– Тебя оставили в покое, Шурик?
– Со вторника хвоста нет.
– И неясно, что это было?
– Одну даму на выбор проверил – ни в какую версию не влезла.
– Всего одну даму! Не слишком ли беспечно?
– Но криминала же нет. Ходить за мной – не преступление. – Томин прислушивается. – Извини, Зинуля.
В его служебном кабинете надрывается телефон.
– Да?.. – снимает Томин трубку. – Понял, выезжаю. – Он убирает бумага в сейф, опечатывает его. Хватает плащ, пистолет, собирается уходить.
Новый телефонный звонок возвращает его к столу.
– Да?.. Да, майор Томин… В триста шестую? Сейчас не могу, ждет машина на происшествие…
На том конце провода говорят нечто такое, от чего брови его ползут вверх.
– Вы отменили? – недоумевающе спрашивает он. – Да, есть явиться в инспекцию по личному составу.
– Интересно… что же я натворил такого… антислужебного, – бормочет Томин, вешая на место плащ и убирая пистолет обратно в сейф.
…Томина ждет подполковник Саковин. Держится суховато, любезность его лишена теплоты. Томина он встречает, не вставая из-за стола.
– Здравия желаю, товарищ подполковник.
– Зачем же так официально. Садись. Сколько лет, сколько зим.
– Да, давненько… – Томин садится, и некоторое время они молча рассматривают друг друга.
– Значит, ты в инспекции? – спрашивает Томин.
– Как видишь… Насколько помню, в институте мы ни врагами, ни друзьями не были, а позже вообще не сталкивались. Так что нет препятствий для проведения служебной проверки… Как бу­дем разговаривать? Перейдем на «вы» или?..
– О, мои дела так плохи?
– Твои дела… твои дела… твои дела… – Саковин достает папку. – Чего уж тут хорошего.
– Звучит неприятно. Но интересно.
Саковин бросает испытующий взгляд, однако на лице Томина действительно только интерес.
– Пойми правильно, Саша. Как бы руководство ни было увере­но в тебе или Знаменском…
– Еще и Знаменский?!
– Проверка сигнала такого рода должна быть строгой и тща­тельной, – привычно не замечает, что его прервали, Саковин.
– Сигнала какого рода?
Саковин снова не реагирует на реплику.
– Хуже всего, что сигнал объективно кое-чем подкреплен. Речь идет о твоем посредничестве в получении Знаменским взят­ки.
– Если б ты не по службе, Саковин… – Томин не договарива­ет, но смысл ясен.
– Этак мы действительно перейдем на «вы», – осаживает его Саковин. И после короткой паузы продолжает: – Обвинение придумано не мной, Томин. И, надеюсь, ты оправдаешься.
– И с кого же мы с Пашей содрали взятку?
– С работника овощной базы.
– И богато взяли?
– Для продолжения разговора мне нужен официальный ответ – нет или да?
– Нет!
– Еще один обязательный вопрос: может быть, есть доля правды! Какие-то общие знакомьте… у кого-то брали взаймы… встречались с кем-нибудь!.. Прошу тебя подумать, что могло лечь в основу сигнала.
– Нет знакомых, не брал взаймы, не встречался, не состоял, не участвовал. Что касается Знаменского, то…
– То похоже, что ему действительно уплачено, – договарива­ет Саковин.
– Знаешь, я встану и уйду, и делай со мной что хочешь!
– Будь добр, не вдавайся в амбицию. Побольше выдержки.
– Хорошо, я буду выдержан. Я спрошу тебя очень вежливо: мыслимо ли заподозрить Знаменского?! Пашку Знаменского! Сколько-нисколько ты же его знал!
Саковин откидывается на спинку кресла и говорит как малень­кому:
– Я работаю в инспекции по личному составу. Моя служба заключается в том, чтобы досконально расследовать случаи зло­употреблений, недобросовестного поведения наших сотрудников и тэ пэ. А ты предлагаешь пойти к начальству и сказать: что вы, товарищи, они прекрасные ребята, да я же с ними вместе учился двадцать лет назад!
– Согласен, наивно, – признает Томин, остывая. – Но когда речь о Паше…
– Оставим его, поговорим о тебе. – Саковин достает из папки фотографию. – Кто этот человек? Что вас связывает?
На фотографии крупно: Томин жмет руку Малахову.

* * *
Знаменский входит в кабинет Чугунниковой.
– Антонина Михайловна, к вам за помощью.
– Понадобилась-таки директорша?
– Понадобилась, – в тон ей говорит Знаменский. – Без вашей санкции бухгалтерия ни в какую.
– А что вас интересует?
– Вот такая справка в четыре колонки, – он кладет перед ней образец. – По всем показателям дать расшифровку: когда, куда, сколько.
Просьба неприятная, и несколько секунд Чугунникова тратит, чтобы вернуть приветливую и снисходительную улыбку.
– Пал Палыч, но ревизоры же проверяли.
Знаменский – само простодушие:
– В такие подробности они не входили по четвертому цеху. А мне нужно – тогда вся картина будет как на ладони.
– Действительно, как на ладони… И вы начнете нас ловить на этих цифрах, – она испытующе смотрит на Знаменского.
– Но вы же любите критику, Антонина Михайловна.
Шпилька тоже неприятна, и надо это скрыть, чтобы не терять лица.
– Честно говоря, мне импонирует ваша серьезность. Люблю людей с настоящей деловой хваткой. И критику люблю. Но пло­дотворную, Пал Палыч, плодотворную! Вы же собрались затеять крючкотворство.
– Я с вами не согласен.
– А я с вами не согласна! – с силой в голосе говорит Чугунни­кова. – Знаете, где все цифры в ажуре? Там, где по-крупному воруют. Да-да! Где специально держат «черного бухгалтера». У меня его нет. У меня учет ведут кладовщики. Естественно, что-то с чем-то может не совпадать.
– Еще как не совпадает, Антонина Михайловна! По три вагона не совпадает.
– Неужели правда мужики начали заворовываться? – У Чу­гунниковой огорченный вид.
– Пока не скажу ни «да», ни «нет». Но учет ведется так, чтобы никто ни за что не отвечал. Поступает, например, груз в дежурст­во одного кладовщика. Акт, что обнаружена недостача, преспо­койно составляют уже при следующем. Это нормально?
– Ну…
– Не трудитесь, вопрос риторический. Идем дальше. Должно присутствовать постороннее лицо, что называется, от обществен­ности. Так?
– Обязательно. Для объективности.
– Я выборочно поглядел акты – по четвертому цеху почти везде фигурирует один и тот же человек. Вправе я ждать от него объективности!
– Между прочим, в инструкции о порядке приема не указано, что посторонние лица должны быть разные.
– Ай, Антонина Михайловна!
– Ай, Пал Палыч! – укоризненно подхватывает Чугунникова. – Попробовали бы сами. Ведь никого не дозовешься! Так повсе­местно принято: от нас ходят в соседнюю организацию, от них – к нам.
– Да? Мне все-таки интересно будет посмотреть на этого постоянного постороннего… Но мы уклонились от главного. Когда я смогу получить свою справочку?
Чтобы подавить раздражение и сообразить, как вести себя с настырным Знаменским, Чугунникова берет короткий тайм-аут.
– Минутку… – она копается в ящике стола, достает какую-то записку, закладывает между листками календаря. Затем реши­тельным жестом включает переговорное устройство.
– Зоя, меня нет ни для кого, – и, поколебавшись, уточняет: – Кроме Льва Севостьяныча.
– Великий человек – Лев Севостьяныч, – усмехается Знамен­ский.
– Вы знакомы? – радостно встрепенувшись, спрашивает Чу­гунникова.
– Ответ может иметь две редакции: «Я знаком со Львом Севостьянычем» или «Лев Севостьяныч знаком со мной». Какую вы предпочитаете?
Чугунникова поняв, что тема скользкая, спешит отмежеваться от «великого человека».
– Да какая разница, я сама случайно познакомилась. На встре­че Нового года в Торговом центре.
– Так вы встречали Новый год в Торговом центре?
– Вы спрашиваете так, будто… «значит, ты была на маскара­де?»
– В какой-то мере. Но возвращаюсь к своему вопросу, – Знаменский приподнимает за уголок «макет» будущей справки.
Разговор обострился, и Чугунникова решается на крутой пово­рот.
– Разумеется, если вы настаиваете… Но коли пошло на откро­венность, я вам без всяких документов скажу: акты о недостачах при железнодорожных поставках вообще фиктивные!
– Так прямо и скажете?
– Прямо так. Филькины грамоты. Что у нас, что на любой базе. И по-другому быть не может! Удивила?
– Я внимательно слушаю.
– Послушайте, вам полезно. Люди расписываются, будто виде­ли то, чего не видели. И присутствовали, когда их не было. По-вашему выражаясь, они лжесвидетели. Хорошенькую картинку рисую?
– Занимательную.
– Но если я или другой на моем месте попробует это изменить, мы подпишем себе смертный приговор. База возьмет ответствен­ность за все недогрузы поставщика, взломанные вагоны, неисп­равную тару. Через две недели мы будем в таких долгах, что век не расквитаться!
– И выход один – фальсифицировать документы?
– Да!
– Давайте разберемся, Антонина Михайловна.
– Давайте, Пал Палыч.
– По порядку.
– По порядку.
– Вот пришли вагоны. Внешне все сохранно.
– Инструкция диктует: «Назначенные лица вскрывают вагон».
– То есть, кладовщик говорит грузчикам: «Ребята, давай!»
– Совершенно верно. Ребята вытаскивают двадцать пять пол­ных ящиков, а под ними обнаруживают десяток пустых.
– Тогда?
– Полагается прекратить приемку и составить комиссию.
– Ее функции?
– Определить причины и размер недостачи. И тут, Пал Палыч, начинается юмор.
– Почему?
– Потому, что по инструкции те, кто обнаружил недостачу, не имеют права входить в комиссию. Они, видите ли, заинтересован­ные лица. Нужны незаинтересованные. Но эти незаинтересован­ные должны подписаться, будто вагоны при них осмотрели, сняли пломбы и начали разгружать! Понимаете?
– Это уж не юмор – нелепость.
– Между тем только такие акты убедительны для арбитража. Иначе недостачу вешают на нас.
– Найдется у вас экземпляр инструкции?
– С удовольствием! – Чугунникова вынимает из шкафа и подает Знаменскому брошюрку. – Который год ее ругают, но никто не чешется.
Этот раунд Чугунникова выиграла и чувствует себя уверенней.
– Ладно, на досуге… – Знаменский прячет инструкцию в папку. – А теперь еще один вопрос. На проходной отменена проверка сумок. А многие из них, я заметил, груженые.
– Ну и пусть идут! – задорно отзывается Чугунникова. – Честное слово, заслужили!
– Атмосферу это вряд ли освежает.
– Зато забор не ломают и не тащат больше. В наших условиях, Пал Палыч, таков принцип материальной заинтересованности.
– Смелая трактовка, товарищ директор.
– Я просто откровеннее других.
– Что же тогда Васькина заклеймили с его бананами?
– Так то в стенной газете! – удивляется Чугунникова. – Приезжает начальство, посторонние… Но мы-то с вами понима­ем, что в пределах нормы убыли можно свободно сгноить тонну бананов. А можно не сгноить, что труднее. У меня убыль мини­мальная, люди работают на совесть.
– Извините, Антонина Михайловна… – включается перего­ворник.
– Погоди, Зоя!.. Пал Палыч, положа руку на сердце – если кладовщик сбережет обществу тонну, я закрою глаза, что он снесет детям два кило.
– Вы готовы защищать свое мнение в открытую? На любом уровне?
– Да кого интересует мнение завбазой! – уклоняется Чугунни­кова и спрашивает секретаршу: – Что у тебя, Зоя?
– Подполковник Саковин из МВД спрашивал Знаменского.
Знаменский заметно удивлен.
– Что-нибудь передал? – спрашивает Чугунникова.
– Я записала: «Срочно явиться в комнату номер триста шесть».

* * *
В комнате триста шесть, на стуле, где недавно сидел Томин, теперь Знаменский, еще не подозревающий, какой сюрприз его ждет.
– Попрошу подробно: все, что вам удалось выяснить на базе, – говорит Саковин. – Предполагаемый криминал, возможные доказательства. Фигуранты. – Саковин кладет перед собой лист бумаги, вооружается авторучкой.
– Полной ясности пока нет.
– Это не важно. Прошу…
Тем временем Томин, взволнованный и негодующий, объясня­ется с не менее взволнованной Кибрит.
– Как чувствовала, что-то назревает, какая-то пакость! Ну как чувствовала!.. Зря за человеком не таскаются, Шурик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10