— Я? То же, что ты и сам, кажется, уже решил. По всему этому раскладу, думается, тебе бы лучше пока без очередного походить, — также тихо ответил ему Толмачев. — Хоть без звездочки, зато спать спокойно будешь по ночам.
Сарматов, будто не замечая многозначительного взгляда начальника, поднял фужер с коньяком, выпил его одним залпом и глухо спросил:
— Когда лететь?..
Ангола
15 сентября 1985 года.
Ночью джунгли кажутся каким-то страшным сказочным лесом. Со всех сторон несутся леденящие душу непонятные звуки, между деревьев то и дело мелькают горящие огоньки глаз недремлющих хищников.
— Ну долго вы еще там будете копаться? — шепотом спросил Алан, ежась то ли от сырости, то ли от нервного озноба.
Сарматов с Силиным и Шальновым сидели под плащ-палаткой и изучали довольно приблизительную карту местности.
Самая что ни на есть Африка, чуть ли не здесь прошли когда-то маршруты Стенли и Ливингстона, но как-то все не так страшно, как в книгах: реки крокодилами не кишат, змеи с деревьев не свешиваются... Да и джунгли, оказывается, вовсе не сплошная непролазная древесная стена, а отдельно стоящие огромные деревья, под которые не может пробиться солнце... Вот только душно очень и влажно — ну, на то они, в конце концов, и тропики...
— Как думаешь, командир, успеем мы с этими чернозадыми до границы пересечься? — спросил Силин, наблюдая за ползущим по карте огромным рыжим муравьем.
— Хотелось бы, — Сарматов вздохнул. — Не очень-то меня радует перспектива вести по этим зарослям толпу ничему не обученных гражданских, да еще и с детьми.
— А ведь неизвестно, в каком они там состоянии... — поддакнул Шальнов. — Да уж, лучше бы перехватить их на нашей стороне — вряд ли лампасники рискнут нарушать границу даже ради полусотни ни в чем не повинных заложников. Хотя и граница-то эта — одно название...
— А когда, скажите на милость, наше начальство готово было подставиться ради людей, повинных или неповинных — все едино! — выключив фонарик, Алан решительно откинул плащ-палатку и несколько раз подпрыгнул, разминая затекшие ноги. — Даже если бы там было не пятьдесят человек, а пятьсот. Нет человека — нет проблемы.
— Зато у нас этих проблем становится все больше и больше, — Шальнов достал из кармана пачку сигарет, но, оглядевшись по сторонам, со вздохом сунул ее обратно. — Как же мне эта маскировка надоела!
— Ладно, хорош трепаться. Нам еще километров тридцать пять отмахать надо, чтоб на этих борцов за идею выйти, — подвел итог Сарматов. Проверив, хорошо ли приторочена поклажа, он оглянулся по сторонам, стараясь прикинуть маршрут. — За мной, бегом марш!
И вот обутые в армейские ботинки ноги мнут многолетний пружинящий ковер полуистлевшей листвы, тени бойцов мелькают между упирающимися в небо деревьями, распугивая разномастную мелкую тропическую живность.
— Как думаешь, командир, может, их уже и в живых нету? — спросил Шальнов, поравнявшись с Сарматовым. — Может, террористы их всех уже погрохали? Ну сам посуди, зачем им этот геморрой — тащить через все джунгли каких-то несчастных строителей и жен военнослужащих? Или это как тот самый чемодан без ручки: и тащить тяжело, и бросить жалко?
— Ну, вроде того, — откликнулся Сарматов, слегка замедляя шаг и то и дело оглядываясь по сторонам. — А вообще-то мы ведь уже обмозговали это со всех сторон. Заложники Савимби нужны? Нужны. А живы они главным образом потому, что за отрядом нет погони, верно?
— Правильно, — кивнул Силин. — Но ведь по всей стране объявлено чрезвычайное положение, мышь не проскочит.
— Ну с этим я бы поспорил, — ухмыльнулся Сарматов. — Сам посмотри — мы уже почитай сутки продираемся, а пока ни одного патруля не встретили. Почему?
— Ну так джунгли ведь, — Силин пожал плечами.
— В том-то и дело. Тут не то что мышь, тут стадо слонов, целая вражеская армия со всеми обозами пройдет, а никто и не заметит. И просто так убивать заложников Савимби тоже не с руки, пока они ему нужны. А кроме того, угроза заработать имидж кровожадного ублюдка даже в условиях такой дыры, как эта чертова Ангола, Савимби, наверное, все-таки пугает. Представляешь, сколько крика будет в Америке, если он убьет заложников? Вот если мы — это другое дело... Правильно я мыслю, нет?
* * *
Все же они погорячились, решив, что ничего необычного в этом тропическом лесу нет. В низине, в долине какой-то не названной на карте реки, заросли становились все гуще и гуще, приходилось прорубать себе дорогу тесаками. Прямо из-под ног выскакивала какая-то мелкая живность, в одном месте при виде непрошеных гостей подняли жуткий крик обезьяны и стали швыряться в бойцов полуспелым инжиром, и самое противное — с каждым шагом из кустов поднимались несметные полчища мошкары. Сумрачная звериная тропа вывела их к небольшой реке.
Здесь было прохладнее, от воды потягивало свежей влагой, шелестели по берегу какие-то жесткие, словно из жести сделанные, травы, где-то ниже, за поворотом, утробно ревели гиппопотамы, было даже слышно, как они плюхаются в воде... Ну и Африка, вот так Африка...
Алан, идущий впереди, вдруг предупреждающе поднял руку. Все беззвучно подтянулись к нему.
— Тут какая-то техника застряла, — сообщил Алан Сарматову. — Вот я и насторожился — мало ли что...
Со всеми возможными предосторожностями группа окружила испятнанные яркими камуфляжными кляксами родные армейские уазики, «козлы», как их кто-то когда-то презрительно-ласково окрестил. Людей рядом с машинами не было. Какие-либо следы человеческого пребывания тоже отсутствовали. По всему было видно, что машины попали сюда еще до наступления сезона дождей. Совсем вблизи стало заметно, что через кузова машин уже пробивается какая-то тропическая растительность, а сами они слегка покорежены пронесшимися здесь в сезон дождей бурями. Громыхала тщательно проверил все вокруг, нет ли где минных растяжек, но машины оказались даже незаминированными.
— Вот сволочи! — злобно сплюнул Бурлак сквозь зубы, заглянув в кабину ближнего вездехода. — Даже десяти тысяч километров на спидометре нету! Бензин кончился — вот и бросили. Тут еще оправдание какое-то есть: джунгли все-таки. А то ведь и на дороге бросают. Чуть сломалась машина — на фиг ее! Русские, мол, мудаки еще пришлют — интернациональная помощь называется. У них, у русских, всего много, да здравствует международная солидарность! К халяве, что говорить, и отношение халявное!
— Да ладно, уазики, даже танки вот так бросают на обочинах, — поддакнул Бурлаку Алан. — Честное слово, сам видел! Всего-то надо было трак натянуть, он бы и пошел. Ну как же! Станут эти борцы за свободу траки натягивать! Пусть он, танк этот, лучше сгниет, и хрен бы с ним! А приперлись бы мы сюда, как англичане или португальцы, вот тут бы эти придурки тот самый танк до блеска бы надраили, потому как сразу бы эти черномазые запомнили: те — белые — хозяева, а они — черные... ну, не слуги, бог с ними со всеми, но и не друзья. Я тебе танк продал, ты его купил, а не взял в подарок. Тогда бы уж точно, не только за собой — за нами бы все вылизывали!
— А тебе это надо? — удивился Сарматов. — Ну никак не ожидал я от тебя, Алан, таких расистских замашек!
— Мне-то не надо, — вздохнул Алан, захлопывая проржавевшую дверцу уазика. — Это я так, для примера. Ехали бы на машине — быстрей бы дело шло.
— Ну и ладушки. Раз нет машины, движемся по-прежнему на своих двоих. Самый надежный способ, между прочим. А ну, кончай, мужики, треп, идем дальше! — скомандовал Сарматов.
Бойцы углубляются в джунгли, а над несчастными, брошенными в чужой тропической глуши русскими «козликами» повисает прежняя тишина. Когда же человеческих шагов на тропе не стало слышно совсем, на машину опустилась стайка золотисто-зеленых бананоедов...
Наконец, когда сквозь густую тропическую растительность начал пробиваться жиденький солнечный свет, Сарматов отрывисто скомандовал:
— Все, ребята, баста, привал. Всем есть и спать. Часовые меняются через два часа! Через шесть часов идем дальше.
Бойцы устало повалились на землю, утирая обильный пот. Некоторые из них так вымотались, что заснули мгновенно, даже не перекусив. Поесть можно будет потом, на бегу, зачем сейчас тратить на это драгоценные минуты?
— Командир, сколько нам еще топать? — донеслось до Сарматова сквозь тяжелую пелену одолевающего его сна. — Километров двадцать, наверно?
— Наверно, — Сарматов пересилил желание просто закрыть глаза и отключиться. — Это ты, Андрюха? — спросил он.
— Ага, — Шальнов сунул ему в руку открытую банку мясных консервов. — На, пожуй, командир, а то, еще чего доброго, до финиша не добежишь.
— Спасибо, — Сармат начал вяло жевать, но вдруг обнаружил, что чертовски проголодался, и моментально умял содержимое банки.
— Слушай, командир, у меня к тебе вопрос один, — продолжал тем временем Шальнов. — Как ты думаешь, они, ну негры эти, к встрече с нами готовятся? Ну, рассчитывают они на то, что заложников может кто-нибудь освободить попытается?
— Думаю, что да. К чему-нибудь такому они точно готовятся. Тут, Андрюха, без парней из Лэнгли дело не обошлось. У меня на этих шакалов-цэрэушников просто нюх теперь развился.
— Смешно получается, — вздохнул Шальнов. — Америка, так рьяно защищающая демократию во всем мире, способствует самым что ни на есть оголтелым террористам. А мы, враги демократии, защищаем демократические выборы в чужой стране. И это мы, в чьей собственной стране этих самых демократических выборов уже шестьдесят с лишним лет как не было.
— Но-но, ты полегче, — притормозил его Алан.
— И до этого еще триста, — вмешался в разговор Бурлак. — Один только раз мы себе правителя сами выбирали. Это когда народное ополчение поднималось. Минина и Пожарского, помните?.. Тогда первого Романова выбрали.
— Да-а, — усмехнулся Сарматов. — Потом еще аж целых четыре раза с государственными Думами попробовали, но не понравилось. Не пошло. Вот и разогнали их к чертовой матери. Что тут скажешь, скифы, дикий, варварский народ. Нам демократия ни к чему, нам вождя и учителя подавай. А у других мы демократию поддержим, как же, нам за чужую демократию своей кровушки не жалко.
— А что ж ты тут тогда делаешь, командир? — тихо спросил Бурлак. — Нет, ну я понимаю, базу янки к облакам запустить, чтоб больше не морозили ни в чем не виноватых студентиков. Но...
— А заложники? — Сарматов зевнул. — Они что, виноваты? И потом, видно, судьба у нас такая. Если разобраться, из-за чего наши казаки в русско-японскую воевать перлись? Тоже ведь не за свою хату кровь проливать приходилось... Приказ есть приказ. — Сарматов сурово посмотрел на подчиненных. — Удивительно, какое это простое и емкое слово. Ладно, отставить разговоры, всем спать!
Опять за речным поворотом зарычал гиппопотам. А там, где-то впереди, катила свои воды знаменитая Лимпопо...
Ох, не ходите, дети, в Африку гулять!
* * *
Больно хлещет по голым ногам высокое степное разнотравье, развевается на ветру золотистая грива Чертушки.
— Эге-ге-ге-гей! — кричит мальчишка, не в силах сдержать переполнивший его душу восторг. — Эге-ге-ге-гей!
Конь несется как стрела. Скачет так, что только пыль из-под копыт летит по степи. Мчится на самую макушку старого кургана, потом вниз, к балке, оттуда на берег реки и, наконец, на полном ходу врубается в прохладную, прозрачную воду Дона-батюшки.
Пацаненок вылетает из седла и ныряет вниз головой. От прохладной воды тело поначалу цепенеет и душу охватывает восторг. Мальчишка долго плывет под водой, с каким-то восторженным интересом рассматривая речное дно. Постепенно тело привыкает к температуре воды и становится тепло.
А потом он лежит на берегу, подставляя ласковым солнечным лучам худые мальчишечьи плечи. По реке медленно-медленно проплывает баржа. На корме сидит старик и ловит рыбу, попутно обозревая давно знакомые берега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26