— Что вы! Зачем вам беспокоиться? — Лиза насторожилась: с чего бы такая настойчивая любезность? Но тут вмешалась Гертруда:
— Иоганн проводит вас, тем более что Соковский живет в нескольких кварталах от нас.
Лизе поневоле пришлось согласиться.
Соковский жил в небольшой вилле, недалеко от Дитрихов. Дверь открыл дюжий молодчик двухметрового роста. Узнав директора банка, он поклонился и пропустил гостей в дом. Проводил их в кабинет хозяина другой молодой человек, с военной выправкой, ростом чуть ниже первого. При виде их Лизе стало не по себе, по она сразу взяла себя в руки и спокойно поднялась по лестнице на второй этаж.
Кабинет Соковского был роскошно обставлен. На полу ковер, заглушающий шаги, мягкая мебель, обтянутая светлой парчой, шкафы, набитые книгами, огромных размеров письменный стол, на стенах картины.
Увидев вошедших, Соковский отложил иллюстрированный журнал, который читал, и вскочил с кресла.
— О, кого я вижу! Какой приятный сюрприз для меня!
— Я пришла попрощаться, а герр Дитрих любезно согласился проводить меня, — сказала Лиза.
— Уже покидаете нас?
— Да, скоро начнутся занятия в университете…
Соковский сделал два шага и очутился возле Лизы. Правой рукой он схватил ее за подбородок и посмотрел прямо в глаза.
— Скажите, студентка, вы действительно та, за кого себя выдаете?
— Я вас не понимаю, — тихо проговорила Лиза.
— Так и не понимаете? — Он опустил руку.
— Нет! — Лиза достала из сумочки кружевной платок и, делая вид, что вытирает слезы, закрыла им лицо, чтобы не заметили ее волнения.
— Почему вы плачете? — На этот раз вопрос был задан мягко, почти ласково.
— Мне… обидно…
— Обидно? Почему обидно?
— Я вас так уважала… так была благодарна всем — и фрау Гертруде, и герру Дитриху, и лично вам… за ваше внимание ко мне… И вдруг — такие слова! — Лиза лихорадочно вспоминала, есть ли у нее с собой или в вещах хоть что-нибудь компрометирующее. Как будто бы ничего. Паспорт, студенческий билет, тетрадь, заполненная записями о раскопках. Привезенное с собой письмо на имя профессора Николаи давно уничтожено. Она помнила, что тщательно проверила записи в паспорте и не нашла там никаких указаний на то, что она замужем. Значит, это просто психологическая атака! Правда, они могли проверить, есть ли в действительности у нее мать, владелица стекольного завода в Словакии, но пока об этом никакого разговора не было.
Она заметила, как Дитрих и Соковский переглянулись, последний даже покрутил кончики усов.
— Успокойтесь, я пошутил!.. Желаю вам счастливого пути… Но учтите, фрейлейн Марианна, если вы нас обманули и будете болтать лишнее о виденном и слышанном здесь, — берегитесь. Мы вас найдем всюду. Поняли? — с такими грозными словами Соковский отпустил Лизу.
Только на улице она почувствовала, как неприятно прилипла к телу сорочка. Вздохнув полной грудью, Лиза подумала: «Кажется, пронесло и на этот раз!..»
11
Солнце пригревало все сильней, парижская весна была на исходе. На улицах и бульварах — много гуляющей публики. Появились и туристы, среди них много немцев. «С чего бы это?» — недоумевал Василий. Без Лизы Париж казался ему Скучным, пустынным. Она все еще не возвращалась, но давала о себе знать, и он сильно тревожился. Он ведь даже адреса ее не знал. Впрочем, даже если бы знал, все равно писать было нельзя.
По вечерам Василию не хотелось ехать в пустую квартиру, где все напоминало о Лизе, и он большую часть свободного времени проводил в спортивном клубе — иногда играл, а чаще просто беседовал с друзьями. Туда же приезжал и Сарьян, они вместе обедали, потом отправлялись к журналисту и работали в саду до наступления темноты.
Все попытки Василия связаться с «отцом» и узнать о Лизе ни к чему не привели. «Отец» словно в воду канул: письма, отправленные ему, оставались без ответа. Василий терялся в догадках. Не находя иного выхода, он решил разыскать фрау Шульц. При нормальных обстоятельствах он не стал бы встречаться с нею, — делать это не полагалось по целому ряду причин, по неясность положения служила ему некоторым оправданием.
Василий разыскал фрау Шульц в модном ателье. Обращаясь к ней, спросил:
— Моя жена заказывала у вас вечернее платье. Она в отъезде и поручила мне узнать, готово ли оно?
— Готово, пройдите сюда, я вам покажу. — Фрау Шульц сразу поняла, о чем речь, и провела Василия в маленькую комнатку за приемным залом.
Выяснилось, что и она обеспокоена отсутствием вестей от «отца».
— Ни писем, ни курьера — ничего! Сама не пойму, в чем дело! — Она сообщила, что с Браун встречается редко, — стенографистка уклоняется от регулярных встреч и вообще ведет себя странно, нервозно, никаких заслуживающих внимания сведений не приносит, хотя от получения денег не отказывается.
— Чем вы объясняете все это? — спросил Василий.
— Признаться, особенно голову над этим не ломала, потому что, если бы она и сообщила что-то достойное внимания, я все равно ничего не могла бы предпринять, — связи у меня нет никакой.
— Если все же Браун сообщит вам интересные новости, дайте, пожалуйста, знать. Звоните по моему прямому телефону в контору, — сказал Василий, простился и ушел.
Ганс Вебер реже стал появляться в клубе, а играть в теннис вовсе перестал. Придет на короткое время, полистает журналы, выпьет в баре бокал вина и исчезнет надолго. Василию хотелось поговорить с ним, но сделать это наедине с Вебером ему не удавалось, демонстрировать же при сложившихся обстоятельствах свою особую близость с секретарем генерального консульства Германии не хотелось. После встречи с фрау Шульц Василий все же решил выяснить у Вебера кое-что касательно стенографистки: ее нервозность, о которой говорила фрау Шульц, вызывала в нем некоторую тревогу.
Однажды, увидев Вебера в читальном зале перелистывающим иллюстрированный журнал, Василий подсел к нему и шепотом, как и полагалось в этом месте, пригласил поужинать.
— Нужно поговорить с вами…
Вебер понимающе кивнул головой. Спустя короткое время он появился в ресторане и подсел к столику Василия. От ужина он отказался — заказал себе кофе. Вид у него был озабоченный.
— Почему вы стали редко появляться здесь? — по-дружески спросил его Василий.
— Обстоятельства! — неопределенно ответил Вебер и, понизив голос, добавил: — Спортивный клуб считается у нас рассадником демократических идей и антигерманских настроений. Посещение его не особенно поощряется нашим начальством…
— Скажите, вы знаете что-нибудь о фрау Браун?
— Что именно?
— Говорят, в последнее время она что-то очень уж нервничает…
— Предполагается, что скоро сменят весь состав немецких дипломатических работников, долго живших в Париже. Не исключено, что это коснется и Браун.
— Разве так уж плохо поехать на родину?
Вебер посмотрел на Василия с улыбкой. Его взгляд как бы говорил: «Вы действительно наивный или хотите показаться таким?»
— Неужели вы всерьез полагаете, что очень приятно возвратиться в наш третий рейх? Браун была здесь сносно обеспечена материально, пользовалась относительной свободой, заводила себе любых кавалеров… Там она будет не только под надзором, но и не сможет встречаться с мужчинами не арийской расы. Вот и волнуется дамочка в предвидении всяких неприятностей…
— Спасибо, я все понял. А как обстоит дело с вами?
— Думаю, что меня тоже скоро отзовут, по когда именно — затрудняюсь сказать.
— В Германии будьте предельно осторожны! Я видел своими глазами, что там творится…
— Вы думаете, я не знаю?
— Еще одно: я вас попрошу — предупредите меня или Сарьяна в случае отъезда. И не забудьте оставить мне ваш берлинский адрес.
— Оставлю обязательно. Я больше чем убежден, что мы с вами еще встретимся… Встретимся в свободной Германии! Не может быть, чтобы восторжествовало варварство. Не вся же Германия состоит из фашистов.
— Разумеется, нет, но преградить путь варварству можно только борьбой! — Василий посмотрел на своего собеседника, — тот сидел мрачный, с полузакрытыми глазами.
— Мы и будем бороться! Будем во что бы то ни стало. — Вебер поднял голову, его худощавое лицо стало жестким.
— В случае надобности вы всегда можете рассчитывать на мою помощь и поддержку, — сказал Василий.
— Я это хорошо знаю. — Вебер поднялся. — Мне пора. — Он крепко пожал руку Василию и пошел к выходу.
Василий смотрел ему вслед и думал о том, что Веберу будет не легко. Ставя перед собой задачу бороться с фашизмом в Германии, он рисковал годовой. Но Василий верил, что такие, как Вебер, не отступают, не дезертируют с поля боя…
В конторе, беседуя с Борро, Василий предложил отправить Клода Гомье в Америку.
— Клод ведь мечтал об этой поездке. Пусть выполнит в Америке поручение нашей фирмы и одновременно позондирует почву, — может быть, ему удастся и на самом деле найти что-либо интересное для нас.
— Может быть… Но об этом лучше всего спросить у самого Клода! — Борро помолчал, потом спросил: — Скажите, мсье Кочек, вы действительно хотите дать Клоду поручение в Америке или считаете целесообразным сплавить его отсюда?
— Анри, давайте поговорим в открытую и раз и навсегда поймем друг друга!.. Я знаю, что Клод, Доминик и вы — подлинные патриоты. Вы ненавидите фашизм, не хотите отдать свою родину на поругание фашистам. Это хорошо — так и должно быть: ни один честный человек, если он к тому же талантлив, не может мириться с тем варварством, которое приносит с собой фашизм. Но согласитесь — одними карикатурами и плакатами, как бы они ни были остры, одолеть такого коварного и злобного врага невозможно. Необходимо сочетать разнообразные формы борьбы. Ваш же друг Клод, человек увлекающийся, чрезмерно горячий, может навлечь на себя, и не только на себя, уйму неприятностей, ничего не достигнув при этом…
— Может быть, — снова сказал Борро.
— Не может быть, а именно так. Здесь, во Франции, имеются в среде имущих классов многочисленные сторонники Гитлера. Не потому, что они обожают главаря немецких фашистов, — нет, а потому, что смертельно боятся коммунистов. Сторонники Гитлера создают организации, их финансируют, причем финансируют весьма солидно. Они тайно вооружаются, выступают в печати, говорят речи с трибуны Национального собрания и готовят общественное мнение к тому, что приход фашистов к власти якобы неизбежен. А вы ограничиваетесь печатанием плакатов и рисованием карикатур. Этого мало, слишком мало. Если вы хотите всерьез бороться, беритесь за дело как следует, создавайте свою организацию, сплотите вокруг себя лучшую часть молодежи Франции, научитесь конспирации, сумейте жертвовать малым ради большого. Вы поняли меня?
— Понял, — ответил художник, глядя Василию в глаза.
— Итак, пусть Клод съездит в Америку. Посоветуйте ему не слишком торопиться с возвращением…
— Я скажу ему. — Борро встал. — Мсье Кочек, у вас есть ко мне еще вопросы?
— Вопросов нет, а есть просьба. Сделайте все возможное, чтобы нам и в Америке оказаться победителями. Это очень важно для нас. В случае успеха мы переключимся главным образом на выполнение заказов для Америки и откажемся от мелких заказов.
— Клод и Доминик работают с большим увлечением, им тоже хочется показать себя американцам. Надеюсь, мы добьемся успеха, — ответил Борро, явно думая о чем-то другом…
Василий давно уже не виделся с Ковачичем и в один из свободных вечеров позвонил ему и спросил — не желает ли господин вице-консул пообедать с бедным коммерсантом?
Джо Ковачич с удовольствием принял приглашение, и они условились встретиться в шесть у «Максима». Зная, что в этом дорогом ресторане не всегда бывают свободные места, Василий заранее заказал столик по телефону.
Василий давно вынашивал идею получить при помощи Ковачича американский паспорт, но все откладывал разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69