- Давай собираться, ребенок, - сказал он, вернув меня с небес на грешную землю. - Не все сразу. Еще не вечер.
Возразить против этого справедливого замечания было нечего. Делу время, потехе - час. И он, судя по всему, ещё не настал. Я надела туфли, взяла сумку и совсем было собралась выходить, как меня опять притормозили и опять по совершенно неожиданному для меня поводу.
- Ты что, собираешься идти без чулок? На деловую встречу?
Я ошарашенно посмотрела на свои ноги. Да, без чулок, а что? По такой жаре только ненормальная будет надевать колготки и закрытые туфли, а я пока ещё в здравом уме.
- Жарко же...
- Господи! Запомни, пожалуйста, на будущее - развлекаться и приятно проводить время ты можешь в чем угодно, это твое личное дело. Но по делам ходят в приличном виде. Мужчины - в костюмах и галстуках, женщины - в чулках и без экстравагантных деталей туалета типа декольте и босоножек. В Америке тебя бы просто уволили, явись ты на службу в таком, с позволения сказать, одеянии.
- Мы не в Америке! - беспомощно огрызнулась я.
Мне отчаянно хотелось разреветься. В любом случае - перестать играть роль мисс Дулитлл из "Пигмалиона". Хотя ситуация действительно была похожей до неприличия, если быть объективной.
А как все хорошо начиналось! Цветы, поцелуй... Но в глубине души я все-таки понимала, что совет мне дают правильный, поэтому дискуссию благоразумно прекратила и отправилась в комнату дополнить свой туалет, поражаясь про себя собственной кротости и смирению. Попробовал бы кто-нибудь ещё так мною покомандовать! Даже не знаю, что бы с этим камикадзе стало. Как минимум - расчленила бы с особой изощренностью и жестокостью.
Но в данном случае манипулировать - в полном смысле этого слова начали мною, а я, похоже, даже находила в этом определенное удовольствие. Что явно граничило с извращением. Не манипуляции, конечно, а то чувство, которое я испытывала.
Чулки и туфли, как выяснилось, были только цветочками. Ягодками я в полной мере насладилась чуть позже, когда попала в кабинет кадровика одной из самых респектабельных и престижных газет страны. Там нас ждали - это в субботу-то!
Хозяин кабинета даже не вышел - выскочил нам навстречу из-за необъятного письменного стола, и я, при всей моей наивности, поняла, что эта радость вызвана отнюдь не моим появлением, а тем, что меня сопровождал Владимир Николаевич. Именно ему адресовались улыбки и все остальное, меня же замечали постольку поскольку. С таким же успехом мой спутник мог бы взять с собой собаку - ей бы оказали не менее радушный прием. Уверена на все сто процентов.
- Так вот эту девицу нужно принять в штат? - благодушно осведомился кадровик. - Знаю, знаю, мне звонили. Зачем же вы сами-то, Владимир Николаевич, беспокоились? Оформили бы все в лучшем виде. Чай, кофе, ещё что-нибудь?
- Не сомневаюсь, что оформили бы, - усмехнулся краем губ Владимир Николаевич, как бы не услышав последнюю фразу.
Ох как мне не понравилась эта усмешка! Таким жестким и недобрым я своего недавно обретенного кумира ещё ни разу не видела. Не дай Бог, чтобы подобное обращение было когда-нибудь адресовано непосредственно мне! Под ложечкой у меня неприятно заныло, и я готова была одновременно провалиться сквозь землю, точнее, сквозь паркетный пол, и вывалиться где-нибудь на свободе, на свежем воздухе или элементарно развернуться на сто восемьдесят градусов и просто сбежать из этого кабинета, куда глаза глядят. Мне, впрочем, не дали даже самостоятельно шевельнуться.
- Майя Павловна будет работать у вас фотокорреспондентом, - сухо сказал Владимир Николаевич, почти силком усаживая меня в кресло для посетителей возле письменного стола. - И думаю, принесет газете много пользы. Вы согласны? Тогда приступим к делу.
Кадровик был согласен с чем угодно: по-моему, он и главным редактором бы меня оформил, не моргнув глазом. Я, как во сне, заполнила обязательную анкету с автобиографией - наверное, самой короткой и скудной из всех тех, которые когда-либо читали в этом кабинете, - написала заявление о приеме на работу с окладом "согласно штатному расписанию", подписала ещё какие-то бумажки. Все это отняло у меня столько сил и энергии, что под конец процедуры я чувствовала себя выжатым лимоном и выглядела наверняка соответственно, в том числе и в смысле цвета лица.
Ко всему прочему я в очередной раз опозорилась: подбирая нужное слово, машинально взяла в рот кончик косы и принялась её грызть. Привычка - вторая натура. Кадровик и бровью не повел, словно все сотрудники газеты именно так себя всегда и вели, зато Владимир Николаевич чуть-чуть поморщился и покачал головой. Я чуть не подавилась собственной шевелюрой и из бледно-желтой мгновенно стала ярко-малиновой.
- Когда сможете приступить к работе, Майя Павловна? - сладким голосом осведомился кадровик.
Если честно, меня впервые в жизни звали по имени и отчеству, и поэтому захотелось обернуться и посмотреть, к кому же на самом деле обращаются. Не привыкла я к таким церемониям и привыкать не собиралась. Еще успею - какие мои годы! Но мое мнение, равно как и мои планы, похоже, опять-таки никого не интересовали.
- В понедельник, - ответил за меня Владимир Николаевич. - Прямо в понедельник с утра и приступит. А вы, уважаемый, обеспечьте её перевод с прежнего места работы, чтобы не тратить на это лишнего времени. Договорились?
Надо думать! Судя по всему, не только мне хотелось поскорее удрать: кадровику тоже не терпелось избавиться от "дорогих гостей", свалившихся на его отягощенную ответственными мыслями голову. И я его понимала, как никто. Будь наша с ним воля, никогда бы в жизни нам не встречаться, даже случайно на улице.
При всей моей неискушенности кое-что я в жизни все-таки успела повидать: во всяком случае о манере обращения номенклатурных работников с простыми смертными знала не понаслышке. Сиятельные родственники блаженной памяти Белоконя в свое время преподали мне достаточно наглядные уроки высокомерной снисходительности, густо замешанной на презрении "элиты" к "быдлу", хотя сами, по-моему, были интеллигенцией, что называется, "в первом поколении".
И кадровик, занимавший в табели о рангах наверняка не менее - если не более - заметное место, чем мои несостоявшиеся родственники, переигрывал и перебарщивал в своей медоточивости так, что ему не поверил бы не только великий и бессмертный Станиславский, но даже самый последний рабочий сцены.
- Да, - продолжил Владимир Николаевич, - предупредите ответственного секретаря, что Майя Павловна будет освещать от вашей газеты визит Рейгана. Чтобы без накладок и конкуренции. Можно на это рассчитывать?
Кадровик с ужасом замахал руками:
- Какие накладки, какая конкуренция! Если вы считаете нужным...
- Считаю, - отрезал Владимир Николаевич. - И не только я. За сим благодарю за прием и позвольте откланяться.
Вне всякой логики я с неподдельной тоской вспомнила в этот момент кадровичку на моем прежнем - уже прежнем! - месте работы, буквально изводившую наш небольшой коллектив требованиями о всевозможных справках и бумажках, которую мы все дружно ненавидели и боялись. По сравнению с хозяином кабинета она показалась мне милой, доброй тетенькой, с которой вполне можно жить дружно, если не лезть на рожон, конечно.
Но прежняя работа осталась за крутым поворотом, под колесами черной "Волги". Как и прежняя жизнь, судя по всему. И отныне мне предстояло иметь дело совсем с другими людьми и совсем на другом уровне, где мои профессиональные качества вообще, похоже, не имели никакого значения. На мое место вполне можно было устроить любую дрессированную зверюшку - никто и ухом бы не повел.
Интересно, а что со мной будет, если покровительство Владимира Николаевича по какой-либо причине закончится? Высоко забираешься - больнее будет шлепаться, не мною первой подмечено. Если закончится... Почему оно должно закончиться? Почему оно вообще началось?
Я тряхнула головой, чтобы отогнать совершенно некстати пришедшее сомнение. Почему, почему? Потому что кончается на "у", говаривали мы в детстве. Все ещё только начинается, до времени, когда закончится, ещё дожить надо. И Владимир Николаевич обещал...
"Ничего он тебе не обещал, идиотка, - хмыкнул трезвый внутренний голос. - Пошевели извилинами, вспомни. Он сказал, что хочет помочь тебе встать на ноги - не более того. В задачке не сказано, что эта помощь будет продолжаться неопределенно долго. То есть она вообще может закончиться после сегодняшнего мероприятия".
Ненавижу я этот внутренний голос! Вечно он портит мне немногие приятные минуты в жизни. Пусть пока заткнется, я сама разберусь, кого куда девать...
"Вот-вот, разберись, - не унимался противный резонер. - Заодно подумай, почему тебя не просто устраивают в престижную газету, но и ставят при этом условия, что именно ты будешь там делать. Освещать визит американского президента, не угодно ли? Да сотни куда более заслуженных, чем ты, людей босиком побегут в очередь за таким заданием. А тебе его преподносят на пресловутом блюдечке с голубой каемочкой. За прекрасные глаза? Не смеши меня, умоляю!"
- О чем так глубоко задумалась, котенок? - вернул меня к реальности голос Владимира Николаевича. - И почему такой мрачный вид, просто даже труаурный? Кажется, все хорошо.
- Слишком хорошо! - выпалила я. - Так хорошо на самом деле просто не бывает. Со мной, во всяком случае. Вот и думаю, какой гадости теперь ожидать в качестве компенсации. Той самой гадости, без которой не было бы никакой радости.
- Что это ещё за пессимизм? - изумился мой собеседник. - Ты с понедельника будешь работать фотокорреспондентом в солидном издании, ежедневно заниматься интересным делом и, между прочим, получать за это нормальные деньги.
- Нормальные - это как? - заинтересовалась я, отвлекаясь от мрачных предчувствий.
Действительно ведь в солидных изданиях и платят куда лучше, чем в обычных. Интересно, на сколько?
- Не знаю, как насчет этой газеты, - удовлетворил мое любопытство Владимир Николаевич, - но думаю, что не меньше, чем в АПН. Там машинописная страница стоит, кажется, десять рублей, а фотоснимок - ещё дороже. Это не считая зарплаты, разумеется.
Сказать, что для меня это был очередной шок - значит ничего не сказать. Допустим, с арифметикой у меня плохо ещё со школы, равно как и со всеми остальными точными науками, но все-таки не настолько плохо, чтобы не понять - скорбный труд журналистов там, куда я дуриком попала, оценивается раз в десять выше, чем обычно. То есть я, совсем безо всяких усилий с моей стороны, становлюсь как бы миллионершей. Ну, пусть не миллионершей, но богатой женщиной - это уж точно. На рубль в день, судя по всему, существовать мне больше не придется.
- Пообедать не хочешь? - поинтересовался Владимир Николаевич. - А то ты какая-то зеленая. Ты вообще сегодня ела?
- Кофе пила... - неопределенно ответила я, пытаясь вспомнить, было ли это. - Наверное, можно и пообедать.
- Не слышу энтузиазма в голосе! В твоем возрасте...
- Слушай, давай оставим в покое мой возраст, - почти спокойно попросила я. - Эту тему ты уже затрепал, как щенок зубную щетку...
- По-моему, ты начинаешь хамить.
От внезапно сделавшегося ледяным голоса Владимира Николаевича у меня по коже побежали настоящие мурашки. Похоже, я действительно зарвалась, во всяком случае, на данном этапе наших отношений. Забыла, что имею дело не с ровесником и даже не с коллегой.
- Извини, пожалуйста, больше не буду, но мне действительно как-то не по себе. Я боюсь.
- Чего, господи? - несколько смягчился Владимир Николаевич. - Ладно, давай я тебя покормлю, поговорим в процессе. У меня ровно час свободного времени.
"Счастливые часов не наблюдают, - ехидно шепнул внутренний голос. ты-то, голубушка, точно забыла о времени. А это тебе не Белоконь, у которого все время - свободное, если не от дела, то от досуга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41