Едва взяв трубку, он прикрыл ее ладонью и мягко, почти ласково сказал переминавшемуся с ноги на ногу сотруднику:
- У меня пока все...
Воронков продолжил разговор только после того, как дверь за Никифором Максимовичем плотно закрылась. Оглянувшись, как бы желая удостовериться, что в кабинете никого нет, он, по-прежнему прикрывая ладонью трубку, тихо спросил:
- Есть новости? Говори быстрее, некогда... Ладно, вечерком буду, - он осторожно положил трубку на рычаг и стал разбирать бумаги, в изобилии разбросанные на столе.
Началась обычная и привычная круговерть: телефонные звонки, бумаги, посетители, вызовы к руководству и многое другое, из чего складывается рабочий день начальника отдела республиканского учреждения.
В конце дня заглянула Наташа, нарядная, оживленная, в новом ярком платье. Она подошла совсем близко к его столу, прощебетала:
- Подумать только, Олежек, со вчерашнего дня не виделись. Целую вечность. - Она вздохнула и влюбленно заглянула ему в глаза. - Не дождусь конца работы. Сегодня - как всегда?
- Сегодня, к сожалению, не получится, - озабоченно произнес Воронков, - не могу, дорогая. - Он вспомнил о букетике подснежников и добавил: - За цветы - спасибо. Но, пожалуйста, больше не надо. Заметит кто-нибудь... Сама понимаешь...
Молодая женщина обиженно поджала свежеподкрашенные губы, отвернулась к окну, туда, где стоял букетик подснежников, и прошептала:
- Хорошо, милый, больше не буду. И вообще мы можем совсем не встречаться.
- Я в самом деле сегодня вечером очень занят, неужели ты не можешь понять, - повторил Воронков. - Дела у меня важные. Завтра встретимся.
Наташа Морозова появилась в их учреждении сравнительно недавно. Все началось с того, что после работы они случайно оказались рядом на улице. Выяснилось, что им по пути домой. Стоял тихий теплый вечер ранней осени, они шли не торопясь, болтая о том, о сем. Наташа то и дело кокетливо смеялась каким-то особенным, обещающим смехом и явно стремилась ему понравиться. Выяснилось, что у них много общего. Больше всего в жизни, по словам Наташи, она любила искусство, но, как вскоре убедился Олег Георгиевич, ее познания в основном ограничивались слухами, в изобилии витающими вокруг известных имен. Однако это не помешало ему увлечься молодой привлекательной женщиной. Наташа мало походила на обремененных семейными заботами и не слишком следящими за модой и своей внешностью учрежденческих дам. Была в ней какая-то легкость, даже артистичность, и требовала она так мало - только любви.
Со временем, однако, этот роман начал причинять некоторые неудобства и даже тяготить Воронкова. И Наташа, конечно же, своим женским чутьем это безошибочно понимала. Когда обиженная его отказом Наташа, оставляя нежный аромат французских духов, покинула кабинет, он взглянул на часы и торопливо сбежал по лестнице с третьего этажа. Новенький "Жигуль" цвета "коррида" стоял во дворе, дожидаясь своего хозяина. Воронков протер ветровое стекло, убедился, что бак почти полон, и озабоченно взглянул на сумрачное, в низких тучах небо. Могло показаться, что он готовится к дальнему путешествию, хотя путь предстоял сравнительно короткий. Воронков был человеком предусмотрительным и не любил дорожных сюрпризов.
В этот предвечерний час центральные улицы Кишинева были забиты транспортом, и ему стоило немалых усилий выбраться на загородное шоссе. Только на широкой, отливающей чернотой асфальтовой полосе, он ощутил острое чувство наслаждения ездой, послушности автомобиля каждому его движению. Это чувство было новым; Воронков, лишь недавно севший за руль собственного автомобиля, еще не успел к нему привыкнуть. А сидящий за рулем человек с тонким интеллигентным лицом был очень жаден до всего, что приносило новые удовольствия.
Уже совсем стемнело, когда "Жигуль" въехал на главную улицу маленького городка. Редкие фонари скудно освещали улицы, однако водитель ориентировался в городе уверенно. Машина остановилась возле приземистого дома, уединенно стоящего на тихой безлюдной улице. Огромная собака, злобно лая, заметалась по двору, и Воронков не решился покинуть машину до тех пор, пока во двор не вышел худой сутулый человек и не прикрикнул на пса.
- С приездом вас, Олег Георгиевич, - хриплым голосом произнес сутулый, пропуская Воронкова вперед. - Заходите, гостем будете.
В комнате, куда они вошли, за столом, покрытым плюшевой скатертью, сидело трое молодых людей, не знакомых Воронкову.
- Мои друзья, - коротко представил их сутулый. По лицу гостя пробежала гримаса недовольства. - Да вы не беспокойтесь, Олег Георгиевич, люди верные.
Трое мужчин с видимым интересом, не таясь, молча разглядывали гостя.
- Я сейчас, Олег Георгиевич, - продолжал сутулый и вышел из комнаты, чтобы через минуту появиться с бутылкой водки в одной руке и тарелкой с закуской - в другой. Обнажил в кривой улыбке гнилые зубы:
- Не побрезгуйте, Олег Георгиевич.
Разлил водку в стаканы, плеснув себе самую малость.
- Вы уж извините, я ведь не пью. Но ради такого гостя немного можно, - подобострастным тоном, не вязавшимся с угрюмым выражением изможденного лица, закончил сутулый.
Воронков оглядел грязную, заляпанную скатерть, граненые, нечистые стаканы, поморщился и произнес:
- Я же за рулем... А теперь к делу.
Сутулый полез под кушетку, покрытую ветхим, истрепанным ковром, вытащил туго набитую сумку и вывалил ее содержимое прямо на стол. Рядом с бутылкой водки, тарелками с брынзой и луком старинные, покрытые благородной чернью кресты, потиры, дарохранительницы и особенно иконы смотрелись кощунственно, противоестественно и казались чудовищной игрой больного воображения сумасшедшего художника. Возможно, эта мысль и пришла в голову гостя, потому что брезгливая усмешка снова тронула его тонкие губы и тут же исчезла.
Воронков аккуратно разложил вещи на столе и зорко, оценивающе оглядел их одну за другой. В комнате воцарилось молчание. Все смотрели на гостя, напряженно ожидая, когда он заговорит.
- Ну ладно. Завтра привезешь. Вечером. Как всегда.
Воронков говорил сдержанно, деловито, не отрывая глаз от стола, как бы весь поглощенный осмотром, однако если бы собеседники могли заглянуть в его глаза, то заметили бы в них хищный алчный блеск.
- Однако вы ничего не сказали о цене, - раздался голос смуглого мужчины с иссиня-черными курчавыми волосами.
- Я же сказал - как всегда, - пожал плечами Воронков. - Потом договоримся, не обижу... - Не вижу иконы в эмалевом окладе, - продолжал он недовольно. - Той, о которой мы говорили.
- Не получается пока, Олег Георгиевич, - заискивающе отвечал сутулый, - не сомневайтесь, сделаем вам эту икону.
- А я уже начинаю сомневаться. Сапфир тоже обещали сделать, а где он?
- Ищем, Олег Георгиевич, ищем, был один с таким камешком у нас на крючке, да уехал и камешек с собой захватил. Теперь снова искать надо. Главное - найти фраера, остальное - пустяки. - Сутулый ощерил гнилые зубы. - Вы, часом, не знаете такого? - как бы между прочим поинтересовался он.
Воронков оторвал голову от стола, пристально взглянув в отливающие наркотическим блеском темные глаза говорившего и на секунду задумался. В этот момент он походил на хищную птицу, выбирающую жертву.
- Надо подумать, - и многозначительно добавил: - Потом поговорим.
Стоял уже поздний вечер, когда Олег Георгиевич приехал домой. Жена не стала допытываться о причинах столь позднего возвращения, торопливо собрала ужин и ушла, оставив супруга на кухне в одиночестве. Быстро покончив с едой, он вышел в прихожую, где стояла тумбочка с телефоном, набрал код автоматической междугородней связи и отчетливо, так, чтобы его хорошо услышал далекий собеседник, сказал:
- Валентин, я жду тебя в ближайшую субботу. Есть новости.
Судя по выражению лица Воронкова, ответ был утвердительный, и он в хорошем расположении духа отправился спать. Впрочем, для такого настроения у него были и другие причины.
День начинается со сводки
Реклама "Союзпечати" утверждает, что день начинается с газеты. И если для Олега Георгиевича Воронкова, как и для тысяч других, он действительно начинается с газеты, то сотрудники уголовного розыска начинали его со сводки. В то самое время, когда Воронков с красным карандашом в руке просматривал газету, готовясь к семинарским занятиям, начальник республиканского управления уголовного розыска, вооружившись точно таким же карандашом, изучал оперативную сводку происшествий.
Сводка происшествий - не самое увлекательное чтение и уж отнюдь не веселое, но полковник Ковчук не сдержал улыбки, узнав об угоне "Волги" председателя "Межколхозстроя". Он живо представил растерянное лицо знакомого ему председателя и невольно улыбнулся. "Пусть пару дней пешком походит. Скорее всего хулиганствующие юнцы угнали. Покатаются - бросят. Никуда она не денется, а урок серьезный, пусть как следует гараж охраняют."
Улыбка сошла с обычно серьезного, даже сурового лица полковника, когда он дошел до сообщения из Приреченского района о вооруженном нападении на ночного сторожа и ограблении церкви. Подчеркнул скупые строчки сводки и нахмурился. За сравнительно короткое время это было уже шестое по счету ограбление церквей, однако с применением огнестрельного оружия - первое. Едва Ковчук прочитал ее до конца, как зазвонил один из пяти телефонов - прямой связи с министром. Он быстро снял трубку, отчеканил: "слушаюсь" и заторопился на второй этаж. "Не иначе, как по этому делу вызывает".
Министр сидел в самой глубине огромного длинного кабинета, обшитого деревянными панелями. Полковник переступил порог и сразу отметил, что министр сегодня был в форме. Форму он носил редко, предпочитая обычный штатский костюм. Очевидно, предстояло важное совещание или прием. Седой, представительный, с правильными, спокойными чертами лица, в генеральском мундире с несколькими рядами орденских планок, он выглядел весьма внушительно за своим массивным письменным столом.
При появлении Ковчука министр оторвал голову от бумаги, которую читал, не спеша снял очки и жестом пригласил садиться. В его неторопливых движениях сквозила спокойная уверенность человека, наделенного немалой властью и отдающего себе в этом отчет.
- С утренней сводкой вы, Никанор Диомидович, надеюсь, уже ознакомились? - как о само собой разумеющемся спросил он ровным голосом.
- Так точно, товарищ министр, ознакомился! - чуть громче, чем надо, отвечал полковник.
- Вот и отлично, - тем же спокойным голосом продолжал генерал. Стало быть, в курсе. - Он чуть помедлил. - Какое это у нас по счету ограбление церквей? Пятое, кажется?
- Нет, шестое, - поправил начальство Ковчук и виновато добавил: - К сожалению.
- Значит, шестое... Но с применением оружия - первое?
- Первое, товарищ министр. - Полковник глубоко вздохнул. - Совсем обнаглели.
- Вот именно, чего им не обнаглеть. - Министр внимательно посмотрел на полковника. Ковчук правильно истолковал этот взгляд:
- Так мы же не сидим сложа руки, товарищ министр, розыскная работа ведется. Кое-что рисуется, но в целом - туман.
- Кто, кстати, ведет эти дела?
- Следователь Бордеяну, а от нас - старший лейтенант Чобу.
- Чобу? - переспросил министр. - Помню такого, он, если не ошибаюсь, Высшую Омскую школу милиции закончил. Смелый парень, отлично проявил себя при задержании особо опасного преступника. Весь в деда, тоже у нас в органах служил. - Он сделал паузу. - Однако одной только смелости в данном случае недостаточно. Нужен более опытный розыскник, дело, судя по всему, трудное, я бы сказал, деликатное. А тянуть больше никак нельзя. Звонили из вышестоящих органов, интересовались ходом расследования. Там взяли его на особый контроль, и я тоже - соответственно.
Министр снова бросил выразительный взгляд на Ковчука, открыл папку с бумагами и протянул ему лист, исписанный затейливым каллиграфическим почерком, какой сейчас редко увидишь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
- У меня пока все...
Воронков продолжил разговор только после того, как дверь за Никифором Максимовичем плотно закрылась. Оглянувшись, как бы желая удостовериться, что в кабинете никого нет, он, по-прежнему прикрывая ладонью трубку, тихо спросил:
- Есть новости? Говори быстрее, некогда... Ладно, вечерком буду, - он осторожно положил трубку на рычаг и стал разбирать бумаги, в изобилии разбросанные на столе.
Началась обычная и привычная круговерть: телефонные звонки, бумаги, посетители, вызовы к руководству и многое другое, из чего складывается рабочий день начальника отдела республиканского учреждения.
В конце дня заглянула Наташа, нарядная, оживленная, в новом ярком платье. Она подошла совсем близко к его столу, прощебетала:
- Подумать только, Олежек, со вчерашнего дня не виделись. Целую вечность. - Она вздохнула и влюбленно заглянула ему в глаза. - Не дождусь конца работы. Сегодня - как всегда?
- Сегодня, к сожалению, не получится, - озабоченно произнес Воронков, - не могу, дорогая. - Он вспомнил о букетике подснежников и добавил: - За цветы - спасибо. Но, пожалуйста, больше не надо. Заметит кто-нибудь... Сама понимаешь...
Молодая женщина обиженно поджала свежеподкрашенные губы, отвернулась к окну, туда, где стоял букетик подснежников, и прошептала:
- Хорошо, милый, больше не буду. И вообще мы можем совсем не встречаться.
- Я в самом деле сегодня вечером очень занят, неужели ты не можешь понять, - повторил Воронков. - Дела у меня важные. Завтра встретимся.
Наташа Морозова появилась в их учреждении сравнительно недавно. Все началось с того, что после работы они случайно оказались рядом на улице. Выяснилось, что им по пути домой. Стоял тихий теплый вечер ранней осени, они шли не торопясь, болтая о том, о сем. Наташа то и дело кокетливо смеялась каким-то особенным, обещающим смехом и явно стремилась ему понравиться. Выяснилось, что у них много общего. Больше всего в жизни, по словам Наташи, она любила искусство, но, как вскоре убедился Олег Георгиевич, ее познания в основном ограничивались слухами, в изобилии витающими вокруг известных имен. Однако это не помешало ему увлечься молодой привлекательной женщиной. Наташа мало походила на обремененных семейными заботами и не слишком следящими за модой и своей внешностью учрежденческих дам. Была в ней какая-то легкость, даже артистичность, и требовала она так мало - только любви.
Со временем, однако, этот роман начал причинять некоторые неудобства и даже тяготить Воронкова. И Наташа, конечно же, своим женским чутьем это безошибочно понимала. Когда обиженная его отказом Наташа, оставляя нежный аромат французских духов, покинула кабинет, он взглянул на часы и торопливо сбежал по лестнице с третьего этажа. Новенький "Жигуль" цвета "коррида" стоял во дворе, дожидаясь своего хозяина. Воронков протер ветровое стекло, убедился, что бак почти полон, и озабоченно взглянул на сумрачное, в низких тучах небо. Могло показаться, что он готовится к дальнему путешествию, хотя путь предстоял сравнительно короткий. Воронков был человеком предусмотрительным и не любил дорожных сюрпризов.
В этот предвечерний час центральные улицы Кишинева были забиты транспортом, и ему стоило немалых усилий выбраться на загородное шоссе. Только на широкой, отливающей чернотой асфальтовой полосе, он ощутил острое чувство наслаждения ездой, послушности автомобиля каждому его движению. Это чувство было новым; Воронков, лишь недавно севший за руль собственного автомобиля, еще не успел к нему привыкнуть. А сидящий за рулем человек с тонким интеллигентным лицом был очень жаден до всего, что приносило новые удовольствия.
Уже совсем стемнело, когда "Жигуль" въехал на главную улицу маленького городка. Редкие фонари скудно освещали улицы, однако водитель ориентировался в городе уверенно. Машина остановилась возле приземистого дома, уединенно стоящего на тихой безлюдной улице. Огромная собака, злобно лая, заметалась по двору, и Воронков не решился покинуть машину до тех пор, пока во двор не вышел худой сутулый человек и не прикрикнул на пса.
- С приездом вас, Олег Георгиевич, - хриплым голосом произнес сутулый, пропуская Воронкова вперед. - Заходите, гостем будете.
В комнате, куда они вошли, за столом, покрытым плюшевой скатертью, сидело трое молодых людей, не знакомых Воронкову.
- Мои друзья, - коротко представил их сутулый. По лицу гостя пробежала гримаса недовольства. - Да вы не беспокойтесь, Олег Георгиевич, люди верные.
Трое мужчин с видимым интересом, не таясь, молча разглядывали гостя.
- Я сейчас, Олег Георгиевич, - продолжал сутулый и вышел из комнаты, чтобы через минуту появиться с бутылкой водки в одной руке и тарелкой с закуской - в другой. Обнажил в кривой улыбке гнилые зубы:
- Не побрезгуйте, Олег Георгиевич.
Разлил водку в стаканы, плеснув себе самую малость.
- Вы уж извините, я ведь не пью. Но ради такого гостя немного можно, - подобострастным тоном, не вязавшимся с угрюмым выражением изможденного лица, закончил сутулый.
Воронков оглядел грязную, заляпанную скатерть, граненые, нечистые стаканы, поморщился и произнес:
- Я же за рулем... А теперь к делу.
Сутулый полез под кушетку, покрытую ветхим, истрепанным ковром, вытащил туго набитую сумку и вывалил ее содержимое прямо на стол. Рядом с бутылкой водки, тарелками с брынзой и луком старинные, покрытые благородной чернью кресты, потиры, дарохранительницы и особенно иконы смотрелись кощунственно, противоестественно и казались чудовищной игрой больного воображения сумасшедшего художника. Возможно, эта мысль и пришла в голову гостя, потому что брезгливая усмешка снова тронула его тонкие губы и тут же исчезла.
Воронков аккуратно разложил вещи на столе и зорко, оценивающе оглядел их одну за другой. В комнате воцарилось молчание. Все смотрели на гостя, напряженно ожидая, когда он заговорит.
- Ну ладно. Завтра привезешь. Вечером. Как всегда.
Воронков говорил сдержанно, деловито, не отрывая глаз от стола, как бы весь поглощенный осмотром, однако если бы собеседники могли заглянуть в его глаза, то заметили бы в них хищный алчный блеск.
- Однако вы ничего не сказали о цене, - раздался голос смуглого мужчины с иссиня-черными курчавыми волосами.
- Я же сказал - как всегда, - пожал плечами Воронков. - Потом договоримся, не обижу... - Не вижу иконы в эмалевом окладе, - продолжал он недовольно. - Той, о которой мы говорили.
- Не получается пока, Олег Георгиевич, - заискивающе отвечал сутулый, - не сомневайтесь, сделаем вам эту икону.
- А я уже начинаю сомневаться. Сапфир тоже обещали сделать, а где он?
- Ищем, Олег Георгиевич, ищем, был один с таким камешком у нас на крючке, да уехал и камешек с собой захватил. Теперь снова искать надо. Главное - найти фраера, остальное - пустяки. - Сутулый ощерил гнилые зубы. - Вы, часом, не знаете такого? - как бы между прочим поинтересовался он.
Воронков оторвал голову от стола, пристально взглянув в отливающие наркотическим блеском темные глаза говорившего и на секунду задумался. В этот момент он походил на хищную птицу, выбирающую жертву.
- Надо подумать, - и многозначительно добавил: - Потом поговорим.
Стоял уже поздний вечер, когда Олег Георгиевич приехал домой. Жена не стала допытываться о причинах столь позднего возвращения, торопливо собрала ужин и ушла, оставив супруга на кухне в одиночестве. Быстро покончив с едой, он вышел в прихожую, где стояла тумбочка с телефоном, набрал код автоматической междугородней связи и отчетливо, так, чтобы его хорошо услышал далекий собеседник, сказал:
- Валентин, я жду тебя в ближайшую субботу. Есть новости.
Судя по выражению лица Воронкова, ответ был утвердительный, и он в хорошем расположении духа отправился спать. Впрочем, для такого настроения у него были и другие причины.
День начинается со сводки
Реклама "Союзпечати" утверждает, что день начинается с газеты. И если для Олега Георгиевича Воронкова, как и для тысяч других, он действительно начинается с газеты, то сотрудники уголовного розыска начинали его со сводки. В то самое время, когда Воронков с красным карандашом в руке просматривал газету, готовясь к семинарским занятиям, начальник республиканского управления уголовного розыска, вооружившись точно таким же карандашом, изучал оперативную сводку происшествий.
Сводка происшествий - не самое увлекательное чтение и уж отнюдь не веселое, но полковник Ковчук не сдержал улыбки, узнав об угоне "Волги" председателя "Межколхозстроя". Он живо представил растерянное лицо знакомого ему председателя и невольно улыбнулся. "Пусть пару дней пешком походит. Скорее всего хулиганствующие юнцы угнали. Покатаются - бросят. Никуда она не денется, а урок серьезный, пусть как следует гараж охраняют."
Улыбка сошла с обычно серьезного, даже сурового лица полковника, когда он дошел до сообщения из Приреченского района о вооруженном нападении на ночного сторожа и ограблении церкви. Подчеркнул скупые строчки сводки и нахмурился. За сравнительно короткое время это было уже шестое по счету ограбление церквей, однако с применением огнестрельного оружия - первое. Едва Ковчук прочитал ее до конца, как зазвонил один из пяти телефонов - прямой связи с министром. Он быстро снял трубку, отчеканил: "слушаюсь" и заторопился на второй этаж. "Не иначе, как по этому делу вызывает".
Министр сидел в самой глубине огромного длинного кабинета, обшитого деревянными панелями. Полковник переступил порог и сразу отметил, что министр сегодня был в форме. Форму он носил редко, предпочитая обычный штатский костюм. Очевидно, предстояло важное совещание или прием. Седой, представительный, с правильными, спокойными чертами лица, в генеральском мундире с несколькими рядами орденских планок, он выглядел весьма внушительно за своим массивным письменным столом.
При появлении Ковчука министр оторвал голову от бумаги, которую читал, не спеша снял очки и жестом пригласил садиться. В его неторопливых движениях сквозила спокойная уверенность человека, наделенного немалой властью и отдающего себе в этом отчет.
- С утренней сводкой вы, Никанор Диомидович, надеюсь, уже ознакомились? - как о само собой разумеющемся спросил он ровным голосом.
- Так точно, товарищ министр, ознакомился! - чуть громче, чем надо, отвечал полковник.
- Вот и отлично, - тем же спокойным голосом продолжал генерал. Стало быть, в курсе. - Он чуть помедлил. - Какое это у нас по счету ограбление церквей? Пятое, кажется?
- Нет, шестое, - поправил начальство Ковчук и виновато добавил: - К сожалению.
- Значит, шестое... Но с применением оружия - первое?
- Первое, товарищ министр. - Полковник глубоко вздохнул. - Совсем обнаглели.
- Вот именно, чего им не обнаглеть. - Министр внимательно посмотрел на полковника. Ковчук правильно истолковал этот взгляд:
- Так мы же не сидим сложа руки, товарищ министр, розыскная работа ведется. Кое-что рисуется, но в целом - туман.
- Кто, кстати, ведет эти дела?
- Следователь Бордеяну, а от нас - старший лейтенант Чобу.
- Чобу? - переспросил министр. - Помню такого, он, если не ошибаюсь, Высшую Омскую школу милиции закончил. Смелый парень, отлично проявил себя при задержании особо опасного преступника. Весь в деда, тоже у нас в органах служил. - Он сделал паузу. - Однако одной только смелости в данном случае недостаточно. Нужен более опытный розыскник, дело, судя по всему, трудное, я бы сказал, деликатное. А тянуть больше никак нельзя. Звонили из вышестоящих органов, интересовались ходом расследования. Там взяли его на особый контроль, и я тоже - соответственно.
Министр снова бросил выразительный взгляд на Ковчука, открыл папку с бумагами и протянул ему лист, исписанный затейливым каллиграфическим почерком, какой сейчас редко увидишь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29