– Не сомневайтесь, – заверил я.
Она улыбнулась, словно благодаря меня, аккуратно загасила папиросу в пепельнице и встала:
– Я покажу вам вашу комнату.
О моем предыдущем визите мы не проронили ни слова.
С саквояжем и шляпой в руках я проследовал за ней к лифту, и мы поднялись на пятый этаж.
– Здесь комната мисс Леггет. – Арония Холдорн показала на дверь, в которую мы с Коллинсоном рвались две недели назад. – А это ваша. – И она открыла дверь прямо напротив.
Моя комната оказалась точно такой же, как у Габриэлы, разве что без гардеробной. Запора на дверях тоже не было.
– А куда поселили служанку? – спросил я.
– На верхнем этаже есть комнаты для прислуги. Доктор Риз сейчас, кажется, у мисс Леггет. Я скажу ему, что вы прибыли.
Я поблагодарил. Миссис Холдорн вышла и закрыла за собой дверь.
Через пятнадцать минут пришел Риз.
– Рад вас видеть, – сказал он, пожав мне руку. Говорил он сухо, отчетливо выговаривая слова, а иногда подчеркивал сказанное взмахом руки, в которой держал пенсне на черной ленте. На носу у него пенсне я пока ни разу не видел. – Надеюсь, ваши профессиональные таланты не понадобятся, но все же хорошо, что вы тут.
– А в чем дело? – спросил я мягко, стараясь вызвать его на откровенность.
Он пристально посмотрел на меня и постучал пенсне по ногтю большого пальца на левой руке.
– Все дела, насколько я знаю, только по моей части. В остальном, по-моему, порядок, – сказал он и на прощанье снова пожал мне руку. – Думаю вам придется поскучать.
– А вам – нет?
Он было направился к двери, но тут остановился, нахмурил брови и опять постучал пенсне по ногтю.
– Нет. – Он поколебался, словно решая, стоит ли продолжать разговор, решил, что не стоит, и пошел к выходу.
– Я имею полное право знать, что вы обо всем этом думаете, – сказал я.
Он снова пристально посмотрел на меня.
– А я не знаю, что я об этом думаю. – Пауза. – Просто я недоволен. – Он и правда выглядел недовольным. – Зайду вечером.
Он вышел и закрыл дверь. Но через несколько секунд она распахнулась снова.
– Мисс Леггет очень больна, – сказал он и ушел.
– Ну и весело мне тут придется, – проворчал я и, сев у окна, закурил.
Постучала служанка в черном платье с белым передником и спросила, что мне подать на второй завтрак. Это была крепенькая розовая толстушка лет двадцати пяти, со светлыми волосами; ее голубые глаза глядели на меня с любопытством и юморком. Когда она принесла еду, я вытащил из саквояжа бутылку виски, глотнул из нее и перекусил. Всю вторую половину дня я провел в комнате.
В начале пятого мне удалось перехватить Минни, когда она выходила из комнаты Габриэлы. Увидев меня в дверях, она сделала круглые глаза.
– Заходи, – пригласил я. – Разве доктор Риз ничего обо мне не сказал?
– Нет, сэр. Вы... вы... Вам что-нибудь нужно от мисс Габриэлы?
– Просто слежу, чтобы с ней ничего не случилось. И если ты станешь мне рассказывать, что она говорит и делает, что говорят и делают другие, будет лучше и для твоей хозяйки – не придется ее беспокоить.
– Да, конечно, – с готовностью откликнулась мулатка, но, насколько я мог судить по ее смуглому лицу, идея сотрудничества пришлась ей не по вкусу.
– Как она сегодня?
– Повеселее, сэр. Ей здесь нравится.
– Как провела день?
– Не знаю, сэр... Провела и провела... вроде бы спокойно.
Уйма информации!
– По мнению доктора Риза, – сказал я, – мисс Габриэле лучше не знать, что я здесь.
– Конечно, сэр, я ничего ей не скажу, – пообещала она, но в ее словах было больше вежливости, чем искренности.
К вечеру зашла Арония Холдорн и пригласила меня вниз обедать. Столовая была обшита панелями из ореха и обставлена ореховой мебелью. За стол, включая меня, сели десять человек.
Джозеф Холдорн, высокий и стройный, как греческая статуя, был в черной шелковой мантии. Седые, длинные, чистые волосы. Пышная, ровно постриженная, седая борода. Представляя нас друг другу, Арония назвала его просто Джозефом, без фамилии. Точно так же к нему обращались и другие гости. Показав в улыбке ровные белые зубы, он протянул мне руку, сильную, теплую. На румяном, пышущем здоровьем лице не было ни морщинки. Очень спокойное – особенно ясные коричневые глаза, – это лицо почему-то примиряло вас с окружающим миром. Такое же успокоительное действие оказывал его густой баритон.
– Мы рады видеть вас у себя, – сказал он.
Обычная вежливость, без всякого подтекста, но я тут же поверил, что по какой-то причине он действительно рад меня видеть, и понял, почему Габриэла Леггет просилась сюда. Я ответил, что тоже рад, и, пока произносил эти слова, был вполне искренен.
Кроме самого Джозефа, его жены и сына, за столом сидели: миссис Родман – долговязая болезненная дама с тонкой кожей, выцветшими глазами и тихим голосом; ушедший в себя молодой человек по имени Флеминг – смуглый, худой, с черными усиками; майор Джеффриз – хорошо одетый, изысканно вежливый толстяк, лысый и желтоватый; его жена, вполне приятная особа, несмотря на игривость, которая была бы ей к лицу лет тридцать назад; мисс Хиллен, нервная, энергичная дама с острым подбородком и резким голосом; и, наконец, совсем молоденькая, смуглая и широкоскулая миссис Павлова, которая все время прятала глаза.
Еду подавали два филиппинца; она была отличной. Говорили за столом мало и совсем не о религии. Время прошло приятно.
После обеда я возвратился к себе. Постоял несколько минут у дверей Габриэлы, но ничего не услышал. Потом стал ходить по комнате из угла в угол, курить и ждать прихода доктора. Риз так и не появился. Видимо, его задержали какие-то непредвиденные дела, частые в жизни врачей, но я немного занервничал. Из комнаты Габриэлы никто не выходил. Дважды я подкрадывался на цыпочках к ее дверям. Первый раз там было тихо. Во второй до меня донеслось какое-то непонятное шуршание.
Вскоре после десяти я услышал, как мимо прошли несколько человек – наверное, обитатели Храма отправлялись спать.
В пять минут двенадцатого дверь Габриэлы скрипнула. Я открыл свою и увидел удалявшуюся по коридору Минни Херши. Мне захотелось ее окликнуть, но я сдержался. Прошлая попытка хоть что-то вытянуть из нее окончилась полным провалом, да и сейчас мне вряд ли хватило бы терпения уламывать ее.
К этому времени я уже оставил надежду увидеть доктора.
Я выключил свет, открыл дверь, уселся в темноте и стал смотреть на противоположную комнату, проклиная все на свете. Я ощущал себя слепцом, который ищет в темном чулане черную шляпу, хотя ее там вовсе нет.
Незадолго до полуночи, в пальто и шляпке, вернулась Минни Херши, видимо, с улицы. Меня она как будто не заметила. Я осторожно встал и попытался заглянуть в комнату, когда она открывала дверь, но ничего не разглядел.
Минни оставалась у Габриэлы до часу, потом вышла, бережно затворила за собой дверь и пошла по коридору на цыпочках. Глупая предосторожность – коридор и так был выстлан толстым ковром. Но как раз из-за этой глупости я опять занервничал. Я встал и тихонько окликнул ее:
– Минни.
Она, видимо, не услышала и продолжала так же, на носках, удаляться. Мне стало совсем не по себе. Я быстро догнал ее и остановил, схватив за худую руку.
Ее индейская физиономия была непроницаемой.
– Как она там? – спросил я.
– Нормально, сэр. Вам бы... оставьте ее в покое, – забормотала Минни.
– Ничего не нормально. Что она делает?
– Спит.
– Под наркотиком?
Она подняла злые вишневого цвета глаза, но тут же опустила их, ничего не ответив.
– Она тебя посылала за наркотиками? – не отставал я, крепче сжав ее запястье.
– Мисс Габриэла посылала меня за... за лекарством... да, сэр.
– Приняла и заснула?
– Да, сэр.
– Пошли, посмотрим, – сказал я.
Мулатка попыталась вырвать руку, но я держал крепко.
– Оставьте меня в покое, сэр, а то я закричу.
– Сначала сходим, посмотрим, а там, может быть, оставлю, – сказал я и, взяв ее за плечо другой рукой, повернул к себе. – Если собираешься кричать, то начинай.
Идти в комнату хозяйки Минни явно не хотелось, но и тащить ее не пришлось. Габриэла Леггет лежала на боку и спокойно спала – одеяло на плече мерно поднималось и опускалось. Маленькое бледное личико с каштановыми завитушками, свалившимися на лоб, казалось во сне детским и совсем больным.
Я отпустил Минни и вернулся к себе. Сидя в темноте, я понял, отчего люди начинают грызть ногти. Просидев так около часа, если не больше, я обругал себя старой бабой, снял ботинки, выбрал кресло поудобнее, положил ноги на другое кресло, накинул на себя одеяло и заснул перед открытой дверью, за которой виднелась дверь Габриэли.
10. Увядшие цветы
В каком-то полусне я разомкнул веки, решил, что задремал всего на мгновенье, сомкнул их, провалился опять в забытье, затем все-таки заставил себя проснуться. Что-то было не так.
Я с трудом открыл глаза, закрыл, открыл снова. Я понял, что было не так. И при открытых и при закрытых глазах – одинаково темно. Но это объяснимо: ночь темная, а окна моей комнаты не выходят на освещенную улицу. Нет... ведь, ложась, я оставил дверь открытой, и в коридоре горели лампы. Теперь света в дверном проеме, через который виднелся вход в комнату Габриэлы, не было.
Я уже достаточно опомнился и не стал резко вскакивать. Задержав дыхание, я прислушался – все тихо, только на руке тикают часы. Поднес светящийся циферблат к глазам – семнадцать минут четвертого. Я спал дольше, чем мне показалось, а свет в коридоре, видимо, погасили.
Голова у меня была тяжелой, во рту – помойка, тело затекло и онемело. Я откинул одеяло и через силу встал с кресла – мышцы не слушались. В одних носках я проковылял к выходу и наткнулся на дверь. Она была закрыта. Я распахнул ее – свет в коридоре горел, как прежде. Воздух там был удивительно свежим и чистым.
Я обернулся назад и принюхался. В комнате стоял цветочный запах, слабый, затхлый – так пахнут в закрытом помещении увядшие цветы. Ландыши, луноцветы, какие-то еще. Некоторое время я стоял, пытаясь выделить отдельные запахи, серьезно размышляя, не примешивается ли к ним слабый аромат жимолости. Я смутно припомнил, что мне снились похороны. Пытаясь восстановить в памяти сон, я прислонился к косяку и снова задремал.
Когда моя голова совсем свесилась, а шея заныла, я проснулся и кое-как разлепил глаза. Ноги казались чужими, деревянными. Я стал тупо гадать, почему я не в постели. Есть же какая-то причина, только какая? Мысли сонно ворочались в голове. Чтобы не упасть, я оперся рукой о стену. Пальцы коснулись выключателя. Ума нажать на кнопку у меня хватило.
Свет резанул по глазам. Прищурившись, я увидел знакомую комнату и вспомнил, что у меня тут дело, работа. Я отправился в ванную, подставил голову под холодную воду и немного пришел в себя, хотя в мозгах все еще была каша.
Выключив у себя свет, я пересек коридор и прислушался перед дверью Габриэлы. Ни звука. Я открыл ее и переступил порог. Мой фонарик осветил пустую кровать со сбитым в ноги одеялом. Вмятина от ее тела была на ощупь холодной. В ванной и гардеробной – ни души. Под кроватью валялись зеленые тапочки, на спинке стула висело что-то, похожее на зеленый халат.
Я вернулся в свою комнату за ботинками и пошел к главной лестнице, намереваясь прочесать дом сверху донизу. Я решил, что сперва буду действовать тихо, а если ничего не найду, что всего вероятнее, то подниму бучу – начну ломиться в двери и всех перебужу. Мне хотелось найти девушку как можно скорее, но, поскольку она исчезла уже давно, две-три минуты сейчас не играли роли: бегать сломя голову я не собирался, но и терять времени не стал.
Я был между третьим и вторым этажами, когда внизу что-то промелькнуло – уловить мне удалось только какое-то движение от входных дверей в глубь дома. Смотрел я в сторону лифта, а входную дверь загораживали перила. В просветах между стойками и мелькнуло что-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29