Вера спала на их верхней шконке, а от Рины защиты ждать не стоило, она с самого начала не проявляла к Ольге интереса, поскольку теперь приходилось делить с ней спальное место.
– Да не дрожи ты так, глупая, – держа Ольгу за руку уже шептала Коса, а потом громко сказала Рине, читающей мальки от своих «поклонников»: – Ринка, завари-ка нам с Ольгой чаю, мы попьём с конфетками. Правда, Оль? Пойдём.
– Нет, – почти вскрикнула Ольга и одёрнула свою руку.
На этот её громкий возглас, в котором был слышен страх, обернулись все кто не спал. Но Коса быстро нашла способ реабилитироваться, чтобы не выглядеть смешной.
– Вы посмотрите на неё, ха-ха, – смеясь во весь голос встала Коса и стала показывать на Ольгу пальцем, – поэму пишет своему ландуху, думает, что он её любит. – Потом она повернулась к Ольге и всё ещё громко смеясь сказала ей: – Да он уже другую любит, дура. Вон тут нас сколько, и это только в одной хате. А может и другого уже. Хотя у тебя там такой тип, что скорее всего, это его там любят уже, у блатных там это быстро. Так что к женщинам он уже равнодушный, милочка.
Ольга сидела, опустив голову и глядя в своё уже дописанное послание любимому, которое было некуда теперь посылать. А Коса пошла к своей шконке и по пути остановила Рину, идущую с кружкой и кипятильником к столу.
– Не надо чаю, – сказала она мягко и, взяв из рук Рины кружку с кипятильником, поставила её на окно и сев на шконку шепнула ей: – Иди сюда.
Ольга продолжала сидеть на месте, не поднимая головы. Она не видела, как Коса с Риной залезли на шконку с ногами и задёрнули ширму. Не слышала она и тихих постанований Косы. Она не ощущала неловкости оттого, что её подняли насмех и опустили в глазах сокамерниц её любимого человека. Все её мысли были только об одном. Где он? Почему прогон не вернулся? Она невидящим взглядом смотрела в свою писанину до тех пор, пока кормушка не открылась для раздачи завтрака.
В камере началось небольшое движение и Ольга услышала голос Рины, выбирающейся со шконки Косы.
– Оль, возьми там на нас с Верой.
Сама Рина взяла посуду с окна и пошла получать баланду на Косу и её семейку. Ольга нашла в столе две чашки, принадлежащие Рине и Вере, и подала их в кормушку, сказав, чтобы в одну положили две порции. На завтрак была уха, которая хоть и выглядела как помойка со столовой пионерского лагеря, но издавала приятный запах. Как только Рина закончила накрывать на стол Косы, она сразу принялась за еду, порезав ложкой хлеб и жестом пригласив Ольгу.
Хоть настроения и аппетита не было совсем, Ольга всё же присела рядом, чтобы спросить у Рины о том, что не давало покоя.
– Рин, почему прогон не вернулся? – вяло ковыряя ложкой в чашке она смотрела на неё умоляющими влажными глазами.
– Не знаю, – покачала головой Рина, – если б мусора дорогу оборвали, нам бы сообщили.
– Так значит, могли оборвать? – с надеждой спросила Ольга.
– Нет, говорю же. Они обрывают только между корпусами, и то редко. С восемь шесть пришёл бы прогон, что был обрыв и до них груз не дошёл.
– А ещё почему мог не вернуться прогон?
– Не знаю, – пожала плечами Рина. – Я тут уже три месяца на трассе сижу, в первый раз такое. Если бы в натуре решил бы шифрануться от тебя, как Коса говорит, – при этом Рина понизила голос и осторожно обернулась на окно, но в камере стоял стук звенящих о железные чашки ложек и никто её тихих слов не слышал, – то просто бы не отозвался. Но прогон бы всё равно вернулся.
– Может, просто не успел? – сделала осторожное предположение Ольга.
– Он за ночь весь централ на три раза может обойти.
– Но может, всё-таки задержался где-нибудь? – с надеждой глядя на неё спросила Ольга. – Днём может прийти?
– Нет, – покачала головой Рина. – Дорогу уже убрали и спрятали, может шмон быть. Днём между корпусами только контролька натянута, на ней не катаются.
– Что такое контролька?
– Нитка прочная, но очень тонкая, чтоб в глаза с улицы не бросалась. Я когда в один шесть сидела, мы на такой с пацанами связывались с пятнадцать А…
Ольга уже не слышала её последних слов. Она перестала даже делать вид что ест и, опустив голову на колени, обхватила её руками и беззвучно заплакала.
* * *
Смотрящий Саня Солома ночью иногда спал, несмотря на то, что тюрьма жила именно в это время суток. В отличие от других заключённых днём ему приходилось много двигаться и общаться с арестантами, да и большинство этапов заходило в тюрьму тоже днём. Атак как ему не нужно было обязательно ждать ночи, чтобы связаться или поговорить с кем-нибудь даже на другом корпусе, потому что режимники позволяли ему в случае необходимости перемещаться по централу, то ночью ему приходилось частенько отсыпаться.
Вот и сейчас он проспал почти всю ночь и проснулся от звонкого щелчка открывающейся кормушки. Первым делом холопы раздавали пайки на весь день, и выдывая хлеб, холоп Володя сказал вполголоса:
– Там с семь ноль спрашивают, чё с ответом на восемь семь?
Солома, хоть и был спросонья, всё же расслышал вопрос и прямо со шконки ответил.
– Скажи, что по баланде передам, – он поднялся на ноги и, потягиваясь и зевая, спросил у Пахи:
– Где с восемь семь малява?
Порывшись в мальках, пришедших за ночь на имя смотрящего, Паха протянул ему запаянную целлофаном маляву.
– Чё, не мог ответить что ли? – укоризненно спросил Саня.
– С восемь семь сам общайся, я ж не знаю, что там у тебя с ними задела, – парировал Паха. – Остальным я ответил всем.
С этим аргументом Солома не стал спорить и молча оторвал зубами запаянный конец целлофана. В маляве Протас спрашивал его, что с его вчерашней просьбой и в какой хате сидит та Ольга, о которой он просил позаботиться.
– Я вчера прогон отправлял. Где он? – спросил Солома.
– Какой прогон? – непонимающе спросил Паха и, вспомнив что-то, сразу проинформировал смотрящего. – Там вчера обрыв был по трассе, мусора в восьмёрку вломились и всю кишку сняли с грузами и малявами.
– В восьмёрку? – недоверчиво спросил Солома. – А стрём там был какой-нибудь?
– Да, – спокойно ответил Паха. – Контроль шёл на малолеток с девять один. Чё было не знаю. С девять один сказали, что ничё серьёзного.
– Да эти могли и с…издеть, что ничё не было. Сюда-то они ничё не загоняли. Общий режим, хули. Чуть ли не половина тихушников. Хорошо ещё, что хоть трассу держат ровно. А чё ты прогон по новой не отправил?
– А имя ж никто не знает, – оправдался Паха. – Ты ж там тёлку искал какую-то, никто и не смотрел на имя, я по трассе спрашивал. Они так отправили на старуху.
– Понятно, – проговорил Солома и, когда кормушка открылась и баландёр громко предложил уху, он сам подошёл к кормушке и тихо сказал ему:
– Слышь? В семь ноль скажи, что ответ на восемь семь по обеду будет.
Баландёр еле заметно кивнул головой и Солома, высунув голову в кормушку, сказал стоявшему неподалёку и размахивающему дубинкой дубаку:
– Командир, там куму скажи, пусть подойдет сюда. Ага?
* * *
После утренней проверки Виталий с Юрием играли на шконке в «тэрс». Этой игре в карты Бандера обучал его почти всю ночь, попутно объясняя ему значение зоновских карт, которые Юра постоянно путал. Поначалу он не мог разобрать не только где семёрка и девятка или где дама и где король, но и пики от трефы отличить не мог, настолько непонятны были ему эти зековские карты. А к утру у него уже неплохо получалось, и он даже попутно разговаривал со своим новым другом.
– Сейчас уже только ночью ответ будет, не раньше? – спросил он Бандеру, которого попросил отправить вчера запрос о местонахождении Ольги. После того, как на первый прогон пришёл ответ, что по трассе был обрыв, они отправили второй, но ответ получить не успели, с наступлением утра дороги между корпусами сняли.
– Ну, – покачал головой Бандера, кидая карту. – Вообще-то почти все тётки здесь сидят, одну их хату даже видно через продол. Просто кричать щас нельзя. Здесь только одна смена, в которую можно чё-то подкричать через продол или маляву передать через холопов. Пока только знаем точно, что в один шесть её нет.
Юра вспомнил, что с одной из женских камер у них была прямая дорога, и ответ оттуда они получили сразу. А на остальные женские камеры пришлось отправлять прогон по большому кругу через всю тюрьму. К тому же в новом корпусе была большая больничная хата, в которой было очень много женщин с этапов.
Юра даже не знал, сможет ли уснуть днём в ожидании ответа, настолько велико было его нетерпение.
– А если крикнуть сейчас, что будет? – спросил он Виталия.
– В бочку посадят суток на десять, ещё и по седлу могут дать, – спокойно ответил Бандера. – Я ж говорю, здесь все смены козлячьи, кроме одной. Тэрс, – он бросил карту.
– Рост? – спросил Юрий.
– Валет.
Юра кивнул головой и, походив в ответ, попытался переключиться на игру или какую-нибудь другу тему, чтобы отвлечься от мучений ожидания.
– Слушай, – сказал он, вдруг вспомнив потасовку в отстойнике с Олегом. – А почему спортсмены вас так не любят? Я как-то слышал, как один прям обзывал последними словами, говорил, порвет всех если что.
– Бубновый валет, – пояснил Бандера предыдущий ход, бросив новую карту и спросил: – Кого – нас?
– Ну-у… уголовников, – додумался до правильного определения Юрий.
– А-а, – спокойно протянул Бандера и спросил: – О противостоянии синих и качков когда-нибудь слышал?
– Да-а, – ответил Юрий. – Об этом даже по телеку говорили.
– Ну вот, чё ж тут непонятного. Что они могут сказать о нас хорошего? Спортсмены – люди уверенные в своей силе. Тем более здесь, в Приморье. Видать, здешний климат некоторых опьяняет, берегов не видят. Думаешь, почему здесь воров в законе нет? Потому что их сюда кое-какие спортсмены не пускают, посылают на х…й и убивают вместе с близкими. На воле они в основном вообще никого и в хер не ставят, не только уголовников. С такими разговаривать бесполезно, только стрелять. Я за них и сижу, кстати. Только так они ненадолго в себя приходят. Или если в воровскую тюрьму попадают. Здесь уже другой базар.
– Да, – сказал Юра, вспоминая, как втаптывали в пол Олега, но говорить о своём самом первом знакомом не стал. – Здесь, наверное, с ними не церемонятся.
– Каждому по заслугам, как говорится. Есть же и такие спортсмены, с кем у нас нормальные отношения. Но если кто-то перешёл дорогу людскому, в тюрьму лучше не попадать, здесь уже по-другому петь будет. Хотя некоторые из тех, кто себя выше всех ставил, и здесь ведут себя достойно даже перед смертью. Про Нелюбина не слышал про такого? Самбист бывший.
– Слы-ышал, – удивлённо ответил Юрий, услышав знакомое имя. – Его убили вот недавно в тюрьме какой-то московской, в новостях передавали где-то. Забили насмерть. У него, говорили, там сильная группировка была.
– Ну, – ответил Бандера, согласно кивая. – Так вот он, говорят, вёл себя как подобает. Его даже трахать не стали, так убили.
– Что, прям всех убивают? – удивлённо спросил Юрий, вспоминая про случай с Олегом, который хоть и пострадал сильно, но остался в живых.
– Нет, конечно, – спокойно ответил Бандера. – Я ж говорю, здесь каждому – по заслугам. Тем спортсменам, кто на нашей стороне, кому людское не чуждо здесь тоже почёт и уважение. А кто берегов не видит… Щас вот на первом централе Ларион сидит, покойник стопроцентный. Хоть и в одиночке чалится, один хер достанут. Сильно против людей пёр, это уже не жилец.
Юра сразу вспомнил, как Олег говорил в отстойнике, что он с бригады именно Лариона и что тот сидит, но говорить Виталию об этом тоже не стал. Несмотря на всё произошедшее в отстойнике, он всё же был благодарен Олегу за первую поддержку и надеялся, что тот, будучи в бригаде этого самого Лариона, сам лично не наломал дров настолько, чтобы уголовники вынесли ему смертный приговор.
Относительную тишину в камере опять прервал лязг железа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55