Второй номер… Да, это телефон самой Евы Борисовой – значит, это с ней я имел удовольствие молчать по телефону. Чем объясняется ее молчание, неизвестно, хотя вполне понятно нежелание девушки, тяжело переживающей смерть отца, разговаривать с чужими людьми, а может, она просто ждала, что услышит чей-то знакомый голос. Насколько прав был Троянский, подумал я, когда говорил мне в назидание что молчание ничего не доказывает. И все же, все же… А нет ли у задачи иного решения? Что, если девушка не хотела разговаривать с каким-то определенным человеком? Это уже само по себе любопытно.
Третьим был телефон некоего Владимира Патронева, инженера-химика, неженатого, проживающего, по данным справочного бюро, в конце Ботевградского шоссе, неподалеку от Кремиковского комбината, в ведомственном доме.
Четвертым был телефон гражданки Зорницы Стойновой, состоящей в производственном кооперативе по изготовлению сувениров. Никакие нити не связывают ее с известными мне фактами биографии Борисова. Подождем, подумал я, может статься, путь, по которому я иду, приведет меня к дому мастерицы по сувенирам.
В этот момент мне позвонила Неда.
– Ты обедал? – спросила она.
– Нет, – ответил я и посмотрел на часы. Было двадцать минут третьего, столовая уже закрылась.
– Я в новом отеле или, как его называют «новотеле» «Европа». Отсюда не так уж далеко до твоей конюшни.
– Ты что там делаешь?
– Не понимаю!
Ну и тон, ну и тон у меня, подумал я. Плохой тон, отеческий – нет, хуже: как у ревнивого жениха.
– Хочу сказать, что очень мне интересно, как ты попала в нашу деревню, так близко от меня. Это меня приятно удивляет.
– Ах, удивляет… Ну, раз это тебя приятно удивляет, значит, ты не против пригласить меня пообедать в здешнем ресторане. Впрочем, я уже заняла тебе место рядом с собой за свободным столиком. Держать его, нет?
Вот один из моментов, когда я не способен побороть себя. Я пошел бы, конечно, с ней в ресторан, хотя мне было совестно бросить работу, но я не в силах преодолеть внутреннее сопротивление. У этой девушки какая-то своя жизнь, в которую я не могу проникнуть, несмотря на все свои профессиональные навыки и знания.
Что ее занесло в этот новотель «Европа»? Но, задавая вопрос, я заранее знал, что никогда не буду искать на него ответа. Каждый человек свободен. И волен делать что хочет, – хоть на голове стоять.
– Очень сожалею, – нагло соврал я, скрывая охватившую меня досаду, – но небезызвестный тебе товарищ Троянский назначил мне свидание в три.
– Жаль, – сказала Неда.
– Честное слово, мне тоже. Наш уговор насчет семи остается в силе?
– Нет! Я потому тебе и позвонила. Хотелось дать тебе утешительный приз, но ты отказываешься… Вечером, я занята, мне надо…
– Хорошо, хорошо, – прервал я ее: не хотелось мне слышать ее объяснения, да, кроме того, нужно было как-то загладить впечатление, которое могло у нее сложиться от моего тона ревнивого жениха. – Не имеет значения. Когда увидимся?
Неда молчала. Ага, сказал я себе, она переживает мое безразличие к тому, чем она будет заниматься сегодня вечером. Пусть переживает, подождем. Я слышал ее дыхание – так человек задыхается на крутом подъеме.
– Что ж, – сказала она наконец, – давай тогда встретимся завтра. Тоже в семь?
– Договорились. До завтра…
– До свиданья, – тихо сказала Неда.
Я пошел в буфет, взял кофе и две булочки.
Соприкасаясь с жизнью Неды, я всегда впадаю в какое-то странное состояние: неуверенность, ощущение пустоты в желудке да и в голове тоже. Как жила Неда до встречи со мной? У меня были только отрывочные сведения о ее жизни, и соединить их воедино было все равно что склеить разорванную рукопись – находишь отдельные куски, в общем связанные между собой, но единого целого не получается.
К тому времени, когда мне случилось заняться предполагаемым самоубийством Ангела Борисова, я уже устал размышлять над биографией Неды. Вернее, отчаявшись что-то понять, бросил заниматься склеиванием разорванных страниц. Ощущение того, что меня с нею ждет что-то неожиданное, объяснял своей профессиональной подозрительностью, а также тем, что и короткой Нединой жизни были, вероятно, волнующие моменты.
В нашем буфете в этот час было безлюдно. Буфетчица Виолетта, молодая крепенькая девушка, уже закрыла на перерыв и не спеша, тщательно вытирала столы. Я, вероятно, мешал ей своим присутствием.
– Мне уйти?
– Да нет, – ответила она приветливо. – Сиди, ты мне не мешаешь.
И я продолжал пить кофе.
В сущности, почему я откладываю встречу с дочерью Борисова?
Вразумительного объяснения у меня нет. Предчувствие, как сказал бы какой-нибудь приверженец интуитивного начала в криминалистике. Я стал подсчитывать свои успехи за три дня. Успехов не так уж много. Не решен еще главный вопрос: помог ли кто-то Борисову переселиться в мир иной, или он обошелся без помощников? Самоубийство или убийство? Пока этот вопрос не решен, двигаться дальше невозможно. В первом случае мое участие в жизни этой семьи будет минимальным: выражу соболезнования несчастным людям, только и всего.
Аргументы в пользу второй версии: снотворное, выпитое Борисовым, складки на пиджаке, которые могут образоваться, только когда тело долго находится в неподвижном положении. Отсутствие записной книжки. Черезмерная целеустремленность действий Борисова. Ни одно из этих обстоятельств по отдельности не доказывает вмешательство других лиц. Но все они, вместе взятые? Да еще машина, подъезжавшая к даче в тот вечер, когда я проводил там повторный осмотр. Я вспомнил свой последний аргумент: молчание в телефонной трубке и вздох. Чей? Дочери Борисова? Аргумент не более весомый, чем сам вздох.
До сих пор предположение об убийстве не высказывалось. Выяснялись обстоятельства самоубийства: не было ли косвенного подстрекательства, шантажа, угроз или тяжкого неизлечимого заболевания. Борисов никому не жаловался на нездоровье. Даже странно, что у человека его возраста, ведущего малоподвижный образ жизни, не завалялось в карманах или ящиках стола таблеток – хотя бы аспирина или седалгина. Единственное лекарство обнаружено в организме Борисова. Однако рецепта, по которому он покупал гексадорм, да и вообще каких-либо рецептов в его доме мы не нашли.
Так много «нет» набралось в моих рассуждениях, что уныние мало-помалу охватило меня, лишая всякого желания двигаться по следам Борисова, который ушел из мира, свалив на меня все свои заботы. Я поглядывал на запертую Виолеттой дверь, ожидая со страхом, что скоро она ее откроет и мне придется снова шагать по той дороге, по которой велит идти долг.
А ведь сейчас я мог быть с Недой, ну, например, в том месте, которое называется «новотелем». Я спрашивал бы ее об этимологии этого слова и доказывал бы, как бы она ни возражала, что оно образовано от слов «новое тело»… Тело лежащее. Или стоящее. Или висящее…
Двойная игра, которую, я по мнению Недялки, веду. Глубокое несогласие в душе со всем, что я делаю. Раздвоение, лишающее меня энергии.
В результате я ужасно разозлился на Неду. Черт бы ее побрал, эту девчонку! Рядом с сотрудником милиции должна быть не просто жена, а верный друг со всеми положительными чертами, описанными в художественной литературе. Там жена великолепно умеет переносить одиночество, лишения и всяческие трудности, связанные с профессией мужа-сыщика. Она так терпелива, стойка, чутка, что можно подумать, будто она святая. А может, все это происходит по вине любезного читателя, который требует одного: чтобы детектив поскорее раскрыл преступление и чтобы ему не мешали ни жена, ни дети? Они тоже с пониманием относятся к плохому настроению своего усталого папочки. И они – тоже святые! Святое семейство сотрудника милиции. А тут Неда, реальная Неда, которая бог знает с кем сидит сейчас в этом новотеле. И неизвестно чем будет заниматься этим вечером, этой ночью…
ГЛАВА V
Перед солидным трехэтажным домом стояла среди прочих машин машина Борисова, его «Волво». Дом находился в новом районе возле парка. В каких-нибудь ста метрах начинался лес, и влажный освежающий аромат сосен проникал в этот райский уголок вместе с легким туманом, который уже начинал сползать с гор.
Быстрым шагом я прошелся по противоположной стороне улицы. Все было спокойно, редкие прохожие, подняв воротники, торопливо шагали в густеющем тумане. Потом я проделал обратный курс мимо ворот дома и с независимым видом остановился перед «Волво».
Я довольно быстро открыл машину, потратив на это не больше времени, чем потребовалось бы владельцу, чтобы справиться с заевшим вдруг замком.
Внутри была исключительная чистота. Обивка из искусственной кожи пропиталась запахами мастерской техобслуживания. Вполне вероятно, что она побывала в руках автослесаря, чей телефон был записан на листочке. Это нехорошо, поскольку если в ней и оставалось что-то, не замеченное нами, то теперь оно бесследно исчезло.
На руле мы обнаружили только отпечатки пальцев Борисова, что еще ничего не означало: кто-то другой мог вести машину в перчатках. Я проверил ящичек для документов, попытался вытащить магнитофон – он был надежно закреплен. Я осмотрел полочку перед задним стеклом – пусто, только две стереоколонки. Машина была словно вылизана. Открыв заднюю дверцу, я склонился над серым ковриком. И тут возле левого сиденья что-то блеснуло. Я снова пересел вперед. В тесной щели, незаметной по крайней мере при беглом осмотре, я нашел стеклянный пузырек с надписью «Гексадорм». Замотав в носовой платок, я спрятал его в нагрудный карман у самого сердца.
Итак, пузырек от снотворного нашелся. Борисов наглотался таблеток в машине незадолго до того, как вошел в дачный домик. Этот пузырек положил конец долгим мучительным раздумьям. Разумеется, надо еще проверить, чьи на нем отпечатки пальцев. И все же… все же! Желтым светом, предупреждающим об опасности, горел вопрос: почему его не нашли при первом осмотре? Позволительно ли допускать такие ошибки!
Правда, Донков вроде бы добросовестно занимался машиной – обнюхивал ее по крайней мере полчаса. Пузырек, лежавший под рычагом ручного тормоза, можно было заметить только с расстояния в двадцать сантиметров от пола заднего сиденья. Только в узкую щель шириной в один сантиметр под определенным углом! Осмотр машины был поручен Донкову. Что за человек Донков? С виду исполнительный, даже чересчур, со всех ног бросается выполнять приказания. Не изображает ли он старательность, за которой подчас скрывается равнодушие?.. Кстати, почему он сегодня смылся? Рассчитывает на снисходительное отношение к новенькому?
Я злился и искал, на ком сорвать охватившую меня злость. Ну, да ладно. Не о Донкове надо сейчас думать. Донков – начинающий работник, и если придется отвечать перед Троянским за то, что мы чего-то недоглядели, никакой Донков меня не спасет. Он для меня не оправдание.
Я запер машину, но уже не с уверенным видом владельца…
«Волво», конечно, еще принадлежит Борисову, в машине еще есть его следы. Точнее, были минуту назад. Пузырек. В нем же была не одна таблетка. Какой смысл был Борисову глотать таблетки в машине, а не на даче? Таблетки обычно запивают водой, хотя, если очень постараться, можно проглотить и без воды. Столько таблеток сразу?
Я подошел к дверям дома. Снова я усложняю то, что абсолютно ясно: в стрессовом состоянии, в каком Борисов находился после принятого решения, он был способен проглотить не задумываясь змею, не то что таблетки.
Я поднимался по лестнице. Кооперативный дом строили три семьи: каждой семье по этажу. Площадь одного этажа – около двухсот квадратных метров. Лет десять назад этот район был отдаленным, теперь же считается сравнительно близким к центру.
Когда Борисовы переехали, Еве было восемь лет, а сейчас ей девятнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30