Глава шестая: Говоров. Существенный факт.
После детального изучения материалов дела у меня возникло множество вопросов. Причем, процесс шел по нарастающей - чем больше углублялся в дело, тем больше возникало вопросов. Кто, к примеру, мне ответит - отчего труп мальчика оказался так далеко от Новосибирска? То, что он не житель Бердска - это однозначно. Бердск - не такой большой город, и если бы он был его жителем, то давно был бы установлен. Впрочем, он вряд ли был и новосибирцем. Его рисованный портрет был неоднократно показан по местному телевидению, но никто из зрителей не позвонил ни на студию, ни в милицию. Среди пропавших без вести его в милицейской картотеке также не было. Откуда же он взялся? Можно было бы предположить, что мальчик отдыхал в одном из детских лагерей, которых здесь видимо-невидимо. Но труп обнаружен в мае, когда ни один лагерь ещё не работал. Да и там сразу же выявили бы исчезновение мальчика. Опросы работников Речкуновского санатория и дома отдыха "Сосновский" также не дали результатов. При вскрытии экспертом в прямой кишке убитого была обнаружена сперма первой группы крови. Однако никаких телесных повреждений, указывающих бы, что с мальчиком был совершен насильственный акт, не выявлено. О чем это может свидетельствовать? О том, что половой акт был добровольным? Выходит, что так. Впрочем, здесь могло иметь место психологическое насилие. Решил переговорить с экспертом. Как же его фамилия?... В акте значится: "Эксперт областного бюро судебных эеспертиз Крапоткин В.С." Позвонил в бюро,
- Алло. Слушаю вас, - раздался мелодичный голос секретарши.
- Добрый день! Вас беспокоит следователь облпрокуратуры Говоров Андрей Петрович. Я хотел бы переговорить с вашим экспертом Крапоткиным. Кстати, как его имя, отчество?
- Виктор Семенович. Хорошо, я сейчас приглашу его к телефону.
Минуты через три в трубке раздался зычный бас:
- Крапоткин слушает.
Я представился, уточнил:
- Виктор Семенович, это вы производили вскрытие трупа неустановленного мальчика лет двенадцати, обнаруженного на берегу Берди?
- Было такое дело, - подтвердил эксперт. - Вам, Андрей Петрович, что-нибудь непонятно?
- Потому и звоню. Следователь, расследовавший до меня дело, пришел к выводу, что имел место насильственный половой акт, но в вашем заключении, кроме множественных ножевых ранений, я не нашел других следов насилия.
- Все правильно. Их не было и не должно было быть.
- О чем это может свидетельствовать?
- О том, что все было по обоюдному согласию. Я более чем в этом уверен.
- Откуда подобная уверенность?
- Я не стал отражать это в акте, посчитал несущественным, но только у мальчика напрочь отсутствовала слизистая в конце прямой кишки.
- И что это может означать?
- То, что мужеложством он занимался часто и регулярно. Вполне возможно, что этим он зарабатывал себе на жизнь.
По голосу я представил эксперта этаким огромным, упитанным, розовощеким бодрячком, очень довольным жизнью и очень благополучным. В груди у меня закопошилось что-то темное и нехорошее. Едва сдержался, чтобы не сказать все, что я о нем думаю. Вряд ли он уже в состоянии что-либо понять. Лишь холодно проговорил:
- Странные у вас понятия о существенном, Виктор Семенович. И потом, кто дал вам право решать, что является существенным, а что - нет? - и положил трубку, решив, что после окончания расследования обязательно напишу представление заведующему бюро на этого самовлюбленного нарцисса. Обязательно. Ведь именно по его вине следствие проделало столько работы, а по существу топталось на месте. А следователь тоже хорош. Рэс ипса лёквитур (дело говорит само за себя). Вот именно.
Если эксперт окажется прав (а лично я в этом нисколько не сомневался), то это значительно сужает зону поиска.
Позвонил Сереже Колесову и узнал от него, что гомосексуалисты избрали одним из мест своих свиданий и знакомств Первомайский сквер.
- Куда же смотрит наша доблестная милиция? - спросил я. - Или её уже не волнует моральный облик своих соотечественников? Весьма печально, но очень на то похоже. Факт. Со своейственной мне откровенностью вынужден констатировать, что в последнее время все больше склоняюсь к тому, что её перестал волновать даже моральный облик своих сотрудников.
Но Колесов понимал все буквально и тут же завелся:
- А что мы можем?! Мы что ли убрали статью из кодекса? Формально они ничего не нарушают - сексуальная свобода. Только тронь попробуй. Вони на всю губернию будет.
- Экие вы лихие ребята. Привыкли, понимаете ли, все решать с кондачка, кавалерийским наскоком и исключительно силовыми методами. А как же метод убеждения, Сережа? Ведь тебя же в институте учили, что убеждением можно достичь гораздо больших результатов. Ты пробовал объяснить этим заблудшим овенам, что путь их сексуальной ориентации ведет в некуда, чреват моральными издержками до полной деградации личности. Ты хоть попытался рассказать им об учении нашего выдающегося философа Федорова о космизме человека?
- Какого еще?... Ты что, прикалываешься?
- Стыдно, господин подполковник! Я был о вас лучшего мнения. Об этом знает каждый школьник.
- Вот завыступал! - возмутился Колесов. - Ты почему ко мне с этим? Я занимаюсь убийствами, а никаким-нибудь. В гробу бы я их видел этих педерастов. Если бы была моя воля, то я бы построил резервацию где-нибудь за Полярным кругом и всех их туда согнал - пусть себе там милуются, не отравляют атмосферу.
- Дремучий человек ты, Сергей Петрович, и мысли у тебя дремучие. А ты думаешь, случайно Бог бодливой корове рог не дал? Отнюдь. Кстати, как поживает наш знаменитый сыщик Дмитрий Беркутов - гроза олигархов и молоденьких вдов? Все также весел, оптимистичен и словоохотлив?
- Вы друг друга стоите, - проворчал Колесов. - Прошлой ночью убили одного нашего старого знакомого Свистуна. Он работает по этому убийству.
- В каком смысле - свистуна?
- Кликуха у него такая.
- В таком случае, передавай Беркутову привет. Скажи - звонил, мол, Говоров, желал здоровья, жизни полной и осмысленной. А то последнее ему часто не удается.
- Обязательно передам. Пока, Андрюша, - положил трубку.
Экие они в милиции нетерпеливые и невоспитанные - никогда не выслушают до конца. А ведь я мог ещё много чего полезного ему рассказать.
Итак, Первомайский сквер. Что ж, тем лучше, ближе будет добираться до дома. Догадливый читатель вероятно уже понял, что я решил тряхнуть стариной и поближе познакомиться с зыбким, я бы даже сказал, иллюзорным миром гомосексуалистов, сменой половой ориентации пытающихся уйти от мрачной действительности. Наивные люди!
Глава седьмая: Беркутов. Встреча с агентом.
Из квартиры Свистуна мы с Игорем прямиком двинули в сорок восьмую квартиру к Виталию Попову с очень "симпатичной" кликухой Шкилет. Вот, блин, работа! Даже пожрать некогда. А ведь я обещал Светлане приехать домой обедать. Как только она все это терпит? Нет, что ни говори, а жены российских оперов - особая порода женщин. Их терпению, выдержке и самообладанию можно позавидовать. Они - наш надежный тыл, главный резерв командования. Определенно. Без них мы бы давно либо спились, либо шизанулись. Точняком. Когда-нибудь благодарное человечество отольет в бронзе величественный памятник наподобие Родине-Матери на Малаховом кургане жене российского опера. Я даже вижу, каким он будет - стройная женщина, очень похожая на мою Светлану, прекрасная как утренняя звезда, верная как овчарка Мухтар и надежная как автомат "калашникова". А у ног её на коленях стоит благодарный опер, как две капли воды похожий на Диму Беркутова, задолбанный начальством, униженный заработной платой, затюканный жизненными обстоятельствами, представленный пишущей братией этаким бодрячком без царя в голове, который если что хорошо и умеет делать, так это бить по мордам почтенную публику. Но не надо, господа, сочувствовать нашим женам и, тем более, их жалеть. Не надо. Им можно лишь позавидовать. Ведь они любят не каких-то особей мужского пола, удобных как встроенная мебель, а настоящих крутых мужиков. А в чем разница между первыми и вторыми знают только они. Так-то вот.
Попова дома не оказалось. Его жена долго не хотела нам открывать дверь, все требовала доказать, что мы действительно из милции. Понадобилось проявить все свою выдержку и терпение, чтобы не взорваться.
- Гражданка Попова, - очень вежливо говорил я, - как же я это вам докажу при закрытой двери? Вот мое служебное удостоверение. Если вы обладаете способностью видеть через дверь, то можете в нем прочесть, что я являюсь оперуполномеченным по особо важным делам управления уголовного розыска.
Наконец, дверь чуть-чуть приоткрылась. В образовавшейся щели появился подозрительный глаз.
- Покажите удостоверение, - потребовала Попова.
Я показал. Дверь распахнулась.
- Входите, - обреченно сказала Попова. Это была женщина неопределенного возраста с желтым болезненным лицом, маленькая и тощая, будто вяленная вобла. На ней был надет старый, замызганный халат. Да и квартира, честно говоря, мало напоминала человеческое жилье. Грязная, с пожелтевшими и облупившимися обоями, завалена пустыми бутылками, каким-то тряпьем и прочим хламом. Пещера неандертальца по сравнению с ней выглядела бы предпочтительней. Вот, блин, живут же люди! Вот и верь после этого классику, что "человек - это звучит гордо". Попова была явно встревожена нашим визитом.
- Что он ещё натворил? - спросила она.
- Кто? - сделал я вид, что не понял о ком она спрашивает.
- Муж мой забубенный? Кто ж еще.
- Почему вы считаете, что он что-то натворил?
- А зачем же вы тогда пришли?
- Ну мало ли... Кстати, как тебя хозяйка зовут?
- Зина.
- Ты почему, Зина, такая негостеприимная? Мы что, так и будем в коридоре торчать?
Попова окинула равнодушным взглядом комнату, разобранный диван с незаправленной постелью, сказала:
- Пойдемте. - И прошла на кухню.
Но и там было не лучше. Раковина сплошь завалена грязной посудой, от которой уже исходил кисловатый запах. На столе хлебные крошки подбирали многочисленные мухи. Я сел за стол, смахнул крошки на пол. Мухи поднялись в воздух и сердито зажужжали.
- Где твой муж, Зина? - напрямую спросил я.
- А я почем знаю, - пожала она плечами. - Я посчитала, что он у вас, коли пришли.
- Где он может быть?
- А я почем знаю. Недели три, как ушел, так я его больше не видела, забулдыгу.
Ее слова теперь уже обеспокоили меня, появилось нехорошее предчувствие. Шкилет был тем самым звеном, ухватившись за которое, я намеревался вытащить на божий свет и всю цепочку. Теперь мои намерения рушились прямо на глазах. А моя интуиция, эта весьма своенравная да, к тому же, беспардонная дама, прямо так и сказала: "Бери шинель, парень. Пошли домой". "Постой, постой! - вконец занервничал я. - Нельзя вот так, сразу, ничего не проверив, делать такие далекоидущие выводы". "Если тебе своего времения не жалко, то проверяй, а мне и так все ясно", - вяло согласилась она.
- Где его можно найти? - спросил я.
- А чё его искать-то. Сам объявится. А то первый раз, что ли. Забулдыга он и есть забулдыга. Добрые люди вон умирают, а этому ни черта не делается.
- Любишь ты его, Зина.
Эти мои слова её здорово развеселили. Она громко с повизгиванием рассмеялась, ощерив щербатый с желтыми прокуренными зубами рот.
- Либишь, говорит! Ха-ха-ха! Вот умора, так умора! Люблю как кошка собаку. Что б он сдох черт мосластый!
- И все же, где он может быть?
- А я почем знаю. Может, к отцу уехал, к такому же, прости Господи, алкашу, а может ещё куда.
- А где живет его отец?
- За Каменкой недалеко от тюрьмы. Улица Черноморская двенадцать.
- Он что-нибудь говорил, когда уходил?
- Нет ничего не говорил. Я его даже не видела. На работе была.
- А где ты работаешь?
- Здесь неподалеку, в магазине уборщицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45