Как вы относитесь к коммунистам?
– Никогда об этом не задумывалась. Иногда они мне попадались, но скорее на страницах книг, которые мне приходилось читать по работе, чем в жизни.
– Вы не верите, что их идеалы в конце концов дадут богатые всходы?
– Не знаю. Это мне не интересно.
– Если вы хотите встретиться с настоящими коммунистами, в том же Санто-Доминго, Аресес вам поможет. Конечно, сам он не коммунист, но придерживается весьма радикальных левых взглядов.
– Нет, меня не интересуют встречи с коммунистами.
– Ну, или здесь, хоть вы и прилетели всего на несколько часов. Может, вы захотите с кем-нибудь встретиться. Я могу провести вас куда угодно, как с главного входа, так и через заднюю дверь.
– Я прилетела, чтобы встретиться с вами. Но мне кажется, вы мне пока не все рассказали, что хотели.
Вольтер подмигнул и обнял женщину за талию.
– У нас целый день впереди, вам еще не скоро на самолет. Пойдемте выпьем что-нибудь и перекусим. Вы можете себе позволить что угодно, а я самую малость, потому что человек – это то, что он ест. Тут недалеко есть одно заведение, оно не очень хорошее, но там чисто и спокойно. Кроме того, там есть телефон: мне нужно позвонить, спросить, что поделывают мои кошки. У меня пять кошек; вернее, четыре обычные кошки и одна – кошачья королева. Ее зовут Белая Дама. Вы бы посмотрели на нее – совершенно белая с розовым носиком! Я ее люблю больше остальных кошек; она и ест рядом со мной, и спит в одной постели со мной, вот только не разговаривает.
Но женщина возвращает старика к его рассказу о Галиндесе, к тем фигуркам, которые тот складывал из бумаги или рисовал, когда о чем-то размышлял.
– Что это были за животные? Не кошки?
– Нет, не кошки, но что-то в этом духе. Может, белки? Вспоминай, Вольтер, вспоминай! Простите, что я назвал себя Вольтером: меня так все зовут в Майами… Кролики! Конечно, это были кролики! Наконец-то я вспомнил, сеньорита! Он всегда делал кроликов. И когда эмигрировал, то есть выпивал несколько лишних рюмок, он всегда пел одну и ту же песню.
– Баскскую?
– Ничего подобного, французскую: «Жаворонок, мой жаворонок…» Посмотрите, как я сразу вспомнил! Был какой-то праздник в баскском представительстве в Нью-Йорке. Все гости в маскарадных костюмах: помню, Галиндес был в национальном баскском одеянии с красным передником и с усами, кажется, нарисованными. Конечно, там был и Агирре, типичный баск, и Ирала, и Йон Бильбао. Была семья Уриарте; он – в медицинском халате, она – в форме медсестры. Кто-то совсем разошелся и нацепил на себя балахон бедуина, а кто-то – облачение монаха-кармелита, босиком, как и полагается кармелитам. Ах, как там было весело, боже мой, как весело!..
Дон Анхелито, Вольтер О'Ши Сарралуки напевает «Жаворонка» и даже пританцовывает, не отрывая ног от земли и покачиваясь в такт песенке. Но одновременно он что-то ищет глазами и, найдя, направляется к небольшой закусочной в стиле «арт деко», расположенной на самой окраине парка, недалеко от моря. Здание странной конструкции производит впечатление незаконченного, а вокруг – буйная тропическая растительность: авокадо и бугенвиллии, закрывшие всю стену здания и раскинувшие свои ветви по крыше.
– Мюриэл, вы хотите пить, я по вашему лицу вижу. Закажите «плантаторский пунш», его здесь прекрасно готовят. Я бы тоже выпил, но мне давление не позволяет. Этот напиток подается очень холодным, и в него входят ром, лимон, сахар и содовая, которая щекочет гортань. А я бы выпил кофе без кофеина.
Официант – латиноамериканец, и, услышав, что Вольтер разговаривает с женщиной по-испански, он тут же переходит на этот язык.
– Это очаровательный уголок, совсем в духе гангстеров моих времен, времен моей молодости. Теперь самые отчаянные гангстеры в Майами – колумбийцы. Эти любого живьем зажарят электропроводами.
После этого старик замолкает, и над столом, по которому пляшут тени листвы и деревянной решетки, повисает молчание. Слова отступают, а от ледяного напитка Мюриэл становится легче.
– Мне кажется, что здесь жарче, чем в Санто-Доминго.
– Это из-за сильной влажности. Я очень благодарен вам за наблюдательность: да, вы правы – я рассказал не все, что знаю о Галиндесе. Я не хотел быть слишком жестоким. Я надеялся обойтись без этого и убедить вас прекратить вашу научную работу.
– Это вам не удастся. Спасибо за попытку, но из этого ничего не получится: это все равно что уговаривать ученого прекратить эксперимент лишь потому, что он может быть опасен.
– Я боюсь. Боюсь за Галиндеса, за вас. Может, дело просто в том, что я состарился и задыхаюсь в этом городе. Я чувствую себя как загнанный зверь, но даже теперь, если я закрою глаза, то могу рассказать о всех тайных интригах этого города, квартал за кварталом. Но я открываю их и вижу только боевой город, где торговцев оружием называют «борцами против коммунизма», где превозносят террористов, взрывающих кубинские пассажирские самолеты. Ваша работа может обернуться трагедией, дочь моя.
– Меня ничто не остановит.
– Выпейте, выпейте пунша. Посмотрите, какой он аппетитный. А я, чтобы избежать соблазна, пойду позвоню.
Вставая, старик ласково гладит непокорные рыжие волосы, которые Мюриэл то и дело поправляла. Старик устало направляется к телефонной кабине и исчезает за дверцей. Оказавшись внутри, он прислоняется к деревянной стенке, чтобы держать Мюриэл в поле зрения, и вытаскивает из кармана бумажку с номером. Уверенной рукой трижды набирает номер, и на третий раз Робардс снимает трубку.
– Мы беседуем уже два часа. Это не женщина, а скала, ее ничем не прошибешь, ее ничто не остановит. А ведь я разговаривал с ней в машине, заставил ее париться в этой духоте, в замкнутом пространстве. Этому старому фокусу меня научили в… Не надо торопиться, сейчас скажу. Да, я перехожу к главному. Все, что я рассказал, ей уже было известно; то, что я придумал или могу придумать, ей уже приходило в голову. Я ее не понимаю. Для нее это не просто научная работа. Это что-то другое, не знаю, что. Конечно, она может быть подставной фигурой, а потом скандал разразится. Но мне не удалось вытащить из нее ни одного имени тех, кто за ней стоит. А за ней может стоять кто-то. Такие люди обычно знают свое дело и разгуливают по миру с самым невинным видом, и у них это получается лучше, чем у других. – На том конце провода молчат, и это молчание тревожит Вольтера. – Робардс, вы меня слышите?
– Слышу. Слушайте внимательно, что я вам скажу. Поговорите с ней еще, а потом выводите ее из парка, будто направляетесь к тому месту, где оставили машину. Постарайтесь идти слева от нее, так, чтобы она шла по шоссе.
– Так и положено, Робардс: мужчина всегда должен идти слева от женщины.
– Оставьте ваши сказки и выполняйте мои приказания. Сделайте это примерно через час. Чтобы ни случилось, вы идете дальше.
– …Мои кошки, мои бедные кошки! Я всегда потешался над родителями, которые оставили детей дома, а потом им мерещатся всякие ужасы, угрожающие их бесценным сокровищам. Но с тех пор, как у меня поселились кошки, я себе не принадлежу: я только о том и думаю, как они там, не обидел ли их кто – люди в этом городе хуже зверей. Слава богу, там все в порядке. Белая Дама просит вас поцеловать. Она мне этого не говорила, но я ее и так понял. Она бы в вас влюбилась: ей нравятся рыжие, как и мне, Мюриэл. А теперь скажите мне по секрету – с нашими делами это не связано, – какое отношение все имеет к вам, мормонке. Я был так поражен, когда узнал, что вы принадлежите к мормонской Церкви, что сказал себе: «Как только мы встретимся, обязательно спрошу». Сколько сейчас мормонов в Соединенных Штатах? Тысяча? Две?
– Около четырех. То, что вас поражает, меня интригует: как вы узнали о письме Нормана, о котором я нигде не писала?
– И вы еще удивляетесь! И это после всего, что узнали в ходе своего расследования! Ну кем могу быть я, загадочный человек, который назначает вам встречу, достает поддельный паспорт, билет на самолет, организует эту встречу?
– Мне приходит в голову только одно объяснение, такое очевидное, что я не могу ему поверить: вы – сотрудник правительственных спецслужб, как и те люди, которые встречались с Норманом. Но мне кажется глупым, что они заставили меня приехать сюда. Непродуманным. Точно так же мы могли встретиться в Санто-Доминго.
– Я не могу приехать в Санто-Доминго по причинам, которые не имею права вам объяснять.
– Ну, любой другой.
– Любой другой не знал Галиндеса так, как знал его я. Не надо меня недооценивать. Почему вы принимаете только очевидную версию? Разве за то время, что вы занимаетесь этой работой, с вами не случалось чего-то странного, загадочного? Ну, например, вам неожиданно предлагали помощь; вы получали откуда-то книги, брошюры, фотографии Галиндеса. А встреча с Куэльо не кажется вам странной?
– Да, это верно.
– В мире еще существует и действует интернационал, который нигде не значится, о котором не упоминается в книгах. Он объединяет тех, у кого позади остались поражение и рухнувшие мечты о светлом завтра. И мы поддерживаем себя и друг друга, по мере возможностей. Почти все мы – старые люди, люди того времени, когда счеты сводились просто пулей, но теперь нам приходится пользоваться другими методами. Мы даже простили друг другу то, что раньше сражались в противоположных лагерях, потому что нам больно видеть, как мир утрачивает память о прошлом: он живет сегодня так, как будто вчера не было. Если бы бедняга Галиндес не погиб, он был бы сильно разочарован. Я не могу сказать вам, с кем я связан, но это не те связи, о которых вы думаете.
– Не имеет значения. Эта встреча – просто научный эксперимент.
– Вы напишете о ней в своей работе?
– Нет, не думаю.
– Простите, но я что-то вдруг проголодался и хочу перекусить. Если вы составите мне компанию, я отвезу вас потом в аэропорт. Майкл, наверное, уже вернулся. Он мой секретарь и телохранитель.
Женщина заказала себе еще один пунш и пьет его медленными глотками, пока старик сидит над тарелкой, где разложены все существующие в мире овощи. Он ест без аппетита, но жадно, как старый человек, который боится, что может остаться без еды.
– Я себя чувствую как дома. Вместо Белой Дамы – вы. Она всегда сидит с той же стороны от меня, что и вы сейчас, а я и дома питаюсь в основном овощами. Мяса я почти не ем; рыба, очень много овощей, фрукты редко – от них поднимается уровень сахара в крови. Пить почти ничего не пью из-за давления. Я придерживаюсь диеты Кэри Гранта. Вот перед кем я преклоняюсь! Думали вы когда-нибудь о том, в какое интересное время мы живем? Мы вели себя, как отчаянные революционеры, а кумиром нашим был киноактер Кэри Грант, который ничего не принимал всерьез. – Старик съедает все, до последней травки. Еще один кофе без кофеина. Старик смотрит на часы. Женщина тоже, машинально, но вдруг понимает, что может опоздать на свой рейс в Санто-Доминго. – Не волнуйтесь: Майкл довезет нас быстро, мы успеем. Ах, черт побери! Я – самый забывчивый агент ЦРУ в мире! Я оставил бумажник, а в нем кредитные карточки.
Женщина поспешно вытаскивает кредитную карточку.
– Нет-нет, расплатитесь наличными, пожалуйста. Никто не должен знать, что вы были в Майами. Запомните это! Иначе вы подведете многих людей.
Они выходят на воздух и оказываются под тенью авокадо; взяв женщину под руку и оказавшись справа, Вольтер говорит, что ей будет удобнее идти по шоссе, после чего начинает восхвалять день, который принес уже столько чудес и принесет еще.
– Да, вы правы. Шагайте, не останавливайтесь и не обращайте на меня внимания. Трусость – удел стариков, а не молодежи.
Дорога теперь идет вниз, и в эту минуту сзади появляется черный «шевроле». Машина едет медленно, словно стараясь не касаться шинами травы на обочине. Подъехав вплотную к Вольтеру и Мюриэл, «шевроле» замедляет ход, но женщина, услышав машину, тут же оборачивается и отступает на траву, пропуская ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70