Стихли. Негромко тикал будильник.
— Вы знаете, кажется, хочу… Даже очень хочу.
Я, по-прежнему не глядя на него, метнулась по коридору на кухню. Лихорадочно быстро достала и сунула в microwave большую чашку с куриным бульоном. Налила воду в ковшик, чтобы сварить яйцо. Бросила в дуршлаг под горячую проточную воду помидоры, редис, зелень.
Сунула в рот сигарету, прикурила. Пальцы у меня безостановочно дрожали.
— Прекрати истерику, — шепотом приказала я себе. — Немедленно, слышишь?
Я отбросила сигарету, вытянула вперед руки, растопырила пальцы. Собралась. Напряглась, глубоко вдыхая через нос, задерживая дыхание и потом шумно выпуская воздух через приоткрытые губы. Расслабилась. Снова напряглась и расслабилась. Постепенно дрожь исчезла. Я закрыла дверь в коридор и быстро набрала по памяти телефонный номер.
— Вторая хирургия, — послышался в трубке девичий голос.
— Добрый день. Позовите, пожалуйста, Сергея Иваныча Миллера Это очень срочно.
— Он сейчас на обходе и подойти не может, — сварливо ответил мерзкий голос.
Я выдохнула воздух вместе с подкатывающей злобой.
— Скажите ему, что это Драгомирова. Очень срочно. Пожалуйста!
После паузы:
— Ладно, я попробую…
В трубке деревянно клацнуло. Слышались какие-то отдаленные голоса, звяканье посуды, смех. Потом — приближающиеся шаги и голос Сережи сказал:
— Я слушаю вас.
— Это я.
— Да, я понял.
— Он пришел в себя. Ему лучше, гораздо лучше. Есть хочет. Улыбается.
— Вот как?
В трубке повисло молчание.
— Ты сейчас не можешь говорить, Сережа? — спросила я утвердительно.
— Совершенно верно, Ольга Матвеевна.
— Я поняла. Но я хочу, чтобы ты заехал ко мне сегодня. Посмотрел его. Заедешь?
Он подумал и ответил:
— Ну, что ж… Это не исключено. Вы, судя по всему приняли единственно верное решение.
— А когда? Вечером?
— Да.
— После шести?
— Нет, в эти сроки на симпозиум я, скорее всего, поехать не смогу, слишком много работы.
— После семи-восьми вечера?
— Да. Совершенно верно. Я рад, что конференция закончилась именно так. Рад за вас, — сухо и официально сказал он. — Всего наилучшего, Ольга Матвеевна.
И повесил трубку.
* * *
Мне, честно говоря, было очень неудобно кормить его бульоном — он лежал на диване так, что мне пришлось орудовать левой рукой, поднося ложку к его рту. Он, пряча глаза, жадно, словно не ел от рождения, глотал. Пальцами здоровой, левой руки он с трудом удерживал кусок хлеба — но ведь сам настоял на этом. Бульон был еще горячий и он смешно, по-детски хлюпал, вытягивая губы дудочкой.
А сам все косил, косил потихоньку на меня глазом — думал, я не замечу.
Мальчишка.
Яйцо он смолотил еще раньше. Я поднесла к его губам последнюю ложку бульона. Он выпил и, задержав ложку во рту, ловко ее облизал. Я отвернулась от него, ставя чашку на поднос и невольно не сдержала улыбки. Он откинулся на подушки. Легко поморщился, — видно потревожил рану.
— А салат? — строго спросила я.
— Я уже наелся, спасибо… Я не хочу салата, правда, не хочу, — жалобно заныл он. — Ну, Оля, не мучайте меня, я же в конце концов больной…
— Не больной, а выздоравливающий, — я поднесла к его груди блюдечко с овощным салатом.
Он обреченно вздохнул и открыл рот, снова напомнив мне голодного прожорливого птенца. Белобрысого худого птенца с выступающими из-под бинтов ключицами. После третьей ложки он отодвинулся и промямлил:
— Все, спасибо… Ей-Богу больше не могу.
Я составила посуду на поднос. Уже было подхватила его, но тут он сказал:
— Мне надо позвонить. Можно?
— Конечно, можно. Но только учтите — о том, чтобы вам отсюда уйти — и речи не может быть. Ясно?
Он кивнул. Я положила ему на постель трубку радиотелефона и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
На кухне я услышала — по звонкам параллельного аппарата, как он набирает номер. Один раз набрал — и сбросил. Второй раз. Кажется, у него — там — никто не брал трубку.
Я закурила, стоя у окна. Свет я не зажигала. Смотрела привычно-бездумным взглядом на мокрую крышу дома напротив, слабо освещенную уличными фонарями. Все так же мерно вспыхивали разноцветные буквы рекламы. И снова шел дождь. Просто какой-то вселенский потоп, а не осень.
Я зябко поежилась, прислушиваясь. Он никак не мог дозвониться. Короткое треньканье звонка — и тишина. Судя по всему, он прекратил свои попытки. Я обхватила себя руками за плечи. Очень мерзко и холодно было на улице и — у меня в квартире. Или, быть может, мне все это только казалось?..
Я нашла на подоконнике початую бутылку, налила в стакан минералки и запила ей таблетку сонапакса. Это была последняя таблетка в упаковке. Я снова обхватила себя за плечи.
Мне было холодно.
Глава 27. СВИДЕТЕЛЬ.
Я с превеликим трудом опустил ноги с дивана на мягкий ворсистый ковер. Меня резко шатнуло вбок. Я посмотрел вниз и сделал два замечательных открытия. Первое — что на мне, кроме бинтов ничего не было. А второе — из-под дивана нагло высовывалась стеклянная шея медицинской утки. Я невольно поморщился от смущения, от неловкости сразу нахлынувших при виде этого предмета бредовых полувоспоминаний.
Встал я вроде бы только с третьей попытки — толком я не считал. Первая-то и вторая закончились ничем: голова закружилась и я повалился обратно на диван, невольно застонав от боли в спине. Но третья попытка закончилась более ли менее удачно: я все-таки встал. Стянул с постели простыню и кое-как укутался в нее.
Я добрел до стены и, придерживаясь за нее дрожащей рукой, поволок непослушное тело из комнаты. Миновал одну дверь, вторую — входную. Налево, на кухню уходил короткий коридор. В кухне свет не горел. И через стеклянную дверь я увидел ее. Она стояла, обхватив себя руками, смотрела в окно. Я, пошатываясь, вглядывался в ее тонкий профиль — темные короткие волосы обхватили плотным шлемом голову, матово поблескивали в вечернем полумраке и на них слабо плясали блики уличных рекламных огней.
Она была одна. Гордо выпрямленная спина, королевская осанка. Мой несостоявшийся убийца. Я на секунду представил себе — что могло произойти, невольно зажмурился от яркости этой мысли, а когда открыл глаза, то она уже обернулась.
Она выскочила в коридор, обхватила меня рукой и подставила свое острое плечо под мое здоровое.
— Вы что это?! Вы что, совсем с ума сошли? — бормотала она заполошно и я совсем рядом вдруг увидел ее — клянусь! — искренне испуганные глаза, обведенные темными кругами от постоянного недосыпа.
— Вы с ума сошли, Андрей!..
— Я это… Мне надо… — промямлил я.
— О, Господи! А позвать меня нельзя было?..
Она подвела меня ко двери в туалет, включила свет и мягко подтолкнула вовнутрь.
— Спасибо, — глупо пролепетал я.
* * *
Я лежал на диване на животе, обнаженный по пояс. Ее друг-хирург возился у меня за спиной, снимал швы. Не скажу, что эта процедура доставляла мне большое удовольствие.
— Прекрасно, — бормотал он себе под нос. — Дивно… Да ты посмотри, Оля, какой шовчик…косметический прямо, просто пластика… Все!
Краем глаза я увидел, как он швырнул пинцет в маленький эмалированный тазик, который она держала перед ним на вытянутых руках. Мелькнул другой пинцет, с намотанной на него ватой. До меня донесся запах йода, спину резко защипало. Я прикусил губу, чтобы сдержать разные нехорошие слова, активно рвущиеся на волю.
— Та-ак… А теперь присядем.
Он помог мне усесться. Она уже протягивала ему тампоны и пластырь. С моей спиной доктор разобрался довольно быстро.
— Можете ложиться, — сказал он.
Я лег и она укрыла меня одеялом.
— Пойдем, — сказал он и повел ее из комнаты. На пороге обернулся и без тени улыбки произнес:
— Прощайте.
— Всего доброго. Спасибо, — сказал я.
Я сказал это искренне. Ведь он-то действительно ни в чем не был виноват. В отличие от всех нас.
Доктор плотно закрыл за ней дверь в комнату и я уже больше ничего не мог толком разобрать, кроме еле-еле доносящегося из прихожей глухого бормотания.
Ватно хлопнула входная дверь.
Она появилась на пороге комнаты. Приостановилась на миг, потом решительно и ловко стала собирать постельное белье с раскладушки. Я следил за ней. Она вынесла белье, матрас. Стала собирать раскладушку. Встретилась со мной глазами, но ничего не сказала. Вынесла раскладушку и недолго погрохотала ею в коридоре.
Вернулась, села — напротив меня в кресло. Помолчала, старательно не глядя на меня. У нее вообще была привычка смотреть на собеседника как-то вскользь: вроде на тебя, а вроде бы и не на тебя.
— Сережа… Сергей Иваныч, то есть доктор… Он сказал, что самое серьезное уже позади. Но еще требуется как минимум неделя покоя. Никаких физических нагрузок, — сказала она. — А потом… В общем, вы практически здоровы.
— Я завтра же уеду, — сказал я. Помолчал. — Спасибо вам за все.
Это прозвучало весьма двусмысленно и я внутренне покривился за ляпнутую мной глупость.
— Нет, — покачала она головой. — Неделя.
Я помолчал. Отвернулся, уставился на потолок и с усилием — для себя — сказал:
— Простите меня, Оля, если сможете. Простите.
Я не слышал ни звука. Она молчала и никак не отреагировала на мои слова. Я медленно повернул голову и встретился с ней взглядом.
В нем не было равнодушия, в ее взгляде; но он был какой-то отрешенный, спокойный и мерцающий. И еще я не прочитал в нем ожидаемой мной ненависти.
— Бог простит, — сказала она как-то устало. — Чего у меня-то просить… Я не Бог.
И в этот момент пронзительно затрезвонил телефон. Раздались два звонка и он умолк. Она внимательно смотрела на телефонный аппарат. Он снова ожил. Еще два звонка — и только тогда она сняла трубку.
— Я тебя слушаю, Сережа, — сказала она.
И тут же выражение ее лица резко изменилось.
— Извините, я перейду в другую комнату, что-то здесь сигнал плохо проходит, — сказала она и быстро вышла, закрыв за собой дверь.
Я посмотрел на другую телефонную трубку, лежащую неподалеку от меня на автоответчике. Чего и говорить, искушение было просто гигантское. Я даже было потянулся к трубке, но вовремя отдернул руку, словно она уже вошла в комнату и застукала меня за этим непристойным занятием.
— Подонок, — прошипел я сам себе.
Вместо трубки я взял из пачки, валявшейся рядом с автоответчиком, сигарету. Поискал глазами зажигалку. Ее не было. Я, покряхтывая, поднялся, доплелся до письменного стола. Рядом с компьютером обнаружил спичечный коробок с этикеткой какого-то голландского отеля. Прихватил помимо коробка и девственно чистую пепельницу, вернулся и сел на диван.
Первая затяжка была подобна нокдауну.
Меня словно ударом кулака отбросило к твердой спинке дивана, я нечаянно задел рану и зашипел от боли, закашлялся. Перед глазами все поплыло. Я согнулся в три погибели, продолжая кашлять, разбрызгивая слюни и сопли.
Сигарета внезапно исчезла у меня из пальцев.
— Вы что, спятили?!
Она стояла передо мной, разъяренная, как фурия.
— Немедленно ложитесь! Я кому говорю?! Немедленно!
Я заполз под одеяло, судорожно откашливаясь. Она была уже одета — плащ, высокие шнурованные ботинки, длинный, замотанный вокруг шеи шарф.
— Вы что же, уходите? — сипло пролаял я.
— Ухожу. Я не надолго. Лежите. Через час температуру обязательно померяйте. И вот что: ни на какие телефонные звонки не отвечать. Ни на какие, вы меня слышите? К двери не подходить, никому не открывать, хоть сам папа римский придет! И не курить!
Последнюю фразу она произнесла, уже стоя в дверях.
— Постойте, — вымолвил я. — Что-то случилось? Что?
Она не ответила. Мелькнула пола плаща, простучали каблуки и прощально бухнула дверь.
Глава 28. ПАЛАЧ.
Я неслась с включенным дальним светом и бело-желтые лучи фар моей «хонды» судорожно плясали по выбоинам хронически разбитой питерской мостовой. Я долго вертелась по слабо освещенным, пустым почти в это время улицам, пробираясь по Васильевскому к Гавани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Вы знаете, кажется, хочу… Даже очень хочу.
Я, по-прежнему не глядя на него, метнулась по коридору на кухню. Лихорадочно быстро достала и сунула в microwave большую чашку с куриным бульоном. Налила воду в ковшик, чтобы сварить яйцо. Бросила в дуршлаг под горячую проточную воду помидоры, редис, зелень.
Сунула в рот сигарету, прикурила. Пальцы у меня безостановочно дрожали.
— Прекрати истерику, — шепотом приказала я себе. — Немедленно, слышишь?
Я отбросила сигарету, вытянула вперед руки, растопырила пальцы. Собралась. Напряглась, глубоко вдыхая через нос, задерживая дыхание и потом шумно выпуская воздух через приоткрытые губы. Расслабилась. Снова напряглась и расслабилась. Постепенно дрожь исчезла. Я закрыла дверь в коридор и быстро набрала по памяти телефонный номер.
— Вторая хирургия, — послышался в трубке девичий голос.
— Добрый день. Позовите, пожалуйста, Сергея Иваныча Миллера Это очень срочно.
— Он сейчас на обходе и подойти не может, — сварливо ответил мерзкий голос.
Я выдохнула воздух вместе с подкатывающей злобой.
— Скажите ему, что это Драгомирова. Очень срочно. Пожалуйста!
После паузы:
— Ладно, я попробую…
В трубке деревянно клацнуло. Слышались какие-то отдаленные голоса, звяканье посуды, смех. Потом — приближающиеся шаги и голос Сережи сказал:
— Я слушаю вас.
— Это я.
— Да, я понял.
— Он пришел в себя. Ему лучше, гораздо лучше. Есть хочет. Улыбается.
— Вот как?
В трубке повисло молчание.
— Ты сейчас не можешь говорить, Сережа? — спросила я утвердительно.
— Совершенно верно, Ольга Матвеевна.
— Я поняла. Но я хочу, чтобы ты заехал ко мне сегодня. Посмотрел его. Заедешь?
Он подумал и ответил:
— Ну, что ж… Это не исключено. Вы, судя по всему приняли единственно верное решение.
— А когда? Вечером?
— Да.
— После шести?
— Нет, в эти сроки на симпозиум я, скорее всего, поехать не смогу, слишком много работы.
— После семи-восьми вечера?
— Да. Совершенно верно. Я рад, что конференция закончилась именно так. Рад за вас, — сухо и официально сказал он. — Всего наилучшего, Ольга Матвеевна.
И повесил трубку.
* * *
Мне, честно говоря, было очень неудобно кормить его бульоном — он лежал на диване так, что мне пришлось орудовать левой рукой, поднося ложку к его рту. Он, пряча глаза, жадно, словно не ел от рождения, глотал. Пальцами здоровой, левой руки он с трудом удерживал кусок хлеба — но ведь сам настоял на этом. Бульон был еще горячий и он смешно, по-детски хлюпал, вытягивая губы дудочкой.
А сам все косил, косил потихоньку на меня глазом — думал, я не замечу.
Мальчишка.
Яйцо он смолотил еще раньше. Я поднесла к его губам последнюю ложку бульона. Он выпил и, задержав ложку во рту, ловко ее облизал. Я отвернулась от него, ставя чашку на поднос и невольно не сдержала улыбки. Он откинулся на подушки. Легко поморщился, — видно потревожил рану.
— А салат? — строго спросила я.
— Я уже наелся, спасибо… Я не хочу салата, правда, не хочу, — жалобно заныл он. — Ну, Оля, не мучайте меня, я же в конце концов больной…
— Не больной, а выздоравливающий, — я поднесла к его груди блюдечко с овощным салатом.
Он обреченно вздохнул и открыл рот, снова напомнив мне голодного прожорливого птенца. Белобрысого худого птенца с выступающими из-под бинтов ключицами. После третьей ложки он отодвинулся и промямлил:
— Все, спасибо… Ей-Богу больше не могу.
Я составила посуду на поднос. Уже было подхватила его, но тут он сказал:
— Мне надо позвонить. Можно?
— Конечно, можно. Но только учтите — о том, чтобы вам отсюда уйти — и речи не может быть. Ясно?
Он кивнул. Я положила ему на постель трубку радиотелефона и вышла из комнаты, плотно закрыв за собой дверь.
На кухне я услышала — по звонкам параллельного аппарата, как он набирает номер. Один раз набрал — и сбросил. Второй раз. Кажется, у него — там — никто не брал трубку.
Я закурила, стоя у окна. Свет я не зажигала. Смотрела привычно-бездумным взглядом на мокрую крышу дома напротив, слабо освещенную уличными фонарями. Все так же мерно вспыхивали разноцветные буквы рекламы. И снова шел дождь. Просто какой-то вселенский потоп, а не осень.
Я зябко поежилась, прислушиваясь. Он никак не мог дозвониться. Короткое треньканье звонка — и тишина. Судя по всему, он прекратил свои попытки. Я обхватила себя руками за плечи. Очень мерзко и холодно было на улице и — у меня в квартире. Или, быть может, мне все это только казалось?..
Я нашла на подоконнике початую бутылку, налила в стакан минералки и запила ей таблетку сонапакса. Это была последняя таблетка в упаковке. Я снова обхватила себя за плечи.
Мне было холодно.
Глава 27. СВИДЕТЕЛЬ.
Я с превеликим трудом опустил ноги с дивана на мягкий ворсистый ковер. Меня резко шатнуло вбок. Я посмотрел вниз и сделал два замечательных открытия. Первое — что на мне, кроме бинтов ничего не было. А второе — из-под дивана нагло высовывалась стеклянная шея медицинской утки. Я невольно поморщился от смущения, от неловкости сразу нахлынувших при виде этого предмета бредовых полувоспоминаний.
Встал я вроде бы только с третьей попытки — толком я не считал. Первая-то и вторая закончились ничем: голова закружилась и я повалился обратно на диван, невольно застонав от боли в спине. Но третья попытка закончилась более ли менее удачно: я все-таки встал. Стянул с постели простыню и кое-как укутался в нее.
Я добрел до стены и, придерживаясь за нее дрожащей рукой, поволок непослушное тело из комнаты. Миновал одну дверь, вторую — входную. Налево, на кухню уходил короткий коридор. В кухне свет не горел. И через стеклянную дверь я увидел ее. Она стояла, обхватив себя руками, смотрела в окно. Я, пошатываясь, вглядывался в ее тонкий профиль — темные короткие волосы обхватили плотным шлемом голову, матово поблескивали в вечернем полумраке и на них слабо плясали блики уличных рекламных огней.
Она была одна. Гордо выпрямленная спина, королевская осанка. Мой несостоявшийся убийца. Я на секунду представил себе — что могло произойти, невольно зажмурился от яркости этой мысли, а когда открыл глаза, то она уже обернулась.
Она выскочила в коридор, обхватила меня рукой и подставила свое острое плечо под мое здоровое.
— Вы что это?! Вы что, совсем с ума сошли? — бормотала она заполошно и я совсем рядом вдруг увидел ее — клянусь! — искренне испуганные глаза, обведенные темными кругами от постоянного недосыпа.
— Вы с ума сошли, Андрей!..
— Я это… Мне надо… — промямлил я.
— О, Господи! А позвать меня нельзя было?..
Она подвела меня ко двери в туалет, включила свет и мягко подтолкнула вовнутрь.
— Спасибо, — глупо пролепетал я.
* * *
Я лежал на диване на животе, обнаженный по пояс. Ее друг-хирург возился у меня за спиной, снимал швы. Не скажу, что эта процедура доставляла мне большое удовольствие.
— Прекрасно, — бормотал он себе под нос. — Дивно… Да ты посмотри, Оля, какой шовчик…косметический прямо, просто пластика… Все!
Краем глаза я увидел, как он швырнул пинцет в маленький эмалированный тазик, который она держала перед ним на вытянутых руках. Мелькнул другой пинцет, с намотанной на него ватой. До меня донесся запах йода, спину резко защипало. Я прикусил губу, чтобы сдержать разные нехорошие слова, активно рвущиеся на волю.
— Та-ак… А теперь присядем.
Он помог мне усесться. Она уже протягивала ему тампоны и пластырь. С моей спиной доктор разобрался довольно быстро.
— Можете ложиться, — сказал он.
Я лег и она укрыла меня одеялом.
— Пойдем, — сказал он и повел ее из комнаты. На пороге обернулся и без тени улыбки произнес:
— Прощайте.
— Всего доброго. Спасибо, — сказал я.
Я сказал это искренне. Ведь он-то действительно ни в чем не был виноват. В отличие от всех нас.
Доктор плотно закрыл за ней дверь в комнату и я уже больше ничего не мог толком разобрать, кроме еле-еле доносящегося из прихожей глухого бормотания.
Ватно хлопнула входная дверь.
Она появилась на пороге комнаты. Приостановилась на миг, потом решительно и ловко стала собирать постельное белье с раскладушки. Я следил за ней. Она вынесла белье, матрас. Стала собирать раскладушку. Встретилась со мной глазами, но ничего не сказала. Вынесла раскладушку и недолго погрохотала ею в коридоре.
Вернулась, села — напротив меня в кресло. Помолчала, старательно не глядя на меня. У нее вообще была привычка смотреть на собеседника как-то вскользь: вроде на тебя, а вроде бы и не на тебя.
— Сережа… Сергей Иваныч, то есть доктор… Он сказал, что самое серьезное уже позади. Но еще требуется как минимум неделя покоя. Никаких физических нагрузок, — сказала она. — А потом… В общем, вы практически здоровы.
— Я завтра же уеду, — сказал я. Помолчал. — Спасибо вам за все.
Это прозвучало весьма двусмысленно и я внутренне покривился за ляпнутую мной глупость.
— Нет, — покачала она головой. — Неделя.
Я помолчал. Отвернулся, уставился на потолок и с усилием — для себя — сказал:
— Простите меня, Оля, если сможете. Простите.
Я не слышал ни звука. Она молчала и никак не отреагировала на мои слова. Я медленно повернул голову и встретился с ней взглядом.
В нем не было равнодушия, в ее взгляде; но он был какой-то отрешенный, спокойный и мерцающий. И еще я не прочитал в нем ожидаемой мной ненависти.
— Бог простит, — сказала она как-то устало. — Чего у меня-то просить… Я не Бог.
И в этот момент пронзительно затрезвонил телефон. Раздались два звонка и он умолк. Она внимательно смотрела на телефонный аппарат. Он снова ожил. Еще два звонка — и только тогда она сняла трубку.
— Я тебя слушаю, Сережа, — сказала она.
И тут же выражение ее лица резко изменилось.
— Извините, я перейду в другую комнату, что-то здесь сигнал плохо проходит, — сказала она и быстро вышла, закрыв за собой дверь.
Я посмотрел на другую телефонную трубку, лежащую неподалеку от меня на автоответчике. Чего и говорить, искушение было просто гигантское. Я даже было потянулся к трубке, но вовремя отдернул руку, словно она уже вошла в комнату и застукала меня за этим непристойным занятием.
— Подонок, — прошипел я сам себе.
Вместо трубки я взял из пачки, валявшейся рядом с автоответчиком, сигарету. Поискал глазами зажигалку. Ее не было. Я, покряхтывая, поднялся, доплелся до письменного стола. Рядом с компьютером обнаружил спичечный коробок с этикеткой какого-то голландского отеля. Прихватил помимо коробка и девственно чистую пепельницу, вернулся и сел на диван.
Первая затяжка была подобна нокдауну.
Меня словно ударом кулака отбросило к твердой спинке дивана, я нечаянно задел рану и зашипел от боли, закашлялся. Перед глазами все поплыло. Я согнулся в три погибели, продолжая кашлять, разбрызгивая слюни и сопли.
Сигарета внезапно исчезла у меня из пальцев.
— Вы что, спятили?!
Она стояла передо мной, разъяренная, как фурия.
— Немедленно ложитесь! Я кому говорю?! Немедленно!
Я заполз под одеяло, судорожно откашливаясь. Она была уже одета — плащ, высокие шнурованные ботинки, длинный, замотанный вокруг шеи шарф.
— Вы что же, уходите? — сипло пролаял я.
— Ухожу. Я не надолго. Лежите. Через час температуру обязательно померяйте. И вот что: ни на какие телефонные звонки не отвечать. Ни на какие, вы меня слышите? К двери не подходить, никому не открывать, хоть сам папа римский придет! И не курить!
Последнюю фразу она произнесла, уже стоя в дверях.
— Постойте, — вымолвил я. — Что-то случилось? Что?
Она не ответила. Мелькнула пола плаща, простучали каблуки и прощально бухнула дверь.
Глава 28. ПАЛАЧ.
Я неслась с включенным дальним светом и бело-желтые лучи фар моей «хонды» судорожно плясали по выбоинам хронически разбитой питерской мостовой. Я долго вертелась по слабо освещенным, пустым почти в это время улицам, пробираясь по Васильевскому к Гавани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37