
Он посторонился, и два холопа внесли в спальню два бочонка с водой.
— Поставьте рядом с ложем, — приказал Хелье. — Все, кроме князя — вон отсюда. Стоять за дверью и почтительно ждать. Князь сейчас к вам выйдет и будет вынимать из вас душеньки ваши ржавыми клещами, пока тут из княгини чего-нибудь не народится.
Никто не обиделся, все покорно удалились.
— Князь, — сказал Хелье будничным голосом, — снимай с нее одежду.
— Всю? — спросил князь.
Хелье на него мрачно посмотрел, и князь все понял. Подойдя к ложу, он стал медленно и нежно стаскивать с Ингегерд, которая морщилась и постанывала, сапог. Хелье отодвинул его бесцеремонно, сдернул с княгини сапоги, поискал гашник, но понева так странно была устроена, что гашник не сразу находился. Тогда Хелье просто вытащил из сапога нож, сделал на поневе и рубахе Ингегерд снизу надрез, и разорвал до гашника. Перерезал гашник. Разорвал дальше.
— Князь, — сказал он. — Встань рядом и говори ей что-нибудь глупое и приятное.
— Я ничего, — сказала Ингегерд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
— Вроде бы спина не болит. Душа не ноет. И не рвет меня.
— Но ведь ты не новгородец, — заметил Хелье.
— Точно. Наверное, в этом все дело. Можешь идти, парень. Вот тебе две сапы за труды. Благодарю тебя, друг мой.
Стражники детинца знали Хелье и пропустили его и Гостемила.
У дверей занималовки сидел на скаммеле Жискар, жуя огурец.
— Добрый день, славяне и варанги, — сказал он. — Чем могу вам услужить?
— Мы к князю, — сообщил Хелье.
— Князь там с греческим послом болтает. Приходите позже.
— Мне не нравится тон этого франка, — заметил Гостемил. — А тебе, Хелье, нравится его тон?
— Не очень. Но мы не будем его, франка, упрекать.
— Нет, не будем. Люди дикие лесные не виноваты в том, что в лесу родились.
— Но, собственно, основной целью посещения нашего является княгиня, — продолжал Хелье.
— Там, — указал Жискар половиной огурца. — В приемном помещении.
— Что за приемное помещение, первый раз слышу, — сказал Хелье.
— Новое, недавно отделано.
Пошли в указанном направлении. У дверей помещения стоял нарядно одетый холоп, который и осведомился, что нужно добрым людям.
— Нужно, чтобы ты отошел от двери и потерял дар речи, — объяснил Гостемил, делая свирепое лицо.
Оценив вид Гостемила, холоп повиновался.
Приемное помещение оказалось роскошным залом, великолепным, невиданным в Новгороде. Несмотря на то, что стены и свод были деревянные, и арки тоже, наличествовала в помещении этом некая степень абсолютной перманентности. Не временное жилище, не форпост, не летняя резиденция, но дворец. Балюстрады, лесенки, переходы.
За две недели, что даны ему были на подготовку строительства богатого дома, Ротко не сделал ничего — не нашел ни землекопов, ни плотников, ни смолильщиков, ни кровельщиков, не наметил место, не составил смету. Он старался, бегал по городу, выспрашивал что-то на торге, но усилия эти ни к чему не привели. Ингегерд, узнав об этом, поговорила с Ярославом.
— Он не понимает практической стороны вещей, — сказала она. — Нужно, чтобы рядом с ним все время кто-то был, кто понимает.
— Зодчий должен понимать, — возразил Ярослав.
— У него интересные рисунки, — сказала княгиня. — Но на этом все и заканчивается. Вот, смотри, он нарисовал лестницу, нарядную, кругом деревья. Красиво. Но это — лестница римского парка. У нас нет здесь семи холмов, и ее некуда определить. А это что же? Это верхушка храма, но вместо обычного окончания какая-то луковица. Это остроумно, но ведь в зодчестве остроумие не главное.
Князь задумался.
— То есть, — сказал он, — ты хочешь сказать, что умениям его применения нет?
— Почему же. Есть. Вот например, тут в тереме, рядом с занималовкой, пустует огромная комната. Если пригласить Ротко, он сделает несколько рисунков, и по этим рисункам плотники составят и сколотят все, что требуется.
— Ага, — задумчиво произнес Ярослав. — А я ведь ему уже перепоручил строительство церкви.
— Какой?
— Той, что на отшибе. Строится по просьбе Хелье. Совсем маленькая.
— Вот пусть он ее, совсем маленькую, достроит, а там видно будет.
— Она каменная, он долго провозится.
— Ничего.
На том и порешили. Ротко действительно сделал несколько рисунков, и приемное помещение было готово через четыре дня. И все получилось на славу. Если бы Ротко не путался у плотников под ногами и не давал бы странные указания, и в два дня управились бы.
Увидев входящих Хелье и Гостемила, Ингегерд велела служанке уйти и села на резной скаммель. Одета она была в бархат, длинная понева доставала до полу.
Приблизившись к ней, оба — и варанг, и славянин — остались стоять. Других скаммелей рядом не было, а ховлебенк нужно было бы тащить через все помещение.
— Здравствуйте, — сказала Ингегерд, любезно улыбаясь.
Голову и спину держала она прямо, руки на коленях, и даже массивный живот впечатления не портил. А впечатление было.
Хелье не сказал бы, что поражен, но уверенность в том, что вот он сейчас увидит Ингегерд, обнимет ее, дернет за ухо, игриво, как в детстве, поцелует в щеку, сядет рядом как попало, спросит, «Ну, как живешь, дура?» — пропала начисто. Совсем. Перед ним сидела другая Ингегерд. Она напоминала прежнюю, и память и мысли ее были такие же, наверняка, как прежде, но что-то в ней разительно изменилось. Разительно. Прежняя Ингегерд не смотрела бы так благосклонно. Так величаво. Перед Хелье и Гостемилом сидела и смотрела спокойно — властительница.
Хелье покосился на Гостемила. Да, он тоже почувствовал. Потомок древнего рода держался с достоинством, но и с почтением. Власть требует к себе почтения. Одну ногу Гостемил отставил чуть в сторону, спина прямая, голова чуть опущена в знак почтительности, шапка со щегольским околышем в руке, левая рука не на поммеле, но вдоль бедра, придерживает ножны, чтобы сверд не болтался. Хелье непроизвольно скопировал позу Гостемила.
— Я очень благодарна вам, друзья мои, за все, что вы для меня сделали, — сказала княгиня.
Может, она при Гостемиле стесняется, подумал Хелье. Но нет, прежняя Ингегерд не постеснялась бы. Он увидел, что Гостемил, в соответствии с этикетом, наклонил голову в ответ на изъявление благодарности. Хелье, чуть подумав, сделал тоже самое.
— Мое положение, увы, не дает мне возможности выйти и погулять с вами в саду, как видите, — княгиня улыбнулась величавой улыбкой. Даже самоирония звучала у нее теперь величаво. — Князь сейчас очень занят, но я сама вас приглашаю — сегодня у нас званый обед в честь греческого посла. — Она улыбнулась еще раз и выдержала паузу, возможно, специально, чтобы друзьям стало неловко. — Было бы лучше, — сказала она, понизив голос, — чтобы никто не узнал об одном недавнем приключении, в котором нам вместе пришлось поучаствовать.
Ну же и хорла, подумал Хелье, начиная злиться. Ну и гадина! Я с этой гадиной вырос, сватал ее князю, и вот теперь она так со мною разговаривает. Листья шуршащие! Хорошо хоть, что я вот прямо сейчас уезжаю в Корсунь, и видеть ее, гадину, не желаю, ну ее к лешему. Стерва.
Как быстро, однако, накладывает власть печать свою на людей, подумал Гостемил. Была ведь девчушка как девчушка. Смешная, милая. Помню, те двое татей на нее крикнули, а она как сожмется в комок, а я их, значит… веревку эту держал… И вот уже княгиня. Быстро. И ведь только что переехал князь из разухабистых, беспечных Верхних Сосен в детинец, только что стал полновластным. Интересно бы и на него посмотреть, какой он стал. Просто из любопытства. А Хелье, небось, в ярости. Ишь как глаза сузились. Не знает, небось, что людям многое следует прощать.
С княгиней вдруг что-то сделалось. Лицо ее исказилось, она подавила крик, задвигалась на скаммеле. Двое мужчин отчетливо услышали, как течет струйкой на пол со скаммеля вода.
— Что это? — спросила княгиня в величавом испуге и недоумении.
— Гостемил, — сказал Хелье. — Беги к князю быстро, встретишь нас в спальне. Князь пусть срочно найдет повитуху. У княгини отошли воды.
Гостемил бросился к двери.
— Отошли воды? — переспросила княгиня.
— Поднимайся, только осторожно. Идем в спальню. Не очень быстро. Но и не очень медленно.
Княгиня поднялась на ноги.
Гостемил пробежал длинный проход, освещенный дневным светом и закричал Жискару на бегу:
— Княгиня рожает!
Жискар выронил огурец. Гостемил распахнул дверь в занималовку.
— Князь! — сказал он. — У тебя сейчас появится на свет наследник. В спальне. Нужна повитуха.
Ярослав вскочил на ноги. Греческий посол удивился, но изобразил восхищенную улыбку. Он тоже поднялся. Ярослав, сильно хромая, бегом бросился вон из занималовки, Жискар за ним. Посол хотел последовать за остальными, но Гостемил его остановил.
— Дело семейное, — сказал он по-гречески. — Ничего страшного. Сейчас княгиня родит, и князь вернется и вы закончите вашу увлекательную и познавательную беседу.
Посол замигал, а Гостемил, выйдя из занималовки и закрыв дверь, подпер ее ховлебенком, чтобы посол не убежал.
В спальне Хелье уложил княгиню на кровать в чем была и нетерпеливо заходил по комнате. Княгиня молчала и переживала.
— Не переживай, княгиня, — сказал Хелье. — Семимесячные — такие же дети, как все. Ну, может хилые немного, но такие же. И добрые бывают. Где же Гостемил с князем!
Через открытую дверь Хелье услышал как Гостемил бегает по всему уровню, ища спальню, и кричит, как в лесу.
— Хо, Гостемил! — крикнул Хелье, высовываясь из спальни. — Сюда!
— Князь послал человек двадцать в город искать повитуху, — рапортовал Гостемил.
— То есть, в детинце повитухи нет.
— Нет.
Хелье топнул ногой в раздражении.
— Бараны, — сказал он. — Просто бараны. Занимаются леший знает чем, какие-то приемы, обеды, греческие, хорла, послы, а главного — нет. Я не желаю!
— Что ты не желаешь!
— Ничего не желаю! Листья шуршащие! Провалитесь все!
Появился князь с красным лицом, широко открытыми глазами, держась за колено.
— Послали, скоро будет… — сказал он.
— А лекарь? — спросил Хелье.
— Какой лекарь?
— У тебя сейчас родится семимесячный ребенок, — зло сказал Хелье. — Ты считаешь, что лекарь не нужен. А повитуху приведут с Черешенного Бугра, небось. У тебя даже нет никого на примете. Чтоб вас здесь всех разорвало. Бараны.
Княгиня на ложе громко вскрикнула. Князь, хромая, кинулся к ней.
В дверях показались сразу несколько холопов.
— Два бочонка побольше, один с горячей водой, другой с холодной, — сказал Хелье. — Который с горячей, менять по мере надобности. Но не очень горячей.
— А? — спросил Ярослав.
— Повитухой придется быть мне, — сказал ему Хелье. — Я не напрашивался, и я совершенно не хотел, но так получилось.
— Ты когда-нибудь…
— Да, приходилось. Чтоб вас всех разорвало. Ты слышал, что я сказал? Вода нужна.
— Вы слышали? — закричал на холопов Ярослав. — А ты что?… А как…
В дверях появился Жискар.
— Mon roi, — сказал он, — привели повитуху.
— Тащите ее сюда! — сказал Хелье.
— Да, тащите! — подтвердил Ярослав.
— Но не забудьте воду!
— Не забудьте, скоты!
Вскоре повитуха предстала перед князем в спальне. Лицо у нее было совершенно ведьминское, во рту наличествовал один зуб, с краю, и улыбалась она зловеще.
— Где вы ее взяли? — спросил Хелье у холопа.
— А на торге она…
— Где живешь, бабка?
— Что тебе, яхонтовый?
— Где живешь? Дом твой где?
— А на Черешенном Бугре, милый.
— Иди отсюда.
— А?
— Князь, дай ей гривну, пусть идет!
— На тебе, бабка, гривну.
Бабка взяла гривну и хотела уже ругаться и причитать, и может что-нибудь интересное пожелать, но Хелье положил руку на сверд, и она ретировалась.
— Выведите ее там, нечего ей в детинце делать! — крикнул вдогонку Хелье. — А теперь вы все. Чего встали? Где вода?
— Несут, — доложил Жискар от двери. — Вот несут.
Он посторонился, и два холопа внесли в спальню два бочонка с водой.
— Поставьте рядом с ложем, — приказал Хелье. — Все, кроме князя — вон отсюда. Стоять за дверью и почтительно ждать. Князь сейчас к вам выйдет и будет вынимать из вас душеньки ваши ржавыми клещами, пока тут из княгини чего-нибудь не народится.
Никто не обиделся, все покорно удалились.
— Князь, — сказал Хелье будничным голосом, — снимай с нее одежду.
— Всю? — спросил князь.
Хелье на него мрачно посмотрел, и князь все понял. Подойдя к ложу, он стал медленно и нежно стаскивать с Ингегерд, которая морщилась и постанывала, сапог. Хелье отодвинул его бесцеремонно, сдернул с княгини сапоги, поискал гашник, но понева так странно была устроена, что гашник не сразу находился. Тогда Хелье просто вытащил из сапога нож, сделал на поневе и рубахе Ингегерд снизу надрез, и разорвал до гашника. Перерезал гашник. Разорвал дальше.
— Князь, — сказал он. — Встань рядом и говори ей что-нибудь глупое и приятное.
— Я ничего, — сказала Ингегерд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66