- Итак? - вопросила она.
То ли поразмыслила в одиночестве и раскаялась в содеянном, то ли впрямь опасалась хищного живоглота М. Хелма - понятия не имею.
- Итак?!
- Думаю, ребятки исправно клюнули, - сказал я. На сходнях ты сыграла без сучка, без задоринки. Убедила наблюдателей: Мадлен Барт возвратилась с того света - немножко потрепанная, поникшая, донельзя смущенная непрезентабельным видом своим, но чрезвычайно живая. Во всяком случае, белобрысый громила со всевозможным проворством спровадил приятеля на берег. Надеюсь, парень приведет подкрепление, ибо угробить миссис Барт оказалось куда труднее, чем предполагали вначале.
- Надеетесь?
Диана любопытствовала без малейшего воодушевления.
- Да. Если приведет - значит, клюнули по-настоящему: проглотили наживку вместе с крючком и погонным дюймом лесы. Также удостоверимся, что среди экипажа и пассажиров им опираться не на кого. А значит, одного из двоих субъектов, способных тебя опознать - верней, уличить, - временно спровадили вон. Два минус один равняется одному. Разумеешь?
Диана поколебалась, потом неуверенно возразила:
- Вам, господин Хелм, лучше знать... Но стоит ли разговаривать столь неосмотрительно?
- Разговаривать? - не понял я. - Неосмотрительно?
- Если подслушают... На свете существуют микрофоны, в том числе потайные - помните? Я ухмыльнулся.
- Восхищаюсь! Мы еще сделаем из тебя, Диана Лоуренс, отличного агента. Не беспокойся: я успел исследовать обе каюты - насколько время дозволило. Думается, все чисто и благопристойно.
- О!
Мгновение-другое мы простояли в полном безмолвии. Знакомство, надлежало признать, состоялось чересчур уж поспешное; ни толком поболтать, ни присмотреться друг к другу не успели. Уж не знаю, как я выглядел, но если внешность хоть немного соответствовала самочувствию, зрелище было неаппетитным.
Диана гляделась еще хуже - коль скоро такое возможно, - ибо женщинам все же полагаются чистота и опрятность, мало свойственные противоположному полу. Говорю не о себе самом, а о подавляющей части мужского населения. Облачившись в покойницкие тряпки, миновав под обломным ливнем несколько городских кварталов, мисс Лоуренс предстала сущей замарашкой.
Правда, напомнил я себе, одна безнадежная замарашка в итоге оказалась принцессой. Золушка. Сандрильона...
Наверное, та же самая, или схожая, мысль посетила Диану. Девица потупилась и с омерзением осмотрела собственную персону без помощи зеркала. Итоги учиненной инспекции очевидно пришлись ей не по вкусу:
Диана скривилась, растянула изящно очерченные губы в блеклой улыбке.
- Просто пара паяцев, правда? - осведомилась она. - Лучше натяни что-нибудь сухое, иначе замерзнешь насмерть... Хелм?
- Да?
- Зачем?
- Зачем - что?
- Зачем ты в это ввязался? - пояснила Диана. - Сколько разумею, ты просто наемная рабочая сила, прости за выражение. Ни малейшей заинтересованности. Зачем ты измыслил тонкий, сложный порядок действий, чтобы спасти положение? Наше некрасивое положение? Да еще заставил проглотить предложенный план?
Я помедлил. Нельзя же, в самом деле, было пояснять: измыслил Денисона ради... А также ради соображений, с Денисоном не связанных.
- Никто не умирает попусту, - пояснил я, наконец.
- Что?
- Старинная поговорка Маковских сотрудников, - сказал я. - Люди, конечно и несомненно, помирают. Естественной смертью, либо насильственной. Чему не поможешь, тому не поможешь. Зато возможно позаботиться и сделать любую кончину полезной. Для других. Эвелина Бенсон умерла. Весьма сожалею. Пожалуй, при надлежащем усердии мог бы ее спасти. Каюсь. Но меня выпустили гулять с повязкой на глазах, и этим оправдываюсь, ибо нечем больше оправдаться... Пожалуй, полагалось ее спасти. Однако, никто ничего не растолковал... И что же? Люди моего сорта в предупреждениях не нуждаются. И, если хочешь знать, я расхаживал по палубе - грудь колесом! - убежденный, что сумею оборонить Эвелину против кого угодно. Желают явиться - пускай ко мне являются! Но ребята рассудили по-своему, и пришли по назначению. Тем лучше для них. Один-ноль... Но попытаюсь выровнять проигрышный счет и завершить операцию не без некоего изящества - хотя и без Эвелины...
Диана Лоуренс глядела странными глазами.
- Вы... - сказала она, - вы... занятный человек. То есть...
- Я не занятный субъект, - назидательно изрек я. - Я субъект уморительный. Умопомрачающий! Оставайся в каюте, и не вздумай высовываться. Даже частично! Это касается, в первую очередь, головы - наиважнейшей анатомической детали. Кто-нибудь может опознать - или, того хуже, не опознать вовсе - твою хорошенькую мордашку. Запомни: Мадлен Барт изволит отсыпаться после незначительного сотрясения мозгов - если таковые наличествовали, в чем весьма сомневаюсь - и невольного купания в ледяной воде. Пока тебя никто не видит - никто не заподозрит подмены. Дамский сортир - напротив; захочешь отлучиться - скажи, я покараулю в коридоре... Нет?
Слабо усмехнувшись, Диана ответила:
- Нет уж, благодарю. А... А мне... полагается знать, чем занимаетесь вы... в каждую отдельную минуту?
Я посмотрел на собеседницу пристально.
- Послушная девочка - и разумная вдобавок. Нет, не полагается. Просто запрись в каюте на пару с револьвером и вышибай мозги любому, отворившему дверь. Кроме, само собою, меня.
Глава 5
Роскошная кают-компания выдавалась окнами - не могу сказать "иллюминаторами" - на кормовой отрезок палубы, где красовалась мачта и торчали стрелы подъемных устройств, лишь смутно различимые в темноте, за мокрыми от дождя стеклами. Оставалось уповать, что вахтенный рулевой и капитан способны видеть больше моего, и помогают себе надежным радаром.
Плыли мы с довольно приличной скоростью, судя по стуку и лязгу судовых машин где-то под ногами, а предварительно изученная мною карта Норвегии свидетельствовала: берег чертовски предательский, изрезанный глубокими заливами, ощетинившийся каменистыми мысами. Не тот берег, вдоль которого в штормовую ночь можно мчать, очертя голову.
Я утешился мыслью, что корабль этот - и, пожалуй, капитан его - годами ходил за рубежи Полярного круга и возвращался назад в целости и сохранности. Опыт - неплохая вещь, и весьма облегчает жизнь...
В кают-компании горланил "кретиноскоп", являвший нам сборище норвежских любителей решать загадки - позор и срам всенародного размаха. Одно дело - бахвалиться вопиющим и полным невежеством в приятельском кругу, и совсем иное - выставлять свою глупость на обозрение целой стране. А также сопредельным Швеции и Дании, между прочим.
Лишь немногие из пассажиров, расположившихся в кают-компании, краем глаза следили за жалким телевизионным фарсом. Остальные мужественно - и женственно - пытались не замечать субъектов, исступленно ломавших головы над непроницаемо темным, таинственным именем великого древнегреческого поэта: "Г... МЕР". Не доставало единственной буквы, и вот ее-то межеумки отыскивали, тужась и пыхтя от непомерного мозгового напряжения... Боги, боги бессмертные!
Снова, как и в самолете, я втихомолку подивился: что же это за общество, позволяющее одному остолопу с лишней монеткой в кармане истязать ближних, алчущих мира и спокойствия? Позволяющее просто уплатить, повернуть выключатель и навязать окружающим экранное действо, способное повергнуть в истерику даже умеренно развитого орангутанга? Но время для раздумий над подобными неприятностями было неподходящим.
Я увидел подле входной двери красный рюкзак - родного братца тому, который давеча снесли по трапу на пристань. Владелец обнаружился почти немедля. В углу, справа - там, где он мог следить за каждым новоприбывшим, делая вид, будто всецело поглощен предстающим на голубом экране "Лугом Кудесников"... Парень поспорил бы с самим Гаем Юлием Цезарем, по преданию, могшим читать, писать, слушать и разговаривать одновременно. Ибо, изучая гостей и глядя в телевизор, он умудрялся еще и пожирать глазами пару изящных, обтянутых нейлоновыми чулками, ног. Учитывая редкость подобного зрелища в нынешней, облаченной брюками, Скандинавии, укорять парня было бы несправедливо.
Но меня неизмеримо больше привлек усевшийся подле девицы пожилой субъект - довольно маленький, хрупкий, неброский. Обладатель пушистых седых волос, тщательно зачесанных, дабы по возможности прикрыть обозначившуюся розовую лысинку.
Маленький, хрупкий, седовласый, безобидный с виду человек, сообщил Хэнк Прист, описывая доктора Эльфенбейна. Миниатюрна и весьма приглядна, сказал он о Грете. Вот и великолепно. Вражеские главнокомандующие объявились на самом что ни на есть виду. Пускай отдыхают и терпеливо ждут, покуда настанет их черед... А сейчас приличествовало уделить внимание мелкой сошке. Усердным подчиненным...
Парень обернулся, понукаемый необъяснимым первобытным ощущением. Я весьма неоригинально зову такое чувство шестым. Обернулся - и узрел меня во всей непревзойденной и трудноописуемой красе.
Мгновение-другое норвежец попросту не знал, как отнестись к нежданному открытию. Я пялился на него прямо в упор: безо всяких изысканных шпионских уловок либо диверсантских тонкостей. Парень, к чести его будь сказано, уставился мне в зрачки с откровенным вызовом.
"Оба мы отлично знаем, что именно приключилось нынче вечером!" Так надлежало толковать выражение голубых, нахальных, самоуверенных глаз. "И что теперь поделаешь, а, приятель?" Надлежало отдать противнику должное: самообладания норвежцу было не занимать стать.
Я знал: передо мною опытный убийца, преуспевший в последнем покушении всецело. Но сам парень, разумеется, не подозревал о собственной удаче. Тем лучше. Для меня. Отнюдь незачем прибавлять врагу заслуженной и оправданной самоуверенности. И без этого попотеть придется...
Глаза, подметил я, были очень голубыми. До неприличия. Лет норвежцу исполнилось около тридцати с небольшим хвостиком. Впечатляюще мужественная физиономия. В первую голову, подумал я угрюмо, ею впечатляется сам обладатель. Пожалуй, не без оснований гордится эдакой внешностью... Ишь, звезда голливудская, герой ковбойский... Храбрец, атлет, умелец - и зверь бешеный в придачу. Полнейший "джентльменский набор".
Тем лучше.
Ибо я - не храбрец, отнюдь не атлет, умеренно умелый и временами бешеный истребитель... А излишне уверенные в себе субъекты опрокидываются тем легче, чем глубже презирают худосочного с их точки зрения и недостаточно прыткого врага. Пускай презирает - лишь бы опрокинулся исправно...
Я легонько дернул головой, требуя от парня выйти наружу. Ответного знака не последовало. Я уничтожающе осклабился, наклонился, поднял красный рюкзак и преспокойнейшим образом прошествовал вон, успев приметить, как недоуменно и яростно расширились голубые глаза.
Один-один в мою пользу - если учитывать ошибки самого Эльфенбейна, бравшего на службу людей неуравновешенных. Следовало воспользоваться услугами личности, менее заботящейся о своей бравой репутации. Менее склонной бросать вызов и принимать оный.
Парень, коль скоро его хоть чему-то наставили, прочитал мое досье от корки до корки. Знал: неприятель опасен и многоопытен. Решил: тем большую славу стяжаем...
Правда, полагаю, что ему велели держаться от меня подальше - удовольствоваться женщиной, спровадить Мадлен в соленые глубины и тем возрадоваться. Но парню позарез хотелось утвердиться во образе мужественном, чужой дерзости не приемлющем, наглости не спускающем... Нельзя же, в самом деле, открыто намекать мужской особи: ты, голубчик, мышцами вышел, да рылом выиграл - но в порядочную компанию не суйся, укокошат!
Незачем было соваться в порядочную компанию. Коль скоро, конечно, мою компанию можно титуловать порядочной... Однако, норвежскому герою не терпелось доказать полное и несомненное превосходство над старой заморской плесенью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34