— Хамид, ты первый раз работаешь с Карцем?
— Да.
— Тогда вспомни, что он говорил вам в первую встречу. Я слышу это уже третий раз. Те, кем мы командуем, — животные. Таких, как мы с тобой, очень мало. Людей, которые в состоянии сформировать и повести за собой группу боевиков, чтобы выполнить приказ Карца, раз-два и обчелся.
— Командовать могут многие!
— Такими волками, как здешние ребята? Ничего подобного. И не в такой операции, как наша. У большинства есть привязанности — к своей стране, к какой-то глупой идее. — Суррат презрительно фыркнул. — Мы на них не похожи.
— Можно потратить много сил, чтобы заполучить эту женщину, — сказал Хамид, — но она возьмет и подведет. И тот мужчина тоже.
— Это головная боль Карца, — усмехнулся Суррат и встал. — Пусть он сам думает. Так или иначе, с Блейз и Гарвином или без них, он должен быть готов выступить, когда настанет день операции.
Вилли Гарвин прижимал к себе блондинку, пока ее не перестала сотрясать дрожь. Он поцеловал ее, потом отодвинулся на свою половину кровати и, подперев щеку рукой, стал наблюдать за любовницей. На полу лежали беспорядочно скомканные простыни.
Начало вечера, размышлял Вилли, самое лучшее время для постельных утех. Потом можно будет взять такси и направиться к «Эмке», там пообедать, проверив на практике его теорию относительно устриц, затем двинуться к Сан-Паучи в ночной клуб, где можно немножко выпить и потанцевать, а потом прогуляться к Давид-штрассе, где в ярко освещенных витринах восседали девицы в ожидании клиентов, и наконец вернуться в квартиру к Ильзе, где после пары часиков в постели ему с Божьей помощью удастся выпутаться из ее объятий и успеть в аэропорт.
Ильзе открыла глаза и погладила его по щеке.
— Хорошо, что ты пришел, Вилли, — сказала она по-английски, но с сильным американским акцентом.
Она вылезла из постели, взяла со столика сигареты и две пепельницы, затем снова улеглась.
— Угу. Извини… — Он задул спичку и прикурил от ее сигареты. — Но у меня есть время до двух часов, поэтому мы можем еще повеселиться.
— А… Это хорошо. Но зачем тебе уезжать?
— Мне надо увидеться в Риме с одним человеком.
— С человеком? Готова поспорить, у него большие-пребольшие сиськи. — Она похлопала себя по вышеупомянутым частям тела.
— Ну, сама посуди, зачем мне тогда лететь в Рим, если у меня здесь есть ты?
— Потому что ты любишь разнообразие. И еще темноволосые тебе нравятся больше, чем блондинки.
— Кто тебе это сказал?
— Это я говорю! Наверно, потому что у Модести Блейз темные волосы. Как она, кстати, поживает?
Вилли не торопясь выпустил длинную струйку дыма и ответил:
— Неплохо.
— Ну, можешь не передавать ей от меня привет. Она мне не очень-то нравится.
— Почему? По-моему, она неплохо с тобой обращалась, Ильзе.
— В этом-то все дело! Ты разве не замечал, Вилли, — когда ты делаешь людям разные услуги, они начинают к тебе плохо относиться.
— Некоторые люди…
— Ну, я не то чтобы плохо к ней относилась, просто я ревную, — поправилась Ильзе.
Вилли промолчал, хмуро глядя в потолок. Ильзе повернулась на бок и, оперевшись на локоть, уставилась на Вилли.
— Ты так странно ответил «неплохо», когда я спросила о Модести… Что-то случилось?
— В общем-то ничего. Просто я немного беспокоюсь.
— Из-за Модести?
— Ну да. Не знаю, что на нее нашло, но она вдруг потеряла покой. Много играет…
— Но она никогда раньше этого не делала. Я имею в виду, не играла по крупной, да?
— Да. Но тогда были другие дела. А теперь… — Вилли помолчал и со вздохом заметил: — Признаться, это просто даже неразумно!
— И проигрывает?
— Когда как, — отозвался Вилли и сокрушенно добавил: — Дело не в том, проигрывает или выигрывает, а в том, как она играет. Очертя голову.
Ильзе посмотрела на Вилли своими внимательными глазами. Когда-то она была маленьким винтиком в обширном механизме Сети. В ее задачу входило всего-навсего общаться с финансистами и бизнесменами и улавливать обрывки информации. Она не знала и знать не хотела, как именно Модести использует эту информацию. Ильзе получала все инструкции от Бауэра, который руководил немецким филиалом Сети и передавала свои отчеты ему же. Она подозревала, что все это нужно для промышленного шпионажа, где прибыль порой бывала очень ощутимой.
Поскольку Ильзе обладала той самой ледяной красотой, которую мужчинам не терпелось растопить в своих жарких объятиях, как правило, работалось ей легко. Ей редко приходилось спать с человеком, от которого требовалось что-то выведать, да и тогда она сама проявляла инициативу. Если она сообщала о неудаче, то никто не пытался оказать на нее давление через Бауэра или каким-то иным способом.
Теперь Бауэр стал полноправным хозяином, и ситуация в корне изменилась. Поэтому когда Модести разделила свою организацию на части, Ильзе предпочла получить премиальные и отойти от дел, а не продолжать работать уже только на Бауэра. Сейчас она владела частью акций процветавшего отеля с рестораном и жила себе припеваючи. Вторая половина пакета акций принадлежала Бауэру. Ильзе часто виделась с ним, но исключительно по делу. Она передавала ему обрывки сплетен, которые могли его заинтересовать, недвусмысленно намекнув при этом, что никаких особых поручений выполнять не собирается.
— Знаешь, что мне кажется, Вилли, — сказала Ильзе, кладя руку ему на грудь. — Может, Модести надоело сидеть без дела, и ей просто хочется поскорее все промотать, чтобы появился стимул начать все сначала?
Вилли уставился на нее, всем своим видом выражая удивление и неверие, но она быстро продолжила:
— Нет, только не говори мне, что я несу чушь. Тут все непросто. Она сама даже не отдает себе отчета. Это… — Ее английский не смог подсказать ей нужное слово, и Ильзе какое-то время только шевелила губами, пока Вилли не пришел ей на помощь:
— Мания?
— Ну да, мания… Психологическое состояние…
— Может, ты и права, — мрачно сказал Вилли, затягиваясь сигаретой. Теперь, конечно, Ильзе расскажет об этом Бауэру, и телеграф заработает… Он уже запустил машину слухов в Париже, а завтра сделает это в Риме.
Там он встретится с Кальванти, и предложит ему приобрести три превосходных рубина, которые Модести собственноручно огранила в своей мастерской. Там же, надо полагать, окажется и Тассос из Афин. В общем, вскоре все, кто имеет определенный вес в соответствующих кругах, будут обсуждать эту сенсацию.
Вилли не без облегчения подумал, что после Жанетт в Париже и Ильзе в этом городе в Риме ему не придется работать в постели. Но вслед за чувством удовлетворения на него нахлынула волна тревоги.
«Господи, — подумал он, — я теряю контроль».
Ильзе тем временем уже встала и надела бархатный с шелком халат. У нее появилось то отстраненное, холодное выражение, которое удачно скрывало ее намерения и возможности.
— А они еще подают эти самые устрицы у «Эмке»? — тревожно осведомился он.
— Конечно, Вилли… А что? — Она посмотрела на него с легким удивлением.
— Да так…
Ильзе подошла и села рядом с ним, и когда он почувствовал прикосновение ее длинных пальцев, то в нем опять начал разгораться костер…
— Ты просто выглядел таким озабоченным, — сказала Ильзе.
— Теперь все прошло, — сказал он и весело улыбнулся. — Полный порядок.
В маленьком отдельном зале казино играли только избранные и тщательно проверенные люди. Впрочем, маленьким этот зал назывался исключительно по сравнению с другими, более внушительными помещениями по другую сторону застланного коврами коридора казино.
В зале были дубовые панели по стенам, высокий резной потолок и три большие люстры. Большое сводчатое окно, из которого открывался вид на Бейрут и на море, теперь было закрыто алыми бархатными шторами. На полу лежал большой черный ковер. Вокруг длинного овального стола были расставлены стулья с высокими овальными спинками из атласного дерева в стиле Роберта Адама. По стенам стояли две оттоманки и диван. В углу находилась небольшая дверь, которая вела в уютный бар.
В комнате собралось около дюжины мужчин и одна женщина — Модести Блейз. На ней было длинное шелковое бордовое платье. В ушах сверкали бриллиантовые серьги. Белые атласные перчатки до локтя довершали ансамбль. В комнате было сильно накурено, и сизый дым слоями нависал над столом. Стояла та самая тишина, которая обычно сопровождает наиболее драматические моменты человеческого бытия — рождение, смерть или дуэль.
Сейчас как раз и имела место самая настоящая дуэль. Пятеро мужчин сидели, остальные стояли. Среди них было два южноамериканских миллионера, греческий судовладелец, южноафриканский алмазный король, два нефтяных шейха и французский промышленник. Напряжение возрастало, но игроки с бесстрастным видом следили за открывавшимися картами, каждая из которых могла принести выигрыш в несколько тысяч фунтов — или лишить желанной суммы. Модести Блейз сидела справа от банкомета — американца в белом смокинге, лет тридцати восьми, с волевым загорелым лицом и густыми коротко стриженными черными волосами. Лицо, на котором выделялись темно-серые широко расставленные глаза и глубокие складки, залегшие в уголках рта, было по-своему красиво, но за этой красотой безошибочно угадывалась властность. Человек был среднего роста и широкоплеч.
Его звали Джон Далл, и последние двадцать лет он не покладая рук создавал свою финансово-промышленную империю, которая принесла ему состояние, заставлявшее знатоков числить его среди десяти самых богатых людей на земле.
Чуть сзади Модести стоял высокий ливанец по имени Жюль Ферье с гладким коричневым лицом и черными блестящими, зачесанными назад волосами. Он был директором, а также и владельцем этого казино. Обычно бесстрастное, его лицо сейчас выказывало все признаки беспокойства.
Руки Далла возлежали на деревянном сабо с начинкой из шести колод карт, только что стасованных крупье. У его левого локтя стояла пепельница, где дымилась черная сигара с коротким мундштуком из камыша. Перед ним высилась горка фишек, количество которых впечатляло даже завсегдатаев этой комнаты, где потолок банка достигал двадцати тысяч фунтов.
Восемь раз Джон Далл банковал. Восемь раз Модести Блейз шла ва-банк и проигрывала.
Жюль Ферье пододвинулся к ней и прошептал:
— Прошу прощения, мадемуазель Блейз, но вы уже значительно превысили банковский кредит…
Она холодно посмотрела на него и сказала:
— Мы давно знакомы, Жюль. Вы сомневаетесь в моей платежеспособности?
— Нет, мадемуазель, но я… просто не могу выдать вам новые фишки… Я ведь отвечаю деньгами перед мистером Даллом…
Модести посмотрела на американца и не без вызова спросила:
— Вы сомневаетесь в моей состоятельности, мистер Далл?
Тот взял сигару, затянулся и сказал:
— Нет, мэм. — У него был глубокий грудной голос, но интонации казались резковатыми. — После вчерашней игры, когда вы проиграли мне восемьдесят тысяч, я сделал несколько междугородных звонков, навел справки. Хочется знать, с кем имеешь дело, а у меня теперь есть приблизительное представление о том, на что вы способны.
Она выдержала его взгляд, потом сказала:
— В таком случае давайте сделаем это нашим частным делом, которое не должно никого больше касаться. Ставьте весь ваш выигрыш, и я пойду ва-банк.
— Нет, мадемуазель, — подал голос Ферье. — Я не могу этого позволить.
— Что за чушь, — фыркнула она. — Если мы с мистером Даллом решили разыграть монетой некоторую сумму, какое вам до этого дело, коль скоро я в состоянии оплатить выданные мне фишки? Я просто хочу знать, готов ли мистер Далл принять такие условия.
Далл медленно положил сигару и проговорил:
— Я полагаю, вы можете позволить себе такой проигрыш. Но это создаст для вас некоторые сложности. Я играю для развлечения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46