Уехала счастья искать. Точка.
Второе. Мара любит всеобщего любимца Байлера, а он увлечен ее подружкой Джин, которая довольно равнодушна к нему. Мара переспала со всеми его приятелями и, наконец, с ним.
Третье. Ее затея проваливается: Байлер по-прежнему домогается Джин. Джин по-прежнему холодна, но шанс терять не желает. Она решает «стерпится — слюбится», выходит за него замуж и уезжает с ним в Нью-Йорк. Брак этот длится около года, потом лопается — без видимых причин. По крайней мере, мне они неведомы. Неизвестно и то, где сейчас Джин. Мисс Беллард краем уха слышала о нервном расстройстве и о том, что она стала фотомоделью. В последнее я не верю. Вес это не объясняет причин разрыва и нервного срыва, если, конечно, таковой был.
Тут я вдруг понял, что от усталости сваливаю в кучу вопросы и факты. Зачем Мара сошлась с Миллером, потеряв Байлера? С самого ли начала она водила его за нос? Что ей было от него нужно?
Я остановил разбегающиеся мысли и опять стал выстраивать цепочку.
Четвертое. Мара даже и не думала выходить за Миллера. Она к нему присосалась пиявкой, получая от него все, что хотела — деньги, драгоценности, антиквариат, коллекционное оружие, — все, что у него было. Сержант Эндрен подозревал, что она пыталась пустить в дело и его необузданный нрав, но тут заколодило. А я готов держать пари, что никакой необузданности и в помине нет, что никакой Миллер не скандалист и не хам, а растерянное, одинокое существо, допытывающееся у всех, куда девалась его Мара.
Пятое. Тед Каррас — ничтожество и брехун. Он знает что-то такое, чего я не знаю. И вообще непонятно, с какого он тут бока. Кто его избил? Может быть, он переспал с Марой, и ему веско намекнули, чтобы больше он так не делал? Кто? Миллер? Вряд ли. Каррас в этом случае не так говорил бы о своем давнем друге и собутыльнике. И тем не менее, он замешан в этом деле. Итак, кто его избил? И почему?
Должно быть, я и вправду сильно вымотался и голова не варила, ибо ясное дело становилось все более запутанным. Теперь я был уверен только в одном: Миллер имеет право знать, как к нему относится его возлюбленная Мара. Что ж, в такой малости я ему, пожалуй, не откажу.
Размышления мои были прерваны появлением благодетеля с подносом. Тарелочку, где лежал поджаренный ломтик хлеба, он брякнул о стол рядом с отставленной кружкой, тарелку побольше поставил передо мной.
Я этого не заказывал, подумал я. Не может быть, чтобы я это заказал. Мне доводилось есть яичницу-болтунью, я помню, я знаю, как она должна выглядеть. Это такая мягкая рыхлая масса нежно-желтого цвета с белыми прожилками. А тут — нечто твердое, бледно-оранжевое, неразделимое на яйца и картофель и источавшее запах подгоревшего свиного жира.
Я со вздохом оглядел свой завтрак. И попытался исправить положение кетчупом. Красные кляксы не придали блюду привлекательности и не улучшили его вкус. Мысль о том, что надо и дальше заполнять мой полупустой желудок этой гадостью, очень скоро стала невыносимой, и я отставил тарелку, чуть в ней поковырявшись. Да, конечно, голодный человек и пол на кухне языком вылижет в поисках хлебных крошек, но, значит, я не успел проголодаться по-настоящему. И взялся за тост, вообразив, что уж это-то изгадить никому не под силу. Я отламывал кусочки поджаренного хлеба и макал их в кружку, с интересом наблюдая, как расплываются в кофе кружочки жира, сливаясь с теми, что плавали в нем раньше.
День, судя по его началу, удач мне не сулил. Очень окрыляют подобные мысли, если являются к вам в пять утра. Официант спросил, какой сок мне подать. «Апельсиновый», — упрощая задачу нам обоим, отвечал я. Через минуту он принес маленький бокал сока, тут же плесканувшего через край от слишком резкого движения. Я выпил его одним духом, надеясь, что он устранит сложную и мерзкую вкусовую гамму, возникшую у меня во рту.
Порывшись в кармане, я выложил на стол ровно два двадцать пять, пододвинув мелочь к той тарелке, где оставалось больше всего еды. На чай? Пейте свой собственный кофеек!
Ссыпав оставшуюся мелочь в карман, я нахлобучил шляпу и двинулся к выходу. Еще на полдороге я услышал за спиной яростный лязг вилки. Гнида мгновенно заняла мое место и теперь уничтожала остатки завтрака № 4. Значит, повару и официанту вообще ничего не достанется. Тем лучше. Они не заслужили благодарности.
Я шагнул в дверь, натянув шляпу на уши: на улице завывал ветер и опять полило. Чтоб не мокнуть зря, я заранее достал ключи, прячась под навесом кафе. Улучив момент, когда дождь чуть-чуть унялся, выскочил и понесся к машине. Успел отпереть дверцу и запрыгнуть на сиденье буквально за миг до того, как хлебный фургон окатил мою птичку от капота до багажника фонтаном грязной воды из-под колес. Радуясь, что так дешево отделался, я завелся и влился в еще по-утреннему редкий поток машин. У лобового стекла скапливалась медленно просачивающаяся вода. А ведь всего несколько недель назад мне меняли уплотнитель. И вот вам, пожалуйста! Опять течет.
Тут я капитулировал, устав бороться решительно со всем, что меня окружало, и поехал в свою контору. Я так замерз и вымотался, что готов был наплевать на штраф за парковку в неположенном месте. Черт с ним! Неужели лучше будет вымокнуть до нитки?
Я остановился как можно ближе к своему подъезду, нагло перекрыв доступ к пожарному гидранту. Да еще чуть ли не на самой остановке автобуса. Семь бед — один ответ. Вылез в правую дверь, захлопнул ее, запер и бросился под защиту козырька, прыгая по лужам. Два человекоподобных существа дрыхли, раскинув руки-ноги, прямо под окнами управляющего и во сне натягивали на себя мокрые пластиковые мешки. В одном я признал мужчину, пол второй особи определить не смог. Вода ручьями бежала по ним. В сущности, надо было бы поднять их и выставить вон — в доме и своих паразитов хватает — но дождь лил слишком сильно, а я слишком устал.
Я отпер подъезд, вошел, притворил за собой дверь и вяло поплелся по лестнице с воодушевлением двадцатилетней шлюшки, нынче вечером вдруг осознавшей: «Богатство нам не светит, но счастья — добьемся». Доставая ключи, оглядел свои некогда сиявшие глянцем, а ныне густо облепленные грязью башмаки, от которых уже натекла бурая лужица. И вошел к себе.
Зажег свет, скинул промокший плащ и шляпу, пристроил их на вешалку у двери. Обнаружил, что к подошве прилип счет за электричество, отодрал его и вместе с другими конвертами положил на стол. После чего рухнул на кушетку в приемной, не в силах даже разуться или погасить свет. То и другое лучше делать на свежую голову.
* * *
Где-то далеко раздавался звон. Он разбудил меня, но я не вставал, от всей души посылая его к чертовой матери. Было в нем что-то знакомое, словно человеческий голос в темной комнате — вроде бы и узнаешь, кто это, а вспомнить не можешь. Наконец я открыл глаза, раздумывая, не во сне ли приснилась мне эта трель. Нет, все происходило наяву: звонил телефон. Звонил и замолчал, прежде чем я спустил ноги с кушетки, гадая, кто это может звонить в восемь утра. Все ведь отлично осведомлены, что в такую рань меня на работе застать нельзя. Впрочем, всем так же хорошо известно, что очень часто я вообще не ухожу отсюда домой. Точка, с новой строчки.
Мне оставалось только ждать, не позвонят ли снова. Между прочим, автоответчик я не подключил. А надо бы. Надо бы встать и подключить. Но неохота. И лень. Да и свет бы надо потушить — чего он зря горит? Надо, надо встать. Вместо этого я снова улегся, подумав, что если не видеть горящую лампу под потолком и бездействующий автоответчик, то и наплевать на них. А чтобы наверняка их не видеть, я перевернулся на живот и закрыл глаза, решив реагировать только на телефон. Что ж, он не замедлил задребезжать.
Произошло это в десять часов, напомнив мне, что мои сограждане — даже те, кому не надо заботиться о хлебе насущном, — пробудились и взялись за дневные дела. С усилием, которое сделало бы честь самому Сизифу, я содрал себя с одра и устремился в кабинет, чтобы унять этот звон.
Я снял трубку, испытывая к ней чуть ли не благодарное чувство. Будь я бодр и свеж, эта пронзительная трель причинила бы мне муку, а в таком измочаленном виде, как я сейчас, — всего лишь действует на нервы, немножко раздражает своей настырностью. Звонил Хьюберт, но это открытие раздражения моего не погасило.
— Хей-хей, Хей-джи! Джеки Хейджи, где ты был?
— Привет, Хью. Это ты звонил мне часа два назад?
— Нет-нет-нет, я не звонил тебе два часа назад, ибо наперед знал, что не застану. Я ждал твоего звонка. Тво-е-го! Мы собирались пообедать? Так?
— Так, так!..
— А по-по-почему такой голос? Спросонок или не в духе?
— Нет, Хью, все в порядке. Просто готовлюсь к очередному марафонскому забегу по Нью-Йорку.
— К за-за-бегу? Хо-хо-хо, богатая идея! Ну что, забежишь в китайский квартал или нет?
— Ты раздобыл что-нибудь?
— Не-не-не что-нибудь, а то, что на-на-надо!
Выяснилось, что Хьюберт сделал больше, чем было в силах человеческих, и за неполные сутки разыскал всех четверых. И фотографии — трех из них. Я назначил ему встречу в час на Мотт-стрит. Он издал свой крякающий смешок, означавший высшую степень самодовольства, и повесил трубку.
Я стал обдумывать свои дальнейшие шаги. И решил, что самое правильное — отправиться к Тони. Он — владелец небольшого спортзала по соседству, который я посещаю на следующих условиях: я ничего не сообщаю его жене Лизе о его бесчисленных подружках, а он за это не берет с меня денег.
Условия эти были выработаны несколько месяцев назад, когда Лиза наняла меня, поручив выяснить, водят ее за нос или нет. Чтобы подкрепить доказательствами свой ответ, который был готов у меня, как только она вошла в мой кабинет, потребовалось очень мало времени. Однако я сообразил, что ей нужны не доказательства супружеской измены, а совсем наоборот. Далеко не все нанимают специалистов вроде меня, чтобы убедиться в безупречном поведении мужа или жены, хотя бывали в моей практике и такие случаи.
Взяв дело в свои руки, я занялся Тони и установил, что у него и в мыслях нет разбить Лизе сердце, смыться, прихватив ее денежки и т.д. Брак его вполне устраивал, просто ему требовалось внимания больше, чем могла дать одна женщина. Встречаются и такие мужчины.
Потом я сообщил Тони, какая гроза собирается над его головой, пожурил его и взял слово исправиться, намекнув на то, что Лиза не будет к нему столь снисходительна. В итоге каждый из супругов получил то, чего хотел, а я — возможность посещать спортзал бесплатно. По мнению одних, это позволяет мне держаться во всех отношениях молодцом, по мнению других — делает похожим на шкаф. Вы, конечно, понимаете, как я ночами напролет страдаю от такого разброса.
До спортзала было недалеко, но прогулка помогла мне стряхнуть с себя сонную одурь. Солнце окончательно отвоевало небосклон, рассеяв и обратив вспять тучи. Лужи высохли, от домов и деревьев заструился легкий пар, становившийся постепенно таким плотным, что казалось, будто на город набросили тюлевый полог.
В зале не было никого, кроме Тони: утренних завсегдатаев прогнала жара, время дневных еще не наступило. Я начал было свою обычную серию жимов от груди, но дело не пошло. Я слишком устал накануне, да и жарко было нестерпимо, и я тотчас покрылся липким потом, катившимся ручьями, заливавшим глаза, насквозь вымочившим мой тренировочный костюм и кроссовки. Даже гриф штанги и рукоятки тренажера стали мокрыми и такими скользкими, что пальцы срывались.
Я сдался и пошел спасаться от жары в душ, где смыл грязь, до которой не добрались ни утренний ливень, ни обильный пот. Я решил также побриться и исполнил свое намерение, то и дело смахивая капли пота с бровей, чтобы ненароком не перерезать себе глотку и не загнуться, не окончив расследования. Я знал, что никто по мне в этом случае убиваться особенно не станет, и старался быть поаккуратнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
Второе. Мара любит всеобщего любимца Байлера, а он увлечен ее подружкой Джин, которая довольно равнодушна к нему. Мара переспала со всеми его приятелями и, наконец, с ним.
Третье. Ее затея проваливается: Байлер по-прежнему домогается Джин. Джин по-прежнему холодна, но шанс терять не желает. Она решает «стерпится — слюбится», выходит за него замуж и уезжает с ним в Нью-Йорк. Брак этот длится около года, потом лопается — без видимых причин. По крайней мере, мне они неведомы. Неизвестно и то, где сейчас Джин. Мисс Беллард краем уха слышала о нервном расстройстве и о том, что она стала фотомоделью. В последнее я не верю. Вес это не объясняет причин разрыва и нервного срыва, если, конечно, таковой был.
Тут я вдруг понял, что от усталости сваливаю в кучу вопросы и факты. Зачем Мара сошлась с Миллером, потеряв Байлера? С самого ли начала она водила его за нос? Что ей было от него нужно?
Я остановил разбегающиеся мысли и опять стал выстраивать цепочку.
Четвертое. Мара даже и не думала выходить за Миллера. Она к нему присосалась пиявкой, получая от него все, что хотела — деньги, драгоценности, антиквариат, коллекционное оружие, — все, что у него было. Сержант Эндрен подозревал, что она пыталась пустить в дело и его необузданный нрав, но тут заколодило. А я готов держать пари, что никакой необузданности и в помине нет, что никакой Миллер не скандалист и не хам, а растерянное, одинокое существо, допытывающееся у всех, куда девалась его Мара.
Пятое. Тед Каррас — ничтожество и брехун. Он знает что-то такое, чего я не знаю. И вообще непонятно, с какого он тут бока. Кто его избил? Может быть, он переспал с Марой, и ему веско намекнули, чтобы больше он так не делал? Кто? Миллер? Вряд ли. Каррас в этом случае не так говорил бы о своем давнем друге и собутыльнике. И тем не менее, он замешан в этом деле. Итак, кто его избил? И почему?
Должно быть, я и вправду сильно вымотался и голова не варила, ибо ясное дело становилось все более запутанным. Теперь я был уверен только в одном: Миллер имеет право знать, как к нему относится его возлюбленная Мара. Что ж, в такой малости я ему, пожалуй, не откажу.
Размышления мои были прерваны появлением благодетеля с подносом. Тарелочку, где лежал поджаренный ломтик хлеба, он брякнул о стол рядом с отставленной кружкой, тарелку побольше поставил передо мной.
Я этого не заказывал, подумал я. Не может быть, чтобы я это заказал. Мне доводилось есть яичницу-болтунью, я помню, я знаю, как она должна выглядеть. Это такая мягкая рыхлая масса нежно-желтого цвета с белыми прожилками. А тут — нечто твердое, бледно-оранжевое, неразделимое на яйца и картофель и источавшее запах подгоревшего свиного жира.
Я со вздохом оглядел свой завтрак. И попытался исправить положение кетчупом. Красные кляксы не придали блюду привлекательности и не улучшили его вкус. Мысль о том, что надо и дальше заполнять мой полупустой желудок этой гадостью, очень скоро стала невыносимой, и я отставил тарелку, чуть в ней поковырявшись. Да, конечно, голодный человек и пол на кухне языком вылижет в поисках хлебных крошек, но, значит, я не успел проголодаться по-настоящему. И взялся за тост, вообразив, что уж это-то изгадить никому не под силу. Я отламывал кусочки поджаренного хлеба и макал их в кружку, с интересом наблюдая, как расплываются в кофе кружочки жира, сливаясь с теми, что плавали в нем раньше.
День, судя по его началу, удач мне не сулил. Очень окрыляют подобные мысли, если являются к вам в пять утра. Официант спросил, какой сок мне подать. «Апельсиновый», — упрощая задачу нам обоим, отвечал я. Через минуту он принес маленький бокал сока, тут же плесканувшего через край от слишком резкого движения. Я выпил его одним духом, надеясь, что он устранит сложную и мерзкую вкусовую гамму, возникшую у меня во рту.
Порывшись в кармане, я выложил на стол ровно два двадцать пять, пододвинув мелочь к той тарелке, где оставалось больше всего еды. На чай? Пейте свой собственный кофеек!
Ссыпав оставшуюся мелочь в карман, я нахлобучил шляпу и двинулся к выходу. Еще на полдороге я услышал за спиной яростный лязг вилки. Гнида мгновенно заняла мое место и теперь уничтожала остатки завтрака № 4. Значит, повару и официанту вообще ничего не достанется. Тем лучше. Они не заслужили благодарности.
Я шагнул в дверь, натянув шляпу на уши: на улице завывал ветер и опять полило. Чтоб не мокнуть зря, я заранее достал ключи, прячась под навесом кафе. Улучив момент, когда дождь чуть-чуть унялся, выскочил и понесся к машине. Успел отпереть дверцу и запрыгнуть на сиденье буквально за миг до того, как хлебный фургон окатил мою птичку от капота до багажника фонтаном грязной воды из-под колес. Радуясь, что так дешево отделался, я завелся и влился в еще по-утреннему редкий поток машин. У лобового стекла скапливалась медленно просачивающаяся вода. А ведь всего несколько недель назад мне меняли уплотнитель. И вот вам, пожалуйста! Опять течет.
Тут я капитулировал, устав бороться решительно со всем, что меня окружало, и поехал в свою контору. Я так замерз и вымотался, что готов был наплевать на штраф за парковку в неположенном месте. Черт с ним! Неужели лучше будет вымокнуть до нитки?
Я остановился как можно ближе к своему подъезду, нагло перекрыв доступ к пожарному гидранту. Да еще чуть ли не на самой остановке автобуса. Семь бед — один ответ. Вылез в правую дверь, захлопнул ее, запер и бросился под защиту козырька, прыгая по лужам. Два человекоподобных существа дрыхли, раскинув руки-ноги, прямо под окнами управляющего и во сне натягивали на себя мокрые пластиковые мешки. В одном я признал мужчину, пол второй особи определить не смог. Вода ручьями бежала по ним. В сущности, надо было бы поднять их и выставить вон — в доме и своих паразитов хватает — но дождь лил слишком сильно, а я слишком устал.
Я отпер подъезд, вошел, притворил за собой дверь и вяло поплелся по лестнице с воодушевлением двадцатилетней шлюшки, нынче вечером вдруг осознавшей: «Богатство нам не светит, но счастья — добьемся». Доставая ключи, оглядел свои некогда сиявшие глянцем, а ныне густо облепленные грязью башмаки, от которых уже натекла бурая лужица. И вошел к себе.
Зажег свет, скинул промокший плащ и шляпу, пристроил их на вешалку у двери. Обнаружил, что к подошве прилип счет за электричество, отодрал его и вместе с другими конвертами положил на стол. После чего рухнул на кушетку в приемной, не в силах даже разуться или погасить свет. То и другое лучше делать на свежую голову.
* * *
Где-то далеко раздавался звон. Он разбудил меня, но я не вставал, от всей души посылая его к чертовой матери. Было в нем что-то знакомое, словно человеческий голос в темной комнате — вроде бы и узнаешь, кто это, а вспомнить не можешь. Наконец я открыл глаза, раздумывая, не во сне ли приснилась мне эта трель. Нет, все происходило наяву: звонил телефон. Звонил и замолчал, прежде чем я спустил ноги с кушетки, гадая, кто это может звонить в восемь утра. Все ведь отлично осведомлены, что в такую рань меня на работе застать нельзя. Впрочем, всем так же хорошо известно, что очень часто я вообще не ухожу отсюда домой. Точка, с новой строчки.
Мне оставалось только ждать, не позвонят ли снова. Между прочим, автоответчик я не подключил. А надо бы. Надо бы встать и подключить. Но неохота. И лень. Да и свет бы надо потушить — чего он зря горит? Надо, надо встать. Вместо этого я снова улегся, подумав, что если не видеть горящую лампу под потолком и бездействующий автоответчик, то и наплевать на них. А чтобы наверняка их не видеть, я перевернулся на живот и закрыл глаза, решив реагировать только на телефон. Что ж, он не замедлил задребезжать.
Произошло это в десять часов, напомнив мне, что мои сограждане — даже те, кому не надо заботиться о хлебе насущном, — пробудились и взялись за дневные дела. С усилием, которое сделало бы честь самому Сизифу, я содрал себя с одра и устремился в кабинет, чтобы унять этот звон.
Я снял трубку, испытывая к ней чуть ли не благодарное чувство. Будь я бодр и свеж, эта пронзительная трель причинила бы мне муку, а в таком измочаленном виде, как я сейчас, — всего лишь действует на нервы, немножко раздражает своей настырностью. Звонил Хьюберт, но это открытие раздражения моего не погасило.
— Хей-хей, Хей-джи! Джеки Хейджи, где ты был?
— Привет, Хью. Это ты звонил мне часа два назад?
— Нет-нет-нет, я не звонил тебе два часа назад, ибо наперед знал, что не застану. Я ждал твоего звонка. Тво-е-го! Мы собирались пообедать? Так?
— Так, так!..
— А по-по-почему такой голос? Спросонок или не в духе?
— Нет, Хью, все в порядке. Просто готовлюсь к очередному марафонскому забегу по Нью-Йорку.
— К за-за-бегу? Хо-хо-хо, богатая идея! Ну что, забежишь в китайский квартал или нет?
— Ты раздобыл что-нибудь?
— Не-не-не что-нибудь, а то, что на-на-надо!
Выяснилось, что Хьюберт сделал больше, чем было в силах человеческих, и за неполные сутки разыскал всех четверых. И фотографии — трех из них. Я назначил ему встречу в час на Мотт-стрит. Он издал свой крякающий смешок, означавший высшую степень самодовольства, и повесил трубку.
Я стал обдумывать свои дальнейшие шаги. И решил, что самое правильное — отправиться к Тони. Он — владелец небольшого спортзала по соседству, который я посещаю на следующих условиях: я ничего не сообщаю его жене Лизе о его бесчисленных подружках, а он за это не берет с меня денег.
Условия эти были выработаны несколько месяцев назад, когда Лиза наняла меня, поручив выяснить, водят ее за нос или нет. Чтобы подкрепить доказательствами свой ответ, который был готов у меня, как только она вошла в мой кабинет, потребовалось очень мало времени. Однако я сообразил, что ей нужны не доказательства супружеской измены, а совсем наоборот. Далеко не все нанимают специалистов вроде меня, чтобы убедиться в безупречном поведении мужа или жены, хотя бывали в моей практике и такие случаи.
Взяв дело в свои руки, я занялся Тони и установил, что у него и в мыслях нет разбить Лизе сердце, смыться, прихватив ее денежки и т.д. Брак его вполне устраивал, просто ему требовалось внимания больше, чем могла дать одна женщина. Встречаются и такие мужчины.
Потом я сообщил Тони, какая гроза собирается над его головой, пожурил его и взял слово исправиться, намекнув на то, что Лиза не будет к нему столь снисходительна. В итоге каждый из супругов получил то, чего хотел, а я — возможность посещать спортзал бесплатно. По мнению одних, это позволяет мне держаться во всех отношениях молодцом, по мнению других — делает похожим на шкаф. Вы, конечно, понимаете, как я ночами напролет страдаю от такого разброса.
До спортзала было недалеко, но прогулка помогла мне стряхнуть с себя сонную одурь. Солнце окончательно отвоевало небосклон, рассеяв и обратив вспять тучи. Лужи высохли, от домов и деревьев заструился легкий пар, становившийся постепенно таким плотным, что казалось, будто на город набросили тюлевый полог.
В зале не было никого, кроме Тони: утренних завсегдатаев прогнала жара, время дневных еще не наступило. Я начал было свою обычную серию жимов от груди, но дело не пошло. Я слишком устал накануне, да и жарко было нестерпимо, и я тотчас покрылся липким потом, катившимся ручьями, заливавшим глаза, насквозь вымочившим мой тренировочный костюм и кроссовки. Даже гриф штанги и рукоятки тренажера стали мокрыми и такими скользкими, что пальцы срывались.
Я сдался и пошел спасаться от жары в душ, где смыл грязь, до которой не добрались ни утренний ливень, ни обильный пот. Я решил также побриться и исполнил свое намерение, то и дело смахивая капли пота с бровей, чтобы ненароком не перерезать себе глотку и не загнуться, не окончив расследования. Я знал, что никто по мне в этом случае убиваться особенно не станет, и старался быть поаккуратнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36