Это было уже ночью восемнадцатого февраля. На улице Терн он так и не появился.
— Может быть, передумал дорогой?
— Может быть. Это точно, что более чем за месяц он вам ни разу не позвонил?
— Ни разу.
— Однако во время прежних отлучек он держал с вами связь по телефону.
— Да, каждые два-три дня. Он очень обязательный человек. Года два назад он в срочном порядке появился, так как нам нужна была его подпись.
— Как у вас с ним складывались отношения?
— Они были очень добросердечными. Он мне полностью доверял.
— Знаете ли вы, что он хранил в ящиках стола у себя в квартире?
— Нет. Я редко поднимался наверх и никогда не видел, чтобы ящики стола были выдвинуты.
— Ключи вы видели?
— Часто. Он всегда носил с собой связку. Там был и ключ от большого сейфа, который вы должны были заметить в машинописном бюро.
— Что в сейфе?
— Документы наших клиентов конфиденциального содержания, в частности их завещайвя.
— У вас тоже есть этот ключ?
— Естественно.
— У кого еще?
— Ни у кого.
— Были ли какие-нибудь дела, которые нотариус вел сам, не ставя вас в курс дела?
— С некоторыми клиентами он вел переговоры с глазу на глаз у себя в кабинете, почти всегда делал кое-какие пометки и, когда клиент уходил, ставил меня в курс дела.
— Кто в его отсутствие занимается движением капиталов?
— Я. У меня общая доверенность.
— Ваш патрон очень богат?
— Да, не беден.
— Он сумел увеличить свое состояние с тех пор, как умер его отец?
— Бесспорно.
— И все это наследует только его жена?
— Я вместе с еще одним служащим был свидетелем при подписании завещания, но я его не читал. Предполагаю, что он предусмотрел известное количество достаточно крупных отказов по завещанию.
— А контора?
— Все будет зависеть от госпожи Сабен-Левек.
— Благодарю вас.
Тут Мегрэ неожиданно для себя заметил, что после визита Натали в уголовную полицию о нотариусе говорят то в настоящем времени, то в прошедшем.
Больше в прошедшем
— Если вы хотите встретиться со мной сегодня, приходите сейчас же — в час у меня операция.
У Мэгрэ сложилось впечатление, что доктор Флориан, как большинство светских врачей, окружал себя неким ореолом торжественности. Жил он на авеню Фош, что подразумевало наличие избранной клиентуры.
— Буду у вас через несколько минут…
Мегрэ с Лапуэнтом находились в баре на бульваре Сен-Жермен — им надо было позвонить; не мешало и пропустить по кружке пива.
— Он ждет нас. Это на авеню Фош…
Несколько минут спустя маленький черный автомобиль уже следовал по Елисейским полям. Лапуэнт молчаливо хмурился, словно что-то не давало ему покоя.
— Случилось что-нибудь?
— Да все эта женщина… Не могу отделаться от чувства жалости к ней.
Мегрэ ничего не ответил, но думал он, наверное, о том же, потому что, когда они объезжали вокруг Триумфальной арки, он пробурчал:
— Придет время, я с ней познакомлюсь получше.
Дом был богатый, внушительный, более современный, чем тот, на бульваре Сен-Жермен. Просторный лифт плавно доставил их на седьмой этаж, где слуга в полосатом жилете распахнул перед ними дверь.
— Сюда. Профессор ждет вас.
Сначала он принял у них пальто и шляпы. Потом распахнул двустворчатую дверь, по бокам которой красовались почти неповрежденные греческие статуи.
Хирург был выше Мегрэ, шире в плечах; он протянул комиссару сильную руку.
— Инспектор Лапуэнт, — представил Мегрэ спутника.
— Простите, что заставил вас торопиться, но дни у меня расписаны. Уже четверть часа — с того времени, как вы позвонили, — я пытаюсь понять, чем могу быть вам полезен.
Простой, очень богато обставленный кабинет был залит солнцем, стеклянная дверь, ведущая на террасу, приоткрыта, и занавески время от времени вздувались под порывами ветра.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Из-за седеющей шевелюры врач выглядел старше, чем на самом деле, одет он был строго: брюки в полоску и черный пиджак.
— Если не ошибаюсь, вы — друг Жерара Сабен-Левека.
— Мы одногодки и вместе учились в университете, он — на юридическом, я — на медицинском. В ту пору у нас была довольно веселая компания, в которой он играл роль заводилы.
— Он очень изменился?
— Мы с ним мало виделись после его женитьбы.
Доктор Флориан нахмурился.
— Я обязан знать, в качестве кого я должен отвечать на ваши вопросы. Как врач я связан профессиональной тайной; как друг обязан соблюдать определенную корректность.
— Понимаю. Сабен-Левек исчез больше месяца назад. Он никому не сообщил о своем отъезде: ни жене, ни первому клерку.
Вечером восемнадцатого февраля он вышел из дому, не захватив с собой никаких вещей. Я выяснил, где он был в тот вечер или, вернее, в ту ночь — в кабаре «Крик-крак», что на улице Клемана Маро. Вышел он оттуда один, намереваясь отправиться по адресу, который ему там дали, — это на улице Терн, но там он не появился.
— Что говорит его жена?
— Вы ее знаете?
— Я иногда заходил к ним в первые месяцы после свадьбы.
— За ним уже тогда числилось то, что я называю «загулами»?
— Вы в курсе? Его всегда, даже когда он был студентом, весьма привлекали женщины из кабаре и атмосфера подобных заведений. Он остался верен этой страсти, но в ней нет ничего патологического, и слово «загул» здесь не совсем подходит.
— Я употребляю его только потому, что не смог подобрать другого.
— Он не пускался в откровенности по этому поводу во время наших обедов, но думаю, что привычку заглядывать туда по-холостяцки он сохранил навсегда, и я могу сказать…
— Вы хорошо знаете его жену?
— Видел раз десять.
— Знаете ли вы, где они встретились?
— На этот счет он хранил строжайшую тайну. Не думаю, что она из того же круга, что и он. Я слышал мимоходом, что в какой-то момент своей жизни она была секретаршей, наверное, у адвоката.
— Совершенно верно. Какое она произвела на вас впечатление?
— Она редко заговаривала со мной. Во время наших обедов она держалась мрачно или вызывающе, случалось, выходила из-за стола, бормоча извинения.
— Вы считаете, что она в здравом уме?
— Это не по моей специальности. Я хирург, а не психиатр. Но я думаю, что она много пила.
— Пьет она еще больше. Она была пьяна, когда явилась на набережную Орфевр заявить мне об исчезновении мужа.
— Когда это было?
— Позавчера.
— А исчез он в феврале?
— Да. Выжидала она больше месяца. Через неделю после исчезновения первый клерк посоветовал ей обратиться в полицию, но она ответила ему, что это его не касается.
— Странно.
— Скорее подозрительно.
Хирург прикурил от золотой зажигалки и обратился к комиссару:
— Можете курить свою трубку… Ваши вопросы ставят меня в тупик. Я знаю, что Жерар был блестящим человеком, думаю, им и остался. Когда мы познакомились, он уже был тем, кого теперь называют «плей-боем». Обожал спортивные машины и заведения, где можно поразвлечься. Как мне говорили, на лекциях его видели редко, что, однако, не мешало ему с необычайной легкостью сдавать экзамены. Не знаю, может быть, он изменился.
— Мне его описывали так же. Женился он, судя по всему, опрометчиво и вскоре обнаружил, что это была глупость.
— Я тоже так думаю. Это из-за его жены вокруг него образовался некий вакуум. У Натали была мания унижать его перед друзьями. Я ни разу не слышал, чтобы он отвечал ей. Продолжал разговор как ни в чем не бывало.
— Потом, он и жил с ней так, как будто ее не существовало. Думаете, он от этого страдал?
— Трудно судить о людях, если они постоянно шутят. Ясно, что жизнь он вел ненормальную. Я могу понять те небольшие загулы, которые он позволял себе. То, что он уже месяц отсутствует, — более серьезно. Он даже не связывался со своей конторой?
— Обычно он это делал. На этот раз он не потрудился узнать, не нужен ли он там.
— Кажется, его жена вас очень занимает?!
— Она жила с ним в одной квартире, и, конечно, было время, когда они говорили о любви.
— Бедный старина Жерар!..
Хирург встал.
— Прошу прощения, но дела вынуждают меня. Кстати, у нас есть общий друг, который стал психиатром, он принимает в больнице Святой Анны. Это доктор Амадьё. Ему тоже приходилось несколько раз бывать на обедах на бульваре Сен-Жермен.
Д-р Флориан проводил посетителей до двери, где их ожидал слуга с пальто на руке.
— Десять минут первого, — заметил Мегрэ, когда они уселись в машину. — Осталось выяснить, обедает ли доктор Амадьё дома.
Так как комиссару было необходимо позвонить, ему представилась возможность выпить аперитив: на этот раз Мегрэ сам выбрал пастис.
— И мне, — пробурчал Лапуэнт. Амадьё был дома. На этой неделе прием в Святой Анне начинался у него только с двух часов.
— Насколько я понимаю, это срочно?
— Да. Дело, о котором я хотел бы переговорить с вами, мне кажется не терпящим отлагательства.
В квартире, где жил Амадьё, царил легкий беспорядок; доктор, наверное, был холостяком, потому что на столе, который служанка уже начала убирать, стоял только один прибор. Рыжий, веснушчатый, с всклокоченными волосами, он носил твидовый костюм, настолько измятый, что, казалось, доктор в нем спал.
Впоследствии Мегрэ стало известно, что он был одним из крупнейших психиатров во Франции, если не в Европе.
— Садитесь. Закуривайте трубку и скажите, что вы хотели бы выпить.
— Пока ничего. Я знаю, что ваше время дорого. Вы довольно хорошо знали Сабен-Левека?
— Как же мне его не знать, когда мы немало покутили вместе, будучи студентами? Уж не хотите ли вы сказать, что им занялась полиция?
— Он исчез больше месяца назад.
— Никого не предупредив?
— Никого не предупредив. За все это время он даже не позвонил своему первому клерку, что обычно делал, когда отсутствовал максимум неделю.
— Что же с ним могло случиться? — протянул Амадьё, ни к кому не обращаясь. Потом, словно удивившись, добавил: — Ну а я-то чем могу быть вам полезен?
— Я разыскиваю человека, которого никогда не видел, о котором еще вчера ничегошеньки не знал, и мне необходимо составить о нем представление.
— Понимаю.
— Ваш друг Флориан, у которого я только что был и который направил меня сюда, считает его солидным человеком.
— Я тоже.
— Могла ли та жизнь, которую он столь долго вел, толкнуть его на самоубийство?
— Это на него не похоже. Кроме того, он позволял себе иногда расслабиться.
— Знаю. Я виделся с некоторыми его подружками.
— После его женитьбы я несколько раз ужинал у них на бульваре Сен-Жермен.
— Просто в качестве друга?
— Думаю, что могу отвечать вам, не боясь выдать профессиональную тайну. Прийти посмотреть на его жену просил меня Жерар. Он не мог понять, в здравом ли она уме. Я увидел женщину, обладающую острым умом, которая с первого вечера вывела меня на чистую воду. Она смотрела на меня ясными глазами, как будто бросала мне вызов. И нарочно пила без остановки.
— Она продолжает этим заниматься.
— Знаю, но в моем присутствии она пила в два раза больше и после каждой рюмки поглядывала на меня.
— Это заболевание, не правда ли, доктор? — приговаривала она. — Я-то, что называется неизлечимая алкоголичка…
— Излечиваются почти все, сударыня, конечно, при условии, что хотят вылечиться.
— Как этого хотеть, если не можешь взглянуть жизни в лицо. Я здесь одна: муж, которому я совершенно безразлична, меня презирает.
— Уверен, что вы ошибаетесь. Я знаю Жерара. Если он женился на вас, то только потому, что любит.
— Он думал, что любит. Я-то его не любила, но надеялась, что полюблю. Это самый эгоистичный, самый циничный человек, которого я встречала.
Амадьё снова раскурил трубку, послав к потолку кольцо дыма. В комнате, которую нельзя было назвать ни гостиной, ни кабинетом, ни приемной для пациентов, повсюду лежали книги, журналы.
— Понимаете, в какое я попал положение. Бедняга Жерар, который при этом присутствовал, сносил все это не моргнув глазом.
— На шестой или седьмой визит она вышла ко мне в большую гостиную и, не дав мне времени поздороваться, сообщила, еле ворочая языком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17
— Может быть, передумал дорогой?
— Может быть. Это точно, что более чем за месяц он вам ни разу не позвонил?
— Ни разу.
— Однако во время прежних отлучек он держал с вами связь по телефону.
— Да, каждые два-три дня. Он очень обязательный человек. Года два назад он в срочном порядке появился, так как нам нужна была его подпись.
— Как у вас с ним складывались отношения?
— Они были очень добросердечными. Он мне полностью доверял.
— Знаете ли вы, что он хранил в ящиках стола у себя в квартире?
— Нет. Я редко поднимался наверх и никогда не видел, чтобы ящики стола были выдвинуты.
— Ключи вы видели?
— Часто. Он всегда носил с собой связку. Там был и ключ от большого сейфа, который вы должны были заметить в машинописном бюро.
— Что в сейфе?
— Документы наших клиентов конфиденциального содержания, в частности их завещайвя.
— У вас тоже есть этот ключ?
— Естественно.
— У кого еще?
— Ни у кого.
— Были ли какие-нибудь дела, которые нотариус вел сам, не ставя вас в курс дела?
— С некоторыми клиентами он вел переговоры с глазу на глаз у себя в кабинете, почти всегда делал кое-какие пометки и, когда клиент уходил, ставил меня в курс дела.
— Кто в его отсутствие занимается движением капиталов?
— Я. У меня общая доверенность.
— Ваш патрон очень богат?
— Да, не беден.
— Он сумел увеличить свое состояние с тех пор, как умер его отец?
— Бесспорно.
— И все это наследует только его жена?
— Я вместе с еще одним служащим был свидетелем при подписании завещания, но я его не читал. Предполагаю, что он предусмотрел известное количество достаточно крупных отказов по завещанию.
— А контора?
— Все будет зависеть от госпожи Сабен-Левек.
— Благодарю вас.
Тут Мегрэ неожиданно для себя заметил, что после визита Натали в уголовную полицию о нотариусе говорят то в настоящем времени, то в прошедшем.
Больше в прошедшем
— Если вы хотите встретиться со мной сегодня, приходите сейчас же — в час у меня операция.
У Мэгрэ сложилось впечатление, что доктор Флориан, как большинство светских врачей, окружал себя неким ореолом торжественности. Жил он на авеню Фош, что подразумевало наличие избранной клиентуры.
— Буду у вас через несколько минут…
Мегрэ с Лапуэнтом находились в баре на бульваре Сен-Жермен — им надо было позвонить; не мешало и пропустить по кружке пива.
— Он ждет нас. Это на авеню Фош…
Несколько минут спустя маленький черный автомобиль уже следовал по Елисейским полям. Лапуэнт молчаливо хмурился, словно что-то не давало ему покоя.
— Случилось что-нибудь?
— Да все эта женщина… Не могу отделаться от чувства жалости к ней.
Мегрэ ничего не ответил, но думал он, наверное, о том же, потому что, когда они объезжали вокруг Триумфальной арки, он пробурчал:
— Придет время, я с ней познакомлюсь получше.
Дом был богатый, внушительный, более современный, чем тот, на бульваре Сен-Жермен. Просторный лифт плавно доставил их на седьмой этаж, где слуга в полосатом жилете распахнул перед ними дверь.
— Сюда. Профессор ждет вас.
Сначала он принял у них пальто и шляпы. Потом распахнул двустворчатую дверь, по бокам которой красовались почти неповрежденные греческие статуи.
Хирург был выше Мегрэ, шире в плечах; он протянул комиссару сильную руку.
— Инспектор Лапуэнт, — представил Мегрэ спутника.
— Простите, что заставил вас торопиться, но дни у меня расписаны. Уже четверть часа — с того времени, как вы позвонили, — я пытаюсь понять, чем могу быть вам полезен.
Простой, очень богато обставленный кабинет был залит солнцем, стеклянная дверь, ведущая на террасу, приоткрыта, и занавески время от времени вздувались под порывами ветра.
— Присаживайтесь, пожалуйста.
Из-за седеющей шевелюры врач выглядел старше, чем на самом деле, одет он был строго: брюки в полоску и черный пиджак.
— Если не ошибаюсь, вы — друг Жерара Сабен-Левека.
— Мы одногодки и вместе учились в университете, он — на юридическом, я — на медицинском. В ту пору у нас была довольно веселая компания, в которой он играл роль заводилы.
— Он очень изменился?
— Мы с ним мало виделись после его женитьбы.
Доктор Флориан нахмурился.
— Я обязан знать, в качестве кого я должен отвечать на ваши вопросы. Как врач я связан профессиональной тайной; как друг обязан соблюдать определенную корректность.
— Понимаю. Сабен-Левек исчез больше месяца назад. Он никому не сообщил о своем отъезде: ни жене, ни первому клерку.
Вечером восемнадцатого февраля он вышел из дому, не захватив с собой никаких вещей. Я выяснил, где он был в тот вечер или, вернее, в ту ночь — в кабаре «Крик-крак», что на улице Клемана Маро. Вышел он оттуда один, намереваясь отправиться по адресу, который ему там дали, — это на улице Терн, но там он не появился.
— Что говорит его жена?
— Вы ее знаете?
— Я иногда заходил к ним в первые месяцы после свадьбы.
— За ним уже тогда числилось то, что я называю «загулами»?
— Вы в курсе? Его всегда, даже когда он был студентом, весьма привлекали женщины из кабаре и атмосфера подобных заведений. Он остался верен этой страсти, но в ней нет ничего патологического, и слово «загул» здесь не совсем подходит.
— Я употребляю его только потому, что не смог подобрать другого.
— Он не пускался в откровенности по этому поводу во время наших обедов, но думаю, что привычку заглядывать туда по-холостяцки он сохранил навсегда, и я могу сказать…
— Вы хорошо знаете его жену?
— Видел раз десять.
— Знаете ли вы, где они встретились?
— На этот счет он хранил строжайшую тайну. Не думаю, что она из того же круга, что и он. Я слышал мимоходом, что в какой-то момент своей жизни она была секретаршей, наверное, у адвоката.
— Совершенно верно. Какое она произвела на вас впечатление?
— Она редко заговаривала со мной. Во время наших обедов она держалась мрачно или вызывающе, случалось, выходила из-за стола, бормоча извинения.
— Вы считаете, что она в здравом уме?
— Это не по моей специальности. Я хирург, а не психиатр. Но я думаю, что она много пила.
— Пьет она еще больше. Она была пьяна, когда явилась на набережную Орфевр заявить мне об исчезновении мужа.
— Когда это было?
— Позавчера.
— А исчез он в феврале?
— Да. Выжидала она больше месяца. Через неделю после исчезновения первый клерк посоветовал ей обратиться в полицию, но она ответила ему, что это его не касается.
— Странно.
— Скорее подозрительно.
Хирург прикурил от золотой зажигалки и обратился к комиссару:
— Можете курить свою трубку… Ваши вопросы ставят меня в тупик. Я знаю, что Жерар был блестящим человеком, думаю, им и остался. Когда мы познакомились, он уже был тем, кого теперь называют «плей-боем». Обожал спортивные машины и заведения, где можно поразвлечься. Как мне говорили, на лекциях его видели редко, что, однако, не мешало ему с необычайной легкостью сдавать экзамены. Не знаю, может быть, он изменился.
— Мне его описывали так же. Женился он, судя по всему, опрометчиво и вскоре обнаружил, что это была глупость.
— Я тоже так думаю. Это из-за его жены вокруг него образовался некий вакуум. У Натали была мания унижать его перед друзьями. Я ни разу не слышал, чтобы он отвечал ей. Продолжал разговор как ни в чем не бывало.
— Потом, он и жил с ней так, как будто ее не существовало. Думаете, он от этого страдал?
— Трудно судить о людях, если они постоянно шутят. Ясно, что жизнь он вел ненормальную. Я могу понять те небольшие загулы, которые он позволял себе. То, что он уже месяц отсутствует, — более серьезно. Он даже не связывался со своей конторой?
— Обычно он это делал. На этот раз он не потрудился узнать, не нужен ли он там.
— Кажется, его жена вас очень занимает?!
— Она жила с ним в одной квартире, и, конечно, было время, когда они говорили о любви.
— Бедный старина Жерар!..
Хирург встал.
— Прошу прощения, но дела вынуждают меня. Кстати, у нас есть общий друг, который стал психиатром, он принимает в больнице Святой Анны. Это доктор Амадьё. Ему тоже приходилось несколько раз бывать на обедах на бульваре Сен-Жермен.
Д-р Флориан проводил посетителей до двери, где их ожидал слуга с пальто на руке.
— Десять минут первого, — заметил Мегрэ, когда они уселись в машину. — Осталось выяснить, обедает ли доктор Амадьё дома.
Так как комиссару было необходимо позвонить, ему представилась возможность выпить аперитив: на этот раз Мегрэ сам выбрал пастис.
— И мне, — пробурчал Лапуэнт. Амадьё был дома. На этой неделе прием в Святой Анне начинался у него только с двух часов.
— Насколько я понимаю, это срочно?
— Да. Дело, о котором я хотел бы переговорить с вами, мне кажется не терпящим отлагательства.
В квартире, где жил Амадьё, царил легкий беспорядок; доктор, наверное, был холостяком, потому что на столе, который служанка уже начала убирать, стоял только один прибор. Рыжий, веснушчатый, с всклокоченными волосами, он носил твидовый костюм, настолько измятый, что, казалось, доктор в нем спал.
Впоследствии Мегрэ стало известно, что он был одним из крупнейших психиатров во Франции, если не в Европе.
— Садитесь. Закуривайте трубку и скажите, что вы хотели бы выпить.
— Пока ничего. Я знаю, что ваше время дорого. Вы довольно хорошо знали Сабен-Левека?
— Как же мне его не знать, когда мы немало покутили вместе, будучи студентами? Уж не хотите ли вы сказать, что им занялась полиция?
— Он исчез больше месяца назад.
— Никого не предупредив?
— Никого не предупредив. За все это время он даже не позвонил своему первому клерку, что обычно делал, когда отсутствовал максимум неделю.
— Что же с ним могло случиться? — протянул Амадьё, ни к кому не обращаясь. Потом, словно удивившись, добавил: — Ну а я-то чем могу быть вам полезен?
— Я разыскиваю человека, которого никогда не видел, о котором еще вчера ничегошеньки не знал, и мне необходимо составить о нем представление.
— Понимаю.
— Ваш друг Флориан, у которого я только что был и который направил меня сюда, считает его солидным человеком.
— Я тоже.
— Могла ли та жизнь, которую он столь долго вел, толкнуть его на самоубийство?
— Это на него не похоже. Кроме того, он позволял себе иногда расслабиться.
— Знаю. Я виделся с некоторыми его подружками.
— После его женитьбы я несколько раз ужинал у них на бульваре Сен-Жермен.
— Просто в качестве друга?
— Думаю, что могу отвечать вам, не боясь выдать профессиональную тайну. Прийти посмотреть на его жену просил меня Жерар. Он не мог понять, в здравом ли она уме. Я увидел женщину, обладающую острым умом, которая с первого вечера вывела меня на чистую воду. Она смотрела на меня ясными глазами, как будто бросала мне вызов. И нарочно пила без остановки.
— Она продолжает этим заниматься.
— Знаю, но в моем присутствии она пила в два раза больше и после каждой рюмки поглядывала на меня.
— Это заболевание, не правда ли, доктор? — приговаривала она. — Я-то, что называется неизлечимая алкоголичка…
— Излечиваются почти все, сударыня, конечно, при условии, что хотят вылечиться.
— Как этого хотеть, если не можешь взглянуть жизни в лицо. Я здесь одна: муж, которому я совершенно безразлична, меня презирает.
— Уверен, что вы ошибаетесь. Я знаю Жерара. Если он женился на вас, то только потому, что любит.
— Он думал, что любит. Я-то его не любила, но надеялась, что полюблю. Это самый эгоистичный, самый циничный человек, которого я встречала.
Амадьё снова раскурил трубку, послав к потолку кольцо дыма. В комнате, которую нельзя было назвать ни гостиной, ни кабинетом, ни приемной для пациентов, повсюду лежали книги, журналы.
— Понимаете, в какое я попал положение. Бедняга Жерар, который при этом присутствовал, сносил все это не моргнув глазом.
— На шестой или седьмой визит она вышла ко мне в большую гостиную и, не дав мне времени поздороваться, сообщила, еле ворочая языком:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17