- Действуем, как всегда. Я - в машине, Сава - на стреме, Бума и Иван - в клюкву*.
_______________
* К л ю к в а - церковь.
Иван открыл портфель, порылся в нем, что-то достал, спрятал под куртку, уже хотел было положить портфель обратно, когда прямо над его ухом раздался злой шепот шефа:
- А это? Да ты, Иван, и в самом деле сдрейфил.
Луи щелкнул замками портфеля и вынул три обреза. Короткие и широкоствольные, они походили на старинные пистолеты: не хватало только раструба на конце ствола. Два "пистолета" он сунул Буме и Ивану, третий Саве, коротко приказав:
- Шмолять только в крайнем случае, но наверняка.
Ему никто не ответил, и трое молча зашагали к церкви. Иван и Бума легко перемахнули через невысокую ограду, Сава остался на улице. Иван достал из кармана банку, смазал густой маслянистой жидкостью оконное стекло, приложил газету, надавил шапкой. Хрупкое стекло почти беззвучно треснуло, и его осколки прилипли к бумаге. Он осторожно свернул ее, спрятал в карман куртки. За стеклом оказалась металлическая крестообразная решетка. Иван с сомнением потрогал толстые металлические прутья, покачал головой. Бума понял без слов, подал обрубок водопроводной трубы с расплющенным концом, в котором была сделана прорезь. Иван попытался зацепить самодельным гвоздодером шляпку гвоздя, однако та не поддалась.
- Ну чего ты там? - нетерпеливо зашептал напарник. - Давай по-быстрому...
- Не поддается, зараза, здорово загнали, под самую шляпку. И перчатки эти проклятые мешают. - Он со злостью сорвал толстые шерстяные перчатки и сунул их в карман. - Ты только Луи не говори, что без перчаток работал. Психовать опять будет.
Бума протянул ему ножовку:
- Попробуй лучше вот этим. Верное дело.
- Верное, да медленное, - пробормотал Иван, однако взял ножовку и задвигал ею по железному пруту. Раздался неприятный и довольно громкий скрежет металла. Он испуганно оглянулся, прошептал:
- Вот что я тебе скажу. Бума, надоела мне эта волынка. Шефу что сидит себе в машине, а мы тут уродуемся. - Он хотел еще что-то сказать, однако напарник перебил:
- Ладно, кончай каркать.
Иван замолк, занятый своим делом. Вдруг пила, сделав последний ход, вырвалась, и он услышал мягкий звук ее падения на деревянный пол. "Черт с ней, с ножовкой, пропади она пропадом, - выругался он, - некогда искать". Иван обхватил обеими руками толстый железный прут и с усилием отогнул его. В образовавшуюся щель легко проскользнул худой Бума.
Тонкий луч карманного фонарика прорезал густую темноту, жадно зашарил по украшенным росписью стенам, нащупал алтарную стенку с иконостасом. Скорбные, печальные лики святых, казалось, с удивлением и осуждением смотрели на святотатца. Человеку с фонариком на миг стало не по себе.
- Чего уставились, идолы? - пробормотал он.
Шепот, усиленный хорошей акустикой, прозвучал неожиданно громко, и Бума вздрогнул.
- Ну погодите, я вам покажу...
Светя фонариком, он сорвал несколько икон, сунул их в сумку, зашел в алтарь. На маленьком столике, покрытом плюшевой скатертью, покоилась толстая книга в резном серебряном окладе. Рванул оклад. Ветхие, истонченные временем листы бесшумно разлетелись веером в разные стороны, а оклад занял место в сумке рядом с иконами.
Приоткрыл деревянный старинный футляр, лежащий на аналое. Луч фонарика скользнул по желтой дарохранительнице.
"Неужели золотая? Вот подфартило", - обожгла радостная мысль. Набив сумку чашами, крестами, вор покинул церковь тем же путем, что и проник в нее. У окна его нетерпеливо дожидался сообщник. Они уже перелезли через ограду, как вдруг откуда-то из темноты раздался окрик:
- Стой! Стой, кому говорю!
Голос звучал громко, уверенно. От неожиданности оба на миг оцепенели. Первым пришел в себя Бума, выхватил из-под полы обрез, но не успел взвести курок, как сбоку прогремел оглушительный выстрел, и вслед за ним они услышали голос Савы:
- Чего стоите? Шмоляйте!
Тот, кто приказал им остановиться, уже подбежал совсем близко, и они узнали в нем сторожа, разговаривавшего с водителем грузовика. Над головой сторож занес ружье, будто изготовил его для удара. "Но почему он все-таки не стреляет? - пронеслось в голове у Бумы. - Живыми хочет взять, что ли?" Бума лихорадочно взвел курок и, почти не целясь, выстрелил в белеющее совсем близко лицо.
К ним присоединился Сава, и уже втроем они подбежали к нетерпеливо урчащей мотором машине. Стукнули дверцы, и "Волга" рванулась в темноту. Сбежавшиеся на выстрелы взбудораженные сельчане увидели человека, недвижимо распростертого на снегу, Тревожный колокольный звон поплыл над сонным селом, достигая самых отдаленных домов.
Пассажиры "Волги" не слышали звона колоколов, в которые ударил дьякон церкви святой Троицы. Они были уже далеко. Свернув с шоссе на проселок, Луи выключил мотор, и Бума передал ему сумку, которую держал на коленях.
- Посвети, - распорядился шеф, доставая из кармана мощную лупу. Поглядим, что бог послал на сей раз. - Луи криво ухмыльнулся и хотел уже запустить руку в сумку, но его опередил Бума:
- Подожди, я кое-что покажу. - Он пошарил в сумке и извлек отливающую благородной желтизной дарохранительницу. - Вроде бы рыжая*.
_______________
* Р ы ж а я - золотая.
- Рыжая, говоришь? - недоверчиво переспросил босс. - Посмотрим. Свети лучше, ни черта ни видно.
Луи сосредоточенно разглядывал дарохранительницу сквозь увеличительное стекло и за этим занятием походил на ювелира.
- Нет, скуржевая*. Вот она, проба, - 84-я. - Он подбросил дарохранительницу в руке. - Грамм восемьсот тянет. Что еще взяли?
_______________
* С к у р ж е в а я - серебряная.
Он снова вооружился лупой и тщательно исследовал "трофеи". Некоторые из них после осмотра оказались в портфеле, другие - в грубом холщовом мешке.
Луи приподнял портфель, как бы взвешивая его:
- Прославили Христа на всю катушку. А ты, Ванечка, - снисходительно, уже без прежней злости, продолжал шеф, - еще бодягу разводил.
- Так не зря же, шеф, - подал голос с заднего сиденья Иван, - смотри, какой шухер поднял атасник, не шмолял только. Не успел, что ли?
- Зато мы успели. Хорошо стреляет тот, кто стреляет последним, изрек Луи услышанную в каком-то ковбойском фильме фразу. - Риск - наша профессия, - продолжал он в том же тоне. - Главное - не дрейфить. Не первый же раз, пора привыкнуть.
..."Волга" катила по шоссе. Начало светать, но дорога была еще пустынной. Возле колодца с деревянным срубом Луи притормозил. Из машины выскочил Бума и бросил в черную замшелую шахту холщовый мешок. Он очень торопился и не услышал бульканья воды, поглотившей реликвии церкви святой Троицы.
- Еще один колодец освятили, - со своей обычной ухмылкой процедил Луи, и "Волга", далеко отбрасывая комья мокрого снега, понеслась по шоссе.
Утро и вечер делового человека
Еще не было девяти, но Олег Георгиевич Воронков уже сидел за письменным столом, просматривая утреннюю газету, время от времени отчеркивая красным карандашом фразы и целые абзацы. До очередного занятия семинара, который он вел, оставалось несколько дней. Руководство занятиями было его основным партийным поручением, и он тщательно к ним готовился. Кроме того, он знал, что слушатели хорошо о них отзывались, и это льстило его самолюбию.
Воронков оторвался от газетной полосы, медленным изучающим взглядом обвел кабинет. Совсем недавно, после того, как его назначили начальником отдела, он стал (впервые в жизни!) обладателем собственного кабинета. И потому, наверное, созерцание обыкновенных канцелярских стульев, весьма к тому же обшарпанных, и даже простого графина с желтоватой, давно не менявшейся водой, приносило удовлетворение, радовало взор. Только сейчас он приметил на подоконнике стакан с букетиком подснежников. Нежные весенние цветы казались лишними, не вязались с казенной обстановкой кабинета. "Надо поговорить с завхозом, пусть хотя бы стулья заменит. И вообще, пора заняться интерьером... А то казармой отдает..."
Он встал, высокий, элегантный, одернул модный синий блейзер с блестящими металлическими пуговицами, подтянул узел яркого галстука, прошелся по комнате. "Вот здесь, возле окна, чудесно смотрелось бы кашпо, а на противоположную стену, где потемнее, хорошо бы картину повесить. Безусловно, подлинник. Лучше всего натюрморт, можно и жанровую. Пятно здесь так и просится".
Хозяин кабинета снова перевел взгляд на букетик подснежников и недовольно поморщился: "Совсем потеряла голову девка. Весна, что ли, на нее так действует? Говорил же ей, дуре, - никаких цветочков. Увидят разговоров не оберешься. А это сейчас совсем ни к чему..."
И в самом деле. Все складывалось в жизни Олега Георгиевича как нельзя удачно, если не сказать - превосходно. Каких-нибудь десять лет назад он кончил институт. Распределения в район удалось избежать: помогли старые друзья покойного отца, заслуженного, известного человека. В общем, получил "свободный" диплом и укатил на море, а осенью был зачислен в республиканское управление с длинным неудобоваримым названием "Молдглавупрфондснабсбыт".
В рядовых сотрудниках ходить долго не пришлось. Руководство быстро приметило энергичного, услужливого молодого специалиста. Воронков не лез на глаза начальству, но и в тени не держался. На собраниях выступал коротко, что называется, по делу, формулировки давал четкие, грамотные. И потому никто не удивился, когда его вскоре назначили старшим инженером, потом заместителем начальника отдела. И вот недавно, когда начальника отдела проводили на пенсию, его место естественно занял Воронков. Повышение по службе льстило самолюбию молодого человека и, кроме весомой прибавки к зарплате, открывало радужные перспективы: приближало получение новой квартиры и вообще возвышало его в собственных глазах, придавало вес в обществе.
Олег Георгиевич отвернул манжетку свежей розоватой рубашки, взглянул на сверкающий хрустальным стеклом циферблат "Ориента", и его худощавое лицо с тонкими губами и породистым римским носом приняло строгое, официальное выражение, приличествующее руководителю отдела солидного учреждения. Он открыл папку с бумагами и стал сосредоточенно их просматривать, не выпуская красный карандаш из рук. Но сейчас он держал его по-другому: важно, даже торжественно, словно это был некий жезл, скипетр, символ высшей начальственной власти. Машинописные страницы запестрели подчеркиваниями, вопросительными, восклицательными и прочими знаками. Воронков считал себя тонким стилистом и даже пробовал свои силы на литературном поприще.
В кабинет, предварительно постучав, вошел немолодой лысоватый человек в мешковатом пиджаке с синими сатиновыми нарукавниками, столь милыми сердцу служилого люда много лет назад, ныне они воспринимаются как смешной анахронизм. Воронков сдержанно ответил на приветствие, скользнул глазами по его нарукавникам и снисходительно улыбнулся:
- Никифор Максимович, ну разве так можно... - Он полистал папку. - Я же убедительно просил вас: ничего лишнего, только суть. Краткость - сестра таланта, как говорили классики.
Мужчина в сатиновых нарукавниках с тоской воззрился на испещренные красным карандашом страницы и пробормотал:
- На то они и классики. Куда уж нам... Не понимаю, Олег Георгиевич, не первый год составляю докладные, и ничего, проходило.
- Раньше, может, и проходило, а теперь не пройдет. И не обижайтесь, ради бога уважаемый Никифор Максимович. Это же в наших общих интересах. Сами знаете, куда бумага идет. - Воронков показал куда-то вверх, под самый потолок. - Надо, чтобы комар носа не подточил. Возьмите, пожалуйста, и посидите еще. Но чтобы к обеду было готово, - жестко закончил Воронков. Да и цифры заодно еще раз проверьте. Ошибки нам не прощаются. Мы - как саперы, ошибаемся только один раз.
Неизвестно, сколько бы еще строгий начальник распекал подчиненного, если бы не телефонный звонок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29