И вот однажды нас повели на железнодорожную ветку грузить лес на платформы. Здоровый коллективный труд на тридцатиградусном морозе. Самое опасное — это когда ты уже загрузил платформу: стволы могут вдруг покатиться и рухнуть. Понимаешь, странно: этот офицер был единственным из нас с образованием, и даже его образование не спасло его от несчастного случая, да и тот приключился как-то дико. Как он успел потом рассказать, его затащили в кузов грузовика, и кто-то рукояткой топора переломал ему руки, ноги, пальцы — все, чем можно работать. Представляешь? Ты видел всяких мертвяков, знаешь, сколько у человека костей. А потом с ним случилось такое… Такое бывает, когда совершаешь ошибку и лес с платформы катится на тебя. Он сошел с ума. А умер не от переломов, нет, умер от разрыва селезенки, и я думаю, что он сам был этому рад: разве можно жить, будучи разбитым, как яйцо? Вспомнил я сейчас о нем только потому, что чем-то он походил на тебя, а судно в море — это такая опасная штука… Вот что я хотел сказать тебе. Будь поосторожнее. — Карп направился к выходу. — Учись плавать.
Аркадия опять затрясло, и еще сильнее, чем прежде. Было ли ему так страшно, когда он работал следователем? Может, путь из Москвы сюда он и проделал для того только, чтобы встретиться с Карпом Коробцом? Как же так он не узнал его? Имя не такое уж частое. А с другой стороны, узнала бы его сейчас родная мать?
Тралмастер был один из тех людей, кто швырнул его в морозильник. Так подсказывало Аркадию его содрогающееся тело. Трое тащили, один позади и один впереди, это был Карп и его бригада, организованный коллектив, победители социалистического соревнования.
Аркадия вновь прошиб пот, принеся с собой состояние жуткого страха. Карп был ненормальным. И никакой вялотекущей шизофрении». Но неглуп: пока у Аркадия было хоть подобие какой-то власти, сидел и носа не высовывал.
Что он сказал и о чем умолчал? Ни слова не произнес о морозильнике; да и с чего бы? Но и про Датч-Харбор тоже ни слова. Всех волновало, разрешат ли сойти на берег. А Карпа — нет; ему захотелось узнать насчет Гесса. Больше всего ему хотелось посеять вокруг ужас, и это удалось.
Дверь в баньку вновь открылась. Увидев темную ногу, Аркадий схватился за нож. Прохладный воздух из двери чуть рассеял пар, Аркадий увидел, что темная нога была обута в кроссовку, синюю кроссовку «Рибок».
— Слава?
Третий помощник в раздражении отмахивался от редеющего пара.
— Ренько, я уже обыскался тебя. Я обнаружил ее! Я обнаружил записку!
Голова Аркадия все еще была занята мыслями о Карпе.
— Что? О чем ты говоришь?
— Пока ты там спал и расслаблялся в баньке, я нашел записку Зины Патиашвили. Она ее написала-таки. — Возбужденное лицо Славы белело в тумане. — Предсмертная записка! Это же здорова. Мы идем в порт.

Часть II
ЗЕМЛЯ
Глава 17
Датч-Харбор окружала зеленая цепь холмов, густо покрытых травой. Деревьев не было, только отдельные кустики возвышались над землей, но, когда дул ветер, трава приходила в движение, по холмам шли зеленые волны.
Островок назывался Уналашка. По одну сторону залива располагалась одноименная алеутская деревенька, ряд домиков вдоль берега. Последней постройкой в этом ряду была сложенная из бревен православная церквушка. Сам городок Датч-Харбор Аркадию видно не было: его закрывали от глаза резервуары с горючим. Городок располагался за волноломом, защищавшим грузовой док, где на земле в беспорядке валялись ржавые траловые заслонки, насосы, рядами стояли полутонные клетки, называемые крабовыми ловушками. Дальше в воду уходил пирс с привязанными к нему рыболовецкими катерами и возвышающимся среди них довольно большим судном, превращенным в местную консервную фабрику. В борта судна упирался частокол свай. Ближе к горизонту холмы Уналашки переходили в остроконечные пики древних вулканов, местами покрытые снегом.
Странно, подумал Аркадий, как быстро глаза начинают томиться от отсутствия цвета. В облаках кое-где были разрывы, так что по заливу тут и там гуляли солнечные пятна. На фоне далеких гор в воздухе видны были буревестники, время от времени камнем падавшие в воду. Выше над ними медленно кружили орлы, изучая острыми глазами «Полярную звезду». Даже на большой высоте была заметна их великолепная раскраска, гордая белоснежная голова. Птицы, похоже, были полны чувства, что они правят миром.
Американцы уже добрались до берега в лоцманском ботике. Сьюзен направлялась домой в подаренном ей рыбацком свитере, украшенном дюжиной значков. Покидая судно, она раздавала поцелуи налево и направо с щедростью узника, выпущенного наконец на свободу. В отошедшем от берега лоцманском ботике сидел уже какой-то новичок и прижимал к груди чемоданчик со ста тысячами долларов — деньгами «Полярной звезды», отпущенными ей для захода в порт. Команда терпеливо ждала, пока в капитанской каюте банкноты будут пересчитаны.
После четырех месяцев адского труда выстроившиеся в ряд товарищи Аркадия медленно продвигались к спасательной шлюпке, которая должна была перенести их и их доллары в Датч-Харбор, вожделенную цель всех мытарств. Хотя по ним этого и не скажешь. Работник советского плавзавода, одетый для случая, вовсе не обязательно должен быть еще и выбрит. Он вычистит ботинки, зачешет волосы назад, наденет спортивную куртку, пусть даже рукава ее и коротковаты. Напустит самую невыразительную мину, и не только ради Волового, но, прежде всего, ради себя, так что все его нетерпение можно распознать лишь по осторожно суженным глазам.
Но и тут бывают исключения. Спрятавшись под полями сплющенной деревенской шляпы, Обидин устремил свой взор на видневшуюся вдали церквушку. Коля Мер набил свои карманы картонными коробочками, он поглядывал на холмы с той же жадностью, что и Дарвин когда-то на Галапагосские острова. Женщины надели свои самые лучшие хлопчатобумажные платья, утеплившись слоями обычных свитеров или кроличьими шубками. Их лица тоже были холодны и равнодушны до той поры, пока женщины не начинали переглядываться и нервно хихикать, оборачиваться и махать рукой Наташе, стоявшей рядом с Аркадием на верхней палубе.
Щеки Наташи были почти так же красны, как и помада на ее губах. В волосах — два высоких гребня вместо обычного одного, видимо, в Датч-Харборе плохо с расческами.
— Я первый раз в Америке, — сказала она Аркадию. — Не очень-то здесь все отличается от Союза. Ты же ведь раньше был в Штатах. Где?
— В Нью-Йорке.
— Там все по-другому.
Аркадий ответил не сразу.
— Да.
— Значит, ты поднялся сюда, чтобы проводить меня?
В своем волнении Наташа готова была полететь через волны к нетерпеливо ожидающим ее прилавкам магазинов. Вообще-то Аркадий вышел посмотреть, сойдет ли на берег Карп. Пока его видно не было.
— Сказать тебе спасибо и проводить тебя.
— Это всего на несколько часов.
— Все равно.
Она опустила глаза, голос чуть дрогнул.
— Мне очень много дала работа с вами, Аркадий Кириллович. Можно мне называть вас Аркадий Кириллович?
— Ради Бога.
— Вы оказались вовсе не таким глупым, как я думала.
— Спасибо.
— Мы все пришли к утешительному выводу, — сказала она.
— Да, капитан объявил, что расследование официально прекращено. Может, его и во Владивостоке не возобновят.
— Как здорово, что третий помощник нашел эту записку.
— Лучше, чем здорово, в это просто не верится, — проговорил Аркадий, отчетливо помня, что он осматривал Зинину постель очень внимательно и под матрасом смотрел тоже, прежде чем именно там Буковский обнаружил записку.
— Наташа! — продвигаясь вдоль поручней к сходням, подруги махали руками, зовя ее присоединиться.
Наташа готова была бежать, плыть, лететь, но над бровью у нее пролегла маленькая складочка: Зинину койку Аркадий осматривал при ней.
— А на танцах она нисколько не выглядела расстроенной и огорченной.
— Нет, — вынужден был согласиться Аркадий. Танцы и флирт с мужчинами вряд ли могли свидетельствовать об угнетенном состоянии.
Последний Наташин вопрос дался ей с большим трудом.
— Вы на самом деле думаете, что она покончила с собой? Что она могла сделать такую глупость?
Аркадий ответил ей, так как знал, с каким нетерпением ждала Наташа этого дня все четыре месяца, и он был уверен, что тем не менее она с трогательной верностью останется рядом с ним на борту, если только дать ей повод.
— Я думаю, глупо писать предсмертную записку. Я бы не стал.
Он указал на спасательную шлюпку.
— Поторопись, иначе опоздаешь.
— Что вам привезти? — Тревожная складочка исчезла.
— Собрание сочинений Шекспира, видеокамеру, автомобиль.
— Так много у меня не выйдет. — Она стояла уже на ступеньках трапа, ведущего на нижнюю палубу.
— Тогда каких-нибудь фруктов.
Помогая себе локтями, Наташа добралась до своих подруг, когда те уже готовы были усесться в шлюпку. Как дети, подумал Аркадий. Как московские детишки, отправляющиеся темным декабрьским утром в школу, закутанные до самого носа. Точно так же просветлеют их личики и зажгутся глаза, когда дверь откроется и на них пахнет теплом. Ему захотелось поехать вместе с ними.
Спасательная шлюпка была похожа на поднявшуюся на поверхность подводную лодку. Она была рассчитана на сорок пассажиров, спасающихся с тонущего судна, и выкрашена в какой-то пастельный тон, почему-то называвшийся «международный оранжевый». Ради праздничного случая люки были открыты, так что и пассажиры, и рулевой могли наслаждаться свежим воздухом. Прежде чем превратиться в собранную и строгую советскую женщину, Наташа еще раз помахала ему рукой. Они отплыли, и уже с небольшого расстояния нельзя было понять, куда направляется эта компания в мрачных и скучных одеждах: то ли на похороны, то ли на пикник.
К «Полярной звезде» приближалась «Веселая Джейн» — помочь перевезти людей на берег, и тут же вдоль поручней выстроилась новая очередь. Среди стоявших в ней людей Аркадий увидел Павла из бригады Коробца. Глядя на Аркадия, Павел резким движением пальца чиркнул себя по горлу.
А пахнет землей, подумал Аркадий. Уналашка пахла садом, Аркадию очень хотелось пройтись по сухой земле, хотелось оставить эту посудину, где он прожил уже десять месяцев, хоть на несколько часов, хоть на час.
Пока он еще никому не рассказал про нападение. Да и что он мог бы сказать? Ни Карпа, ни кого-либо другого он не видел. Получится так, что он будет выступать один против шестерых политически надежных, социально здоровых матросов первого класса.
Над тем местом, где на островке должен был быть город, в небо тянулся дымок. Интересно — город большой? Клочья тумана свисали кое-где с горных круч. Вот, оказывается, где они находились, эти горы, возвышавшиеся прямо из морской пучины! Аркадий представил себе, как он взбирается на них, как спускается в зеленую долину, видит вокруг себя драгоценные болотные орхидеи, которыми бредит Коля Мер, наклоняется, чтобы коснуться рукой земли.
Нос шлюпки уже резал воду напротив домиков алеутского поселка, картинка была красивой: оранжевая шлюпка на фоне белого зданьица церкви. На мгновение Аркадию показалось, что Зина вместе со всеми направляется к берегу.
— В этом есть какая-то насмешка, — произнес Гесс, подходя к Аркадию.
Инженер-электрик их небольшой флотилии был одет в черную блестящую парку, джинсы и сибирские бурки. Аркадий не встречал его со вчерашнего утра. Гесс был невелик ростом, настолько невелик, что мог, наверное, незамеченным пробираться по вентиляционным шахтам.
— В чем? — спросил Аркадий.
— В том, что единственный член команды, у которого уже была прекрасная возможность стать перебежчиком, лояльность которого действительно подвергалась испытаниям, этот единственный на судне человек так и не получил разрешения сойти на берег.
— Насмешка правит миром.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54