— Кровь, — тихо сказал ей Грэлэм. — Боюсь, она потеряет младенца. Она ведь беременна?
Итта почувствовала, как вся холодеет.
— Да, — подтвердила она шепотом.
Старая нянька некоторое время стояла как в столбняке и смотрела на Кассию, лежащую в луже крови, потом, испустив отчаянный крик: «Моя крошка!» — Итта подбежала к постели и схватила Кассию за руку.
— Что мне делать? — глухо спросил Грэлэм из-за ее спины.
Итта попыталась взять себя в руки.
— Нам нужны чистые тряпки, милорд, и горячая вода. Мы должны сделать все, чтобы она не истекла кровью и не умерла к утру.
Грэлэм тотчас же повернулся и остановился, только услышав крик Итты:
— Милорд, ваша ночная рубашка!
Глава 31
— Ты знала, что она ждет ребенка?
Доброе лицо Итты искривилось как от боли.
— Знала, милорд, и собиралась сказать об этом ей, когда бы она сама не поняла этого.
— Жаль, что ты не сказала ей раньше, до того, как она вздумала играть в мужские игры.
— А разве вы не знали, милорд?
Грэлэм сделал жест рукой, не оставлявший сомнения в его значении. Он очень хотел прикрикнуть на старуху, объяснить ей, что он мужчина и не его дело обращать внимание на женские недомогания. Но он сдержался. На самом деле его уже давно беспокоило, что у нее не было обычных кровей. А разве он не заметил, что ее груди округлились, стали полнее?
— И какой срок у нее был? — спросил Грэлэм.
— Небольшой, — ответила Итта, — месяца два, не более.
Он смотрел на жену, спавшую после новой порции отвара, приготовленного ей нянькой. Она была так бледна, будто в теле ее совсем не оставалось крови. Ее ночная рубашка, запачканная красным, лежала на полу, завернутая в тряпки. Грэлэм судорожно сглотнул:
— С ней будет все в порядке?
— Да, кровотечение прекратилось. — Итта беспомощно терла свои узловатые руки одна о другую. — Надо было ей сказать. Но я подумала, что, раз теперь она замужняя леди, а вы опытный мужчина, она поймет, что…
Грэлэм только отмахнулся от ее объяснения. Он чувствовал себя беспомощным и раздраженным.
— Я женился на девочке, — сказал он резко. — Как можно было ожидать, что она все знает о том, как живет и действует женский организм?
— В последнее время, милорд, ее занимало другое, — Итта посмотрела ему прямо в лицо.
— Да, она училась ездить на лошади по-мужски и пыталась овладеть мужскими воинскими искусствами.
— В том не было ее вины, — возразила старуха твердо
— Так она тебе в конце концов призналась, что солгала мне? Обо всем, что случилось прежде?
— Моя госпожа не лжет, милорд.
Грэлэм фыркнул.
— Ты плохо ее знаешь. Но теперь это не важно. Иди спать. Я позову тебя, если она проснется.
Итта задержалась, осуждающе глядя на хозяина, у нее было огромное искушение сказать ему, какой он глупец, но она заметила страдание в его темных глазах и придержала язык. Этот грубый рыцарь неравнодушен к Кассии, подумала она, но насколько сильно его чувство?
Шаркая, старая нянька вышла из комнаты, кости ее скрипели от усталости.
Проснувшись, Кассия недоуменно замигала от яркого солнечного света, струившегося в окно спальни. К ней вернулись воспоминания, и она замерла, ожидая страшной боли. Но боли не было. Она чувствовала себя усталой; ей казалось, что все ее тело избито. Она криво улыбнулась, припомнив, какому испытанию подверглась накануне.
Но кровь! Что же с ней случилось?
— Вот, выпей это.
Кассия медленно повернула голову на голос мужа. Потом почувствовала, как его рука скользнула ей под голову, приподняла ее с подушек, и ей пришлось пить какой-то сладкий отвар.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил Грэлэм, осторожно укладывая жену обратно на подушки.
Она попыталась улыбнуться, но улыбка вышла какой-то беспомощной.
— Я чувствую себя так, будто ты как следует поколотил меня, милорд. Но я не понимаю. Что означает кровотечение и боль в животе?
— Ты… ты потеряла своего ребенка.
Она непонимающе смотрела на него.
— Я была беременна?
Он кивнул, и Кассия почувствовала, как все ее тело леденеет. Она прошептала упавшим голосом:
— Я не знала. О нет!
Глаза ее наполнились слезами; слезы покатились по щекам, но у нее даже не было сил смахнуть их.
Грэлэм вытер глаза жены уголком одеяла. Ему хотелось утешить Кассию, но внезапно его охватило чувство горечи, и он сказал холодно:
— Полагаю, даже твоя наставница Чандра знала об этом достаточно и умела обуздывать свои желания, когда ждала ребенка.
От несправедливости его слов Кассия онемела. Неужели он решил, что и в этом случае она ему солгала? Знала, что беременна, и рискнула, а теперь попыталась выгородить себя с помощью лжи?
Неужели он заподозрил, что она по доброй воле подвергла опасности своего младенца? Их младенца? Это было свыше ее сил. Она медленно отвернулась от него и плотно зажмурила глаза, стараясь сдержать непрошеные и ненужные слезы. «Больше не стану плакать», — решила она про себя.
— Возможно, — голос Кассии звучал так тихо, что де Моретону пришлось наклониться, чтобы услышать ее, — для меня было бы лучше умереть.
Грэлэм с трудом перевел дух.
— Не говори вздора, — перебил он резко. — У тебя будут еще дети.
«Будут ли?» — молча спрашивала она себя.
— Ты не будешь винить во всем Рольфа? Он не знал о ребенке, клянусь.
— Я не чудовище, — ответил Грэлэм холодно, на мгновение забыв о том, какую головомойку устроил Рольфу.
— Теперь тебе надо отдыхать и восстанавливать силы. Твоя Итта только и ждет, чтобы ей позволили поухаживать за тобой. Я приду к тебе позже.
Кассия смотрела, как муж идет к двери, такой мощный, такой неуязвимый и неуступчивый. Он даже не оглянулся на нее.
Вечерняя трапеза, которую Итта подала Кассии, была рассчитана на то, чтобы вызвать у нее аппетит.
— Ешь, детка. Повар приготовил тушеную говядину специально для тебя. Он положил в блюдо травы и специи, как ты учила. А вот горячий свежеиспеченный хлеб с медом.
Кассия ела долго. Когда она чувствовала себя слишком усталой и слабой, чтобы поднять ложку, она откидывалась на пуховые подушки.
— Где милорд?
— В зале, — ответила Итта сдержанно, не сводя глаз со своей питомицы. — Все о тебе беспокоятся. Бедный Рольф был готов убить Брана.
— При чем здесь Бран? — Кассия закрыла глаза. — К тому же он осуждает меня, — добавила она после долгого молчания.
Итта не стала притворяться, что не поняла Кассию.
— Твой господин очень обеспокоен твоим здоровьем, — начала старуха.
— Не плети небылиц, Итта. Он видит в жене только одно достоинство — способность производить потомство. Я была глупа и позволила себе забыть об этом.
— У тебя будет еще ребенок, детка. Я не вижу в случившемся большой беды.
— Да, моя обязанность — сделать что-то, что одобряет мой господин, — произнесла Кассия. — Мне не следует быть глупой и ждать большего. Я никогда не повторю этой ошибки.
— Перестань болтать вздор! — резко оборвала Итта. Лицо ее было искажено волнением, лоб избороздили морщины. — Это королевство мужчин, — продолжала Итта, помолчав с минуту, стараясь найти нужные и убедительные слова, — мужчины здесь правят, и они придумывают законы.
— Да, а долг женщины — рожать новых сыновей, чтобы никогда не переводились мужчины, способные держать в повиновении тех, кому не посчастливилось и кто родился… не мужчиной!
Итта отчаянно пыталась придумать что-то в утешение, но ничего не приходило в голову. Она заметила, что Кассия чересчур взволнована. Но размышления ее неожиданно прервал голос Грэлэма. «Боже — подумала Итта, — много ли он услышал из нашего разговора?»
— Ты говоришь правду, миледи, но слова твои резки и полны горечи. Мужчины правят только потому, что они одни подходят для этого. Женщины имеют свою ценность, и тут ты тоже права, потому что мужчины не могут продолжать свой род без помощи женщин.
— А теперь я утратила свою ценность, — сказала Кассия равнодушно. Она ощущала себя так, будто все чувства покинули ее благословенно холодной и онемевшей.
— Я этого не говорил, — ответил Грэлэм ровным голосом. — Я только надеюсь, что теперь ты будешь помнить о своем женском долге.
Кассия смотрела мужу прямо в глаза, полностью лишенная надежды, потом тихо сказала:
— Если бы я знала, как послать весточку Дайнуолду де Фортенберри, у меня возникло бы сильное искушение предложить ему это злополучное ожерелье, чтобы он помог мне бежать. Это бы вам доставило удовольствие. Какая жалость, что здесь нет Бланш, которую вы могли бы взять в жены вместо меня!
Де Моретон стиснул зубы, чувствуя, как напряглись желваки у него на скулах.
— Но ведь ты знаешь, как связаться с Дайнуолдом де Фортенберри, да?
— Милорд, — сказала Итта, поднимаясь с места, чтобы видеть его лицо. — Миледи устала и не ведает, что говорит. Ей надо отдохнуть!
Грэлэм мрачно усмехнулся, вспоминая, что пришел утешить ее, ободрить, помочь. Но слова жены вызвали у него гнев.
— Я оставляю ее на твое попечение. — Грэлэм резко повернулся и вышел из комнаты.
— Ты не должна так разговаривать с ним, — нежно попеняла Кассии старуха.
— Это уже не имеет значения. Больше ничто не имеет значения.
Перо трепетало над пергаментом, но она знала, что не может написать отцу об отчаянии, поселившемся в ее сердце. Кассия задавала вопросы о здоровье, о том, какова погода в Бретани этой зимой, потом описывала все детали усовершенствований, введенных ею в быт замка Вулфтон, все свои хозяйственные достижения, какими бы нелепыми ни были эти подробности. Она не спрашивала отца о Жоффрее, прекрасно понимая, что, если возникнет опасность с этой стороны, отец не мешкая отправит письмо Грэлэму. Ни слова не написала она и о том, что потеряла младенца, о тех холодных и равнодушных отношениях, которые установились теперь между ней и Грэлэмом. Закончив письмо, Кассия посыпала песком пергамент и подняла глаза на вошедшего в маленькую комнатку Блаунта.
— Пишете отцу, миледи?
— Уже написала, Блаунт.
Он посмотрел на пергамент.
— Милорд хочет прочесть, что вы написали, — мягко напомнил старик.
Кассия устало улыбнулась ему.
— Знаю. В письме нет ничего такого, что могло бы его разгневать. — Юная леди поднялась, отряхивая юбку своего шерстяного платья. — По правде говоря, письмо такое скучное, что, возможно, милорд сочтет бессмысленным его отправлять.
Она медленно подошла к маленькому оконцу и отодвинула деревянные ставни.
— Непохоже на конец февраля. В воздухе стоит сладкий запах весны.
— Да, сегодня тепло, — отозвался Блаунт, глядя на свою госпожу с беспокойством. Глубокая морщина прорезала его лоб.
— Почему бы вам не поехать прогуляться верхом, миледи? — предложил он.
— Возможно, я так и сделаю, — ответила Кассия не оборачиваясь. — Да, это хорошая мысль.
Погода была мягкой, но Кассия оделась тепло, выбрав из своих нарядов бархатный плащ, подбитый горностаем. «Месяц, — думала она, медленными шагами направляясь к конюшне, — месяц молчаливой войны». Она мрачно улыбнулась своей мысли. Ей уже следовало бы к этому привыкнуть. За время своего недолгого брака она помнила больше горького, чем радостного, и этой горечи, казалось, не будет конца. Кассия приветствовала слуг и солдат Грэлэма, в их глазах она замечала сочувствие к себе.
В конюшне она встретила Брана. При виде Кассии он побледнел и бросился к ней.
— Миледи, простите меня! Эти чертовы лошади! Все из-за них! Но я тоже виноват! Кассия подняла руку:
— Не вини себя, Бран. Я сама приняла решение участвовать в состязаниях и сама предпочла жеребца своей кобыле. Не следует больше говорить об этом. Все кончено. Лучше об этом забыть. Я опять здорова и хочу покататься верхом — погода чудесная.
Никто не попытался ее остановить. Она махнула рукой привратнику и даже не придержала Ромашку, скакавшую легким галопом. Небо было ярко-синим; по нему медленно ползли пушистые, как руно, облачка.
Чем ближе Кассия подъезжала к морю, тем сильнее становился ветер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65