— вырвалось у Бурлака.
— Молчать! — рявкнул Сармат так, что Бурлак втянул голову в плечи.
* * *
Трескучие голоса грифов, хрип тяжело дышащих людей и топот армейских башмаков сминали утренний покой, и все живое спешило оставить тропу при стремительном приближении людей, даже кобра, прошипев будто только для порядка, спряталась в выгоревшей траве. Сарматов дал передышку группе лишь тогда, когда оглядел в бинокль оставленную позади «зеленку» и речную пойму. Скоро крутая тропа влилась в проложенную по террасам хорошо наезженную верблюжью дорогу. Ступив на нее, Сарматов снова оглянулся и, вздув желваки, процедил:
— Чуял я, что волчара след взял, через полчаса здесь будет наш старый знакомый Абдулло...
В бинокль уже можно было разглядеть группу всадников, человек двадцать, переправляющихся через реку.
— Стежка одна и узкая! — заметил Бурлак, протягивая Алану бинокль. — Быть или не быть, командир?..
— В смысле — бить?.. Какие вопросы! — возбудился Алан. — Здесь они нас не ждут... Я ставлю итальянок на растяжки, а по тем, кто останется, — в два ствола, пока ты американца за камнями постережешь!..
— Управимся! — поддержал его Бурлак.
— Ну, командир! — нетерпеливо воскликнул Алан. — Уводи штатника!
Американец с тревогой прислушивался к их разговору.
— За чмо меня держишь? — насмешливо бросил Сарматов Алану и подтолкнул американца в сторону от тропы, к каменным нагромождениям, нависающим над пропастью. — Передохни пока, полковник! — сказал он, приковывая его к крепкому стволу корявого деревца.
— Сармат, то, что ты задумал, безумие! — возмутился американец. — У Абдулло целый отряд, а вас всего-то...
— У гнева тоже есть права! — недобро усмехнулся Сарматов.
— Это, насколько я знаю, из «Короля Лира»? Но Лир, если помнишь, Сармат, плохо кончил!..
— Стать безумным в безумном мире, полковник, так ли это плохо? — пожал плечами Сарматов и заклеил американцу рот пластырем. — Будь добр, посиди тихо, пока мы с шакалом говорить будем, а если разговор не получится, выбирайся уж как-нибудь сам, — добавил он.
Из-за поворота крутой тропы сначала донесся нарастающий топот копыт, потом в него вплелись гортанные крики. Сарматов сделал знак рукой притаившимся за камнями Бурлаку и Алану и, заметая веткой пыль на тропе, торопливо скрылся в траве.
Громко перекликаясь, всадники вынеслись из-за поворота тесной гурьбой, по трое-четверо в ряд. Впереди в ярком развевающемся халате скакал на гнедом ахалтекинце Абдулло. Видимо, почуяв недоброе, конь стал прясть ушами, жаться подальше от края пропасти. Абдулло раздраженно охаживал его камчой, и конь не выдержав, вынес всадника на середину тропы. Два прогремевших одновременно мощных взрыва смели в пропасть половину всадников за спиной Абдулло, а остальные, не успев ничего толком понять, попав под перекрестный огонь, были сражены меткими автоматными очередями. Крики ужаса оглушенных людей, предсмертное ржание коней превратили тихую красоту предгорья в настоящий ад. Успевший проскочить место взрыва, невредимый Абдулло, нахлестывая ахалтекинца, летел прямо на вставшего на его пути Сарматова, у которого как раз в это время заклинило гашетку автомата. Ахалтекинец, едва касаясь легкими копытами тропы, мчался как ветер, прикрывая гривой всадника... Отбросив автомат, Сарматов кошкой запрыгнул коню на шею. Одной рукой он успел вцепиться в гриву, пальцами другой захватил жаркие ноздри животного и резким движением руки в сторону и вниз, опрокинул через голову ахалтекинца. Старый казачий прием сработал безотказно.
Подойдя к лежащему в пыли Абдулло, Сарматов, пока тот не пришел в себя, сорвал с него оружие и вынул заткнутый за широкий пояс-ходак кривой нож «бабур».
— Хватит придуриваться, Абдулло Гапурович, приехали! — сказал он, видя, как у бандита дрогнули веки.
Абдулло продолжал лежать неподвижно, не открывая глаз.
К Сарматову подошел Алан с Бурлаком. Они с любопытством разглядывали распростертого на земле Абдулло.
— Чего там? — спросил их Сарматов, кивая на тропу.
— Кончен бал, погасли свечи, командир! — отозвался Бурлак. — Ни один не ушел!
— Тогда эту падаль за ноги и в пропасть, к Аллаху! — подмигнув им, скомандовал майор.
После этих слов Абдулло вскочил, но Бурлак тут же сбил его с ног.
— Не дергайся! — с омерзением в голосе приказал он. — Облажался — так не мычи!..
— Мамой прашу — моя не нада в пропасть! — запричитал Абдулло по-русски. — Не нада! Моя в пропасть не нада!
— Маму свою, старика деда, жену с тремя детьми ты, Абдулло, сжег заживо, когда, спасая шкуру, уходил за кордон! — яростно оборвал его Сарматов. — Верховный суд Таджикистана по совокупности всего приговорил бы тебя к высшей мере. Хочешь, помолись Аллаху перед исполнением...
Абдулло встал на колени и потянул пухлые пальцы, унизанные кольцами и перстнями, к людям, от которых теперь зависела его висящая на волоске жизнь.
— Вы же савсем нищий! — завопил он. — Абдулло деньги много даст!.. Всю жизнь барашка кушать, коньяк пить будешь, началнык!
— Уж не деньгами ли старого Вахида ты хочешь с нами поделиться? — встряхнул его за шиворот халата Алан.
— Глупый, старый Вахид, денег имел савсем мало!.. Абдулло золота много, доллар много-много! Моя все отдаст и переправит вас через границу!.. — срываясь на визг, закричал Абдулло и подполз к ногам Сарматова. — Моя доллар много, моя все может!..
— Не теряй времени! — оборвал его тот. — Жил шакалом — хоть умри человеком!
Абдулло на миг замер и вдруг, взвизгнув, впился гнилыми зубами в колено Сарматова. Другой ногой майор все же успел отбросить его к краю пропасти, но Абдулло, схватившись за корневище какого-то чахлого кустика, повис над бездной.
— Моя все-е отда-аст! — кричал он, карабкаясь наверх. — Все-е!
Не сговариваясь, бойцы повернулись к пропасти спинами и направились к коню. Прошли считанные секунды, и кустик под тяжестью жирного тела Абдулло вырвался из земли с корнями и вместе с ним полетел в пропасть.
От быстро удаляющегося вопля своего хозяина шарахнулся в сторону ахалтекинец, но Сарматов успел схватить его за повод. По коже животного пробежала крупная дрожь, и конь попытался укусить Сарматова, но, почувствовав крепкую руку, тут же смирился, лишь покосился испуганным глазом на край пропасти, в которой навсегда скрылся его прежний повелитель.
— Алан, проверь, что этот гад награбил! — показал Сарматов на две переметные седельные сумы.
Алан подошел к коню и, расстегнув подпруги, снял сумы вместе с седлом.
— Как пить дать, у него здесь наркота! — сообщил он, вытряхивая в пыль целлофановые упаковки с белым порошком.
Из второй сумки в пыль вывалились пачки денег.
— Баксы, Сармат! — воскликнул он. — Десять пачек по десять штук и мелочевка штуки на три...
— Кинь в рюкзак! — сказал тот. — Доберемся до дома, акт составим... А о полковнике-то забыли! — спохватился он. — Алан, приведи его, а?..
Алан ушел к каменным завалам, а Сарматов, прижавшись щекой к точеной шее коня, обратился к Бурлаку:
— Патроны, жратву собрали?..
— Собрали, командир. Там ее на взвод хватит! — ответил тот и кивнул в сторону пропасти. — Мента, понятно, жадность сгубила, но там, на тропе, остались два отморозка...
— В Кулябе у него в банде был даже эстонец! — хладнокровно заметил Сарматов. — В смутное время вся муть со дна всплывает, как говорят у нас на Дону...
— Колено бы тебе, командир, йодом обработать! — сказал Бурлак, глядя на Сарматова.
— Заживет как на собаке! — отмахнулся тот и посмотрел в небо, по которому черными крестами парили грифы. — Абдулло никому не нужен, но баксы его и гашиш искать будут — уходить надо! — озабоченно добавил он, переводя взгляд на подошедших совсем близко Алана и американца.
— Ваши «борцы за свободу» отсюда гонят «дурь» по всему свету? — раздавливая один из пакетов с героином, зло спросил Сарматов, обращаясь к полковнику.
— Все делают деньги за чей-то счет. И на любой крови кто-то обогащается! — пожал плечами американец. — Вот ты убил этого Абдулло, а что изменится? Вместо него наркотой будет торговать кто-нибудь другой. И всех ты их не уничтожишь. Одного покарал — десяток новых придет! Да и кара твоя какая-то скифская!
— А я и есть скиф! Что с меня возьмешь! — взорвался Сарматов. — А кара?.. Кара — дело Господнее, и смертным в эти дела лучше не соваться... Месть — дело людское, но возмездие — функция государства, а мы люди казенные. Вот коня мне жалко! — сказал он и, отпустив повод, хлопнул красавца-ахалтекинца по крупу. — Уходи, гнедко! Уходи, милый!.. Ну, давай, давай!!!
Конь отбежал на некоторое расстояние и замер, косясь на уходящих людей фиолетовым глазом, не понимая, почему его бросили одного и где ему теперь искать своего хозяина. Затем подошел к самому краю пропасти и, глядя в глубину бездны, тоскливо заржал...
* * *
Все жарче припекало солнце, которое, казалось, решило выжечь дотла эту и без того негостеприимную землю. Качаясь, плыла под растоптанные башмаки бойцов потрескавшаяся от зноя, грозящая опасностью на каждом шагу афганская земля. Словно пророча беду и чуя скорую добычу, кружили над обессилевшими путниками зловещие черные грифы. Идущий впереди Бурлак вполголоса напевал знакомую песню:
За хребтом Гиндукуш обняла нас война,
Как шальная вдова, целовала в висок,
А на знойных отрогах, как наша вина,
Пробивалась трава сквозь горючий песок.
Пробивалась трава и чиста и горька,
Уносила в Россию тревожные сны.
Пробивалась трава и чиста и горька,
Чтоб пожарищем лечь под колеса войны.
Офицерский погон и солдатская честь
Привели нас в жестокий бой.
О судьбе нашей скорбная весть
К вам дойдет с той полынь-травой!..
— У русских такие... тревожные, тоскливые песни! — внимательно вслушиваясь в слова, заметил шагающий рядом с Сарматовым американец.
— Душа у нас такая тревожная! — отозвался тот. — Мы позже сытенькой Европы на арену мировой истории вышли — скурвиться, видно, еще не успели. Скифы мы! Азиаты, с раскосыми и жадными очами, как сказал один наш поэт.
— Надо же, как задели тебя мои слова!
— Командир! — раздался за их спинами голос Алана.
Сарматов резко повернулся и увидел Алана, который стоял и в изумлении смотрел на тронутое сполохами заката небо.
— Что ты туда уставился? — спросил майор.
— Гляди вперед командир, — показал Алан на горизонт. — Я вижу, как высоко над предгорьем, плывет современный многоэтажный город: по его улицам мчатся автомобили, у фонтана оживленно беседуют школьники с ранцами за спиной, к подъезду богатого дома подъезжает свадебный кортеж, а на углу стеклянного здания мальчуган чистит обувь солидному господину... Что это?
— Мираж! — пожал плечами американец.
— Похоже, это рай, в который угодил Абдулло! — засмеялся Бурлак.
— Эх... День бы так пожить! — с сожалением проронил Алан, по-прежнему зачарованно лупящий в небо глаза.
— Ой... — вдруг испуганно воскликнул он. — Я теперь вижу горящие дома, колонну танков и грузовиков.
— Блин, как всегда, все кончается войной! — сплюнул от досады Бурлак.
— Алан, а тебе этот рай ничего не напомнил? — спросил Сармат.
— На Бейрут смахивало, — неуверенно предположил тот.
— А как тебя там звали, полковник? — спросил Сарматов, испытывающе глядя на американца.
— А тебя? — не отводя взгляда, вопросом на вопрос ответил тот.
Ливан. Бейрут
6 октября 1986 года.
Рассветное небо обрушилось на спящий город ревом пикирующих «Фантомов», разрывами ракет и бомб. Разваливались, будто карточные домики, многоэтажки, погребая под собой сотни людей.
Те, кто успел спастись, обезумели от страха и бессмысленно метались среди пылающих и взрывающихся автомобилей, падающих горящих обломков и завалов из битого кирпича и бетона. А «Фантомы», словно хищные черные птицы, снова и снова неслись с неба на город на бреющем полете, и все превращалось в сплошной взрывающийся ад, скрывающий за завесами огня, дыма и пепла силящихся найти спасение людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
— Молчать! — рявкнул Сармат так, что Бурлак втянул голову в плечи.
* * *
Трескучие голоса грифов, хрип тяжело дышащих людей и топот армейских башмаков сминали утренний покой, и все живое спешило оставить тропу при стремительном приближении людей, даже кобра, прошипев будто только для порядка, спряталась в выгоревшей траве. Сарматов дал передышку группе лишь тогда, когда оглядел в бинокль оставленную позади «зеленку» и речную пойму. Скоро крутая тропа влилась в проложенную по террасам хорошо наезженную верблюжью дорогу. Ступив на нее, Сарматов снова оглянулся и, вздув желваки, процедил:
— Чуял я, что волчара след взял, через полчаса здесь будет наш старый знакомый Абдулло...
В бинокль уже можно было разглядеть группу всадников, человек двадцать, переправляющихся через реку.
— Стежка одна и узкая! — заметил Бурлак, протягивая Алану бинокль. — Быть или не быть, командир?..
— В смысле — бить?.. Какие вопросы! — возбудился Алан. — Здесь они нас не ждут... Я ставлю итальянок на растяжки, а по тем, кто останется, — в два ствола, пока ты американца за камнями постережешь!..
— Управимся! — поддержал его Бурлак.
— Ну, командир! — нетерпеливо воскликнул Алан. — Уводи штатника!
Американец с тревогой прислушивался к их разговору.
— За чмо меня держишь? — насмешливо бросил Сарматов Алану и подтолкнул американца в сторону от тропы, к каменным нагромождениям, нависающим над пропастью. — Передохни пока, полковник! — сказал он, приковывая его к крепкому стволу корявого деревца.
— Сармат, то, что ты задумал, безумие! — возмутился американец. — У Абдулло целый отряд, а вас всего-то...
— У гнева тоже есть права! — недобро усмехнулся Сарматов.
— Это, насколько я знаю, из «Короля Лира»? Но Лир, если помнишь, Сармат, плохо кончил!..
— Стать безумным в безумном мире, полковник, так ли это плохо? — пожал плечами Сарматов и заклеил американцу рот пластырем. — Будь добр, посиди тихо, пока мы с шакалом говорить будем, а если разговор не получится, выбирайся уж как-нибудь сам, — добавил он.
Из-за поворота крутой тропы сначала донесся нарастающий топот копыт, потом в него вплелись гортанные крики. Сарматов сделал знак рукой притаившимся за камнями Бурлаку и Алану и, заметая веткой пыль на тропе, торопливо скрылся в траве.
Громко перекликаясь, всадники вынеслись из-за поворота тесной гурьбой, по трое-четверо в ряд. Впереди в ярком развевающемся халате скакал на гнедом ахалтекинце Абдулло. Видимо, почуяв недоброе, конь стал прясть ушами, жаться подальше от края пропасти. Абдулло раздраженно охаживал его камчой, и конь не выдержав, вынес всадника на середину тропы. Два прогремевших одновременно мощных взрыва смели в пропасть половину всадников за спиной Абдулло, а остальные, не успев ничего толком понять, попав под перекрестный огонь, были сражены меткими автоматными очередями. Крики ужаса оглушенных людей, предсмертное ржание коней превратили тихую красоту предгорья в настоящий ад. Успевший проскочить место взрыва, невредимый Абдулло, нахлестывая ахалтекинца, летел прямо на вставшего на его пути Сарматова, у которого как раз в это время заклинило гашетку автомата. Ахалтекинец, едва касаясь легкими копытами тропы, мчался как ветер, прикрывая гривой всадника... Отбросив автомат, Сарматов кошкой запрыгнул коню на шею. Одной рукой он успел вцепиться в гриву, пальцами другой захватил жаркие ноздри животного и резким движением руки в сторону и вниз, опрокинул через голову ахалтекинца. Старый казачий прием сработал безотказно.
Подойдя к лежащему в пыли Абдулло, Сарматов, пока тот не пришел в себя, сорвал с него оружие и вынул заткнутый за широкий пояс-ходак кривой нож «бабур».
— Хватит придуриваться, Абдулло Гапурович, приехали! — сказал он, видя, как у бандита дрогнули веки.
Абдулло продолжал лежать неподвижно, не открывая глаз.
К Сарматову подошел Алан с Бурлаком. Они с любопытством разглядывали распростертого на земле Абдулло.
— Чего там? — спросил их Сарматов, кивая на тропу.
— Кончен бал, погасли свечи, командир! — отозвался Бурлак. — Ни один не ушел!
— Тогда эту падаль за ноги и в пропасть, к Аллаху! — подмигнув им, скомандовал майор.
После этих слов Абдулло вскочил, но Бурлак тут же сбил его с ног.
— Не дергайся! — с омерзением в голосе приказал он. — Облажался — так не мычи!..
— Мамой прашу — моя не нада в пропасть! — запричитал Абдулло по-русски. — Не нада! Моя в пропасть не нада!
— Маму свою, старика деда, жену с тремя детьми ты, Абдулло, сжег заживо, когда, спасая шкуру, уходил за кордон! — яростно оборвал его Сарматов. — Верховный суд Таджикистана по совокупности всего приговорил бы тебя к высшей мере. Хочешь, помолись Аллаху перед исполнением...
Абдулло встал на колени и потянул пухлые пальцы, унизанные кольцами и перстнями, к людям, от которых теперь зависела его висящая на волоске жизнь.
— Вы же савсем нищий! — завопил он. — Абдулло деньги много даст!.. Всю жизнь барашка кушать, коньяк пить будешь, началнык!
— Уж не деньгами ли старого Вахида ты хочешь с нами поделиться? — встряхнул его за шиворот халата Алан.
— Глупый, старый Вахид, денег имел савсем мало!.. Абдулло золота много, доллар много-много! Моя все отдаст и переправит вас через границу!.. — срываясь на визг, закричал Абдулло и подполз к ногам Сарматова. — Моя доллар много, моя все может!..
— Не теряй времени! — оборвал его тот. — Жил шакалом — хоть умри человеком!
Абдулло на миг замер и вдруг, взвизгнув, впился гнилыми зубами в колено Сарматова. Другой ногой майор все же успел отбросить его к краю пропасти, но Абдулло, схватившись за корневище какого-то чахлого кустика, повис над бездной.
— Моя все-е отда-аст! — кричал он, карабкаясь наверх. — Все-е!
Не сговариваясь, бойцы повернулись к пропасти спинами и направились к коню. Прошли считанные секунды, и кустик под тяжестью жирного тела Абдулло вырвался из земли с корнями и вместе с ним полетел в пропасть.
От быстро удаляющегося вопля своего хозяина шарахнулся в сторону ахалтекинец, но Сарматов успел схватить его за повод. По коже животного пробежала крупная дрожь, и конь попытался укусить Сарматова, но, почувствовав крепкую руку, тут же смирился, лишь покосился испуганным глазом на край пропасти, в которой навсегда скрылся его прежний повелитель.
— Алан, проверь, что этот гад награбил! — показал Сарматов на две переметные седельные сумы.
Алан подошел к коню и, расстегнув подпруги, снял сумы вместе с седлом.
— Как пить дать, у него здесь наркота! — сообщил он, вытряхивая в пыль целлофановые упаковки с белым порошком.
Из второй сумки в пыль вывалились пачки денег.
— Баксы, Сармат! — воскликнул он. — Десять пачек по десять штук и мелочевка штуки на три...
— Кинь в рюкзак! — сказал тот. — Доберемся до дома, акт составим... А о полковнике-то забыли! — спохватился он. — Алан, приведи его, а?..
Алан ушел к каменным завалам, а Сарматов, прижавшись щекой к точеной шее коня, обратился к Бурлаку:
— Патроны, жратву собрали?..
— Собрали, командир. Там ее на взвод хватит! — ответил тот и кивнул в сторону пропасти. — Мента, понятно, жадность сгубила, но там, на тропе, остались два отморозка...
— В Кулябе у него в банде был даже эстонец! — хладнокровно заметил Сарматов. — В смутное время вся муть со дна всплывает, как говорят у нас на Дону...
— Колено бы тебе, командир, йодом обработать! — сказал Бурлак, глядя на Сарматова.
— Заживет как на собаке! — отмахнулся тот и посмотрел в небо, по которому черными крестами парили грифы. — Абдулло никому не нужен, но баксы его и гашиш искать будут — уходить надо! — озабоченно добавил он, переводя взгляд на подошедших совсем близко Алана и американца.
— Ваши «борцы за свободу» отсюда гонят «дурь» по всему свету? — раздавливая один из пакетов с героином, зло спросил Сарматов, обращаясь к полковнику.
— Все делают деньги за чей-то счет. И на любой крови кто-то обогащается! — пожал плечами американец. — Вот ты убил этого Абдулло, а что изменится? Вместо него наркотой будет торговать кто-нибудь другой. И всех ты их не уничтожишь. Одного покарал — десяток новых придет! Да и кара твоя какая-то скифская!
— А я и есть скиф! Что с меня возьмешь! — взорвался Сарматов. — А кара?.. Кара — дело Господнее, и смертным в эти дела лучше не соваться... Месть — дело людское, но возмездие — функция государства, а мы люди казенные. Вот коня мне жалко! — сказал он и, отпустив повод, хлопнул красавца-ахалтекинца по крупу. — Уходи, гнедко! Уходи, милый!.. Ну, давай, давай!!!
Конь отбежал на некоторое расстояние и замер, косясь на уходящих людей фиолетовым глазом, не понимая, почему его бросили одного и где ему теперь искать своего хозяина. Затем подошел к самому краю пропасти и, глядя в глубину бездны, тоскливо заржал...
* * *
Все жарче припекало солнце, которое, казалось, решило выжечь дотла эту и без того негостеприимную землю. Качаясь, плыла под растоптанные башмаки бойцов потрескавшаяся от зноя, грозящая опасностью на каждом шагу афганская земля. Словно пророча беду и чуя скорую добычу, кружили над обессилевшими путниками зловещие черные грифы. Идущий впереди Бурлак вполголоса напевал знакомую песню:
За хребтом Гиндукуш обняла нас война,
Как шальная вдова, целовала в висок,
А на знойных отрогах, как наша вина,
Пробивалась трава сквозь горючий песок.
Пробивалась трава и чиста и горька,
Уносила в Россию тревожные сны.
Пробивалась трава и чиста и горька,
Чтоб пожарищем лечь под колеса войны.
Офицерский погон и солдатская честь
Привели нас в жестокий бой.
О судьбе нашей скорбная весть
К вам дойдет с той полынь-травой!..
— У русских такие... тревожные, тоскливые песни! — внимательно вслушиваясь в слова, заметил шагающий рядом с Сарматовым американец.
— Душа у нас такая тревожная! — отозвался тот. — Мы позже сытенькой Европы на арену мировой истории вышли — скурвиться, видно, еще не успели. Скифы мы! Азиаты, с раскосыми и жадными очами, как сказал один наш поэт.
— Надо же, как задели тебя мои слова!
— Командир! — раздался за их спинами голос Алана.
Сарматов резко повернулся и увидел Алана, который стоял и в изумлении смотрел на тронутое сполохами заката небо.
— Что ты туда уставился? — спросил майор.
— Гляди вперед командир, — показал Алан на горизонт. — Я вижу, как высоко над предгорьем, плывет современный многоэтажный город: по его улицам мчатся автомобили, у фонтана оживленно беседуют школьники с ранцами за спиной, к подъезду богатого дома подъезжает свадебный кортеж, а на углу стеклянного здания мальчуган чистит обувь солидному господину... Что это?
— Мираж! — пожал плечами американец.
— Похоже, это рай, в который угодил Абдулло! — засмеялся Бурлак.
— Эх... День бы так пожить! — с сожалением проронил Алан, по-прежнему зачарованно лупящий в небо глаза.
— Ой... — вдруг испуганно воскликнул он. — Я теперь вижу горящие дома, колонну танков и грузовиков.
— Блин, как всегда, все кончается войной! — сплюнул от досады Бурлак.
— Алан, а тебе этот рай ничего не напомнил? — спросил Сармат.
— На Бейрут смахивало, — неуверенно предположил тот.
— А как тебя там звали, полковник? — спросил Сарматов, испытывающе глядя на американца.
— А тебя? — не отводя взгляда, вопросом на вопрос ответил тот.
Ливан. Бейрут
6 октября 1986 года.
Рассветное небо обрушилось на спящий город ревом пикирующих «Фантомов», разрывами ракет и бомб. Разваливались, будто карточные домики, многоэтажки, погребая под собой сотни людей.
Те, кто успел спастись, обезумели от страха и бессмысленно метались среди пылающих и взрывающихся автомобилей, падающих горящих обломков и завалов из битого кирпича и бетона. А «Фантомы», словно хищные черные птицы, снова и снова неслись с неба на город на бреющем полете, и все превращалось в сплошной взрывающийся ад, скрывающий за завесами огня, дыма и пепла силящихся найти спасение людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26