Я почти ничего не помнил. — Он совершенно ополоумел и нес всякую чушь. Я… Я убил его.
Анна резко подалась вперед.
— Что?!
Стараясь не встречаться с ней взглядом, я рассказал, как тафуры заставили меня сразиться с Одардом, как кинжал сам собою вонзился ему в сердце, как я бежал по улицам города и как на меня напали грабители.
— Придя в себя, я обнаружил, что нахожусь в пещере. Она оказалась прибежищем еретиков.
— Каких еретиков? — удивился Сигурд.
— Еретиков, которые вырезают кресты у себя на спинах. Сара, приходившая в палатку Дрого, — их главная жрица. — Я мысленно содрогнулся, вспомнив о времени, проведенном мною в мрачном подземелье. — Я стал свидетелем их ритуалов, мне были открыты их тайны — они столь гнусны, что я не буду говорить о них вслух. Меня привязали к лежанке и снимали мне боль настойкой морозника.
— Морозник не только снимает боль. Он еще и притупляет чувства, — откликнулась Анна. — Скорее всего, тебя хотели одурманить.
Вероятно, она была права. При одной мысли о том, что говорила мне Сара, я испытывал боль. Была ли это боль ошибки или же боязнь истины?
— В начале пожара они бежали из подземелья. Как видите, удалось выбраться и мне.
Воцарилось молчание.
— Что ты будешь делать с этими еретиками? — спросил Сигурд.
— Что я могу с ними сделать? Я запомнил одно-единственное лицо. Если я сообщу о нем франкским священникам, его сожгут живьем.
— А если ты не сделаешь этого, они заразят своей скверной всю армию и Бог окончательно отвернется от нас.
Сигурд отчаянно боялся прогневить Бога и был по-солдатски прямолинеен в вопросах веры.
Но Анну божественная чувствительность заботила куда меньше.
— Отвернется? — переспросила она. — Посмотри вокруг. Он уже отвернулся от нас! Город объят пламенем, армия бежит, Кербога вот-вот нанесет решающий удар! Неужели же все из-за того, что кучка франкского сброда вздумала обсудить единосущность Святой Троицы?
— Я говорю о ереси совсем иного рода, — возразил я. — Она куда глубже и страшнее.
Анна ударила кулачком по камню.
— Это не имеет никакого значения, Деметрий! Корабль идет ко дну, а вы беспокоитесь о состоянии его парусов!
— Если нам и суждено здесь умереть, мы должны сделать это достойно, — не сдавался я.
— А нам суждено умереть?
Я вновь окинул взглядом лежащий в руинах город, откуда все еще слышались крики и грохот, сопровождавшиеся порою лязгом оружия. Кто знает, какие бедствия там происходили, какие незримые битвы шли вокруг занимаемой нами части стены? Создавалось впечатление, что кроме нас в городе не осталось ни одного христианина.
— Не знаю. Но считаю, что мы не должны покидать своих укреплений до самого конца.
— Чушь! — возмутился Сигурд. — Полная чушь! Если нам суждено умереть, мы должны умереть в битве с врагом, как подобает мужчинам. Когда я встречусь со своими предками, я не хочу, чтобы они презирали меня за трусость.
— А если они осудят тебя за то, что ты слишком торопился с ними встретиться? — спросила Анна. — Назад пути нет, ты и сам это знаешь.
— Ты боишься умереть до срока, я же страшусь единственно позорной смерти.
— Довольно!
Я поднял руку, желая положить конец их спору, и в то же мгновение услышал доносившиеся снизу крики. Поднявшись на ноги, я выглянул в амбразуру. Перед дверьми башни смирно стояли две лошади; я не мог разглядеть седоков, поскольку оба они, несмотря на жаркую ночь, были одеты в черные плащи. Один из них, наклонившись вперед, сказал что-то нашему стражу, и тот, удовлетворенный услышанным, взял лошадей под уздцы и привязал их к заделанному в стену кольцу, после чего проводил гостей в башню. Вскоре оттуда послышался звук их шагов, который становился все громче и громче, пока мы не увидели в дверях человека в монашеских одеяниях. Щурясь от света костра, он посмотрел по сторонам и остановил взгляд на мне.
— Деметрий… Как я и думал, ты здесь. Человек снял с головы капюшон сутаны. На нем не оказалось ни шляпы, ни шлема, его седые волосы были спутаны и взъерошены. Под бородой поблескивала кольчуга. После нашей встречи возле дворца он так и не сменил одежды.
— Неужели во всей Антиохии для тебя не нашлось более важного дела, владыка?
Адемар вышел из башни и, испросив взглядом дозволения, уселся между мной и Сигурдом. Его спутник, так и не снявший капюшона, сел рядом с ним. Имени его Адемар называть не стал.
— Что слышно в городе? — спросила Анна, забыв о правилах приличия. — Он пал?
Адемар медленно покачал головой. В свете костра его изрезанное глубокими морщинами лицо казалось особенно старым.
— Хвала Богу, пока мы удерживаем его. Мы испытываем Божье долготерпение.
— Искушать Бога так, как это делает Боэмунд, может только сам Дьявол, — раздраженно добавил спутник Адемара, в котором я тут же узнал графа Раймунда. — Потому-то ему и сопутствует дьявольская удача.
— Сколько людей мы потеряли сегодня? — спросил я.
— Кто знает? Сгоревших в огне уже не найти, покинувших городские пределы не исчислить, разве что Кербога обезглавит их трупы и пошлет их нам в подарок. Боэмунд потерял куда больше, чем обрел.
— Те же, кому посчастливилось выжить, утратили последнюю надежду, — мрачно добавил Раймунд. Его капюшон сполз немного назад, и я увидел блеск его единственного глаза. — Они лишились даже того немного, что имели прежде. В таких ситуациях люди уподобляются скотам. Оступаются даже самые отважные, тем более что повинен в происходящем не кто иной, как их командующий!
— Епископ Адемар, граф Раймунд, ведь вы пришли сюда в такой час, презрев все опасности, вовсе не для того, чтобы поделиться с нами своими тревогами. Скажите, что привело вас?
Моя грубоватая речь заставила их замолчать. Раймунд ссутулился, прижав колени к груди, и стал теребить ремни на сапогах. Адемар задумчиво уставился на пламя костра, поглаживая щеку пальцем. Наконец он заговорил, тщательно выбирая слова:
— Это касается паломника, провансальца по имени Петр Варфоломей.
В его голосе прозвучали характерные интонации, свидетельствовавшие о том, что мы приступили к ведению переговоров с целью обмена информацией. Я попытался скрыть свое изумление, поразившись про себя вездесущности Варфоломея, с которым судьба сводила меня и в соборе, и в пещере еретиков, и на переполненной людьми дворцовой площади, где он беседовал не с кем-нибудь, а с епископом.
— Я знаком с Петром Варфоломеем. Анна лечила ему нарывы. Сегодня вечером, перед тем как покинуть вас, я видел его на дворцовой площади.
— Это все, что ты знаешь?
— А я должен знать больше?
Адемар вздохнул.
— Ты видел, как он кинулся ко мне там, на площади. Он находился в странном возбуждении и, похоже, опасался, что ты откроешь мне какую-то связанную с ним тайну.
— Я тебе ничего не говорил, — ровным голосом ответил я.
— Знаю, — согласился епископ. — Но он-то этого не знает. И мне любопытно, нет ли тут связи с одной необычной историей, которую он заставил меня выслушать.
— Что это за история?
Адемар явно ждал от меня помощи, но пока что не получил ее. Он неохотно расстегнул плащ, слишком теплый для июньской жары, пусть даже и ночью, и начал рассказывать:
— Он сообщил мне о своем видении, а точнее, о том, что Господь послал ему видение. Видениями теперь никого не удивишь. Особенно часто они случаются у бедняков и простолюдинов. Разумеется, некоторые из них действительно имеют божественное происхождение, все прочие же порождены легковерием, склонностью принимать желаемое за действительное и, увы, корыстью и расчетом. — Адемар сделал особый акцент на последних словах. — Как епископ, как пастырь людской, я обязан оценивать истинность подобных видений.
— Господь может являть себя по-разному, — произнес я с подобающей серьезностью.
Граф Раймунд хмуро глянул на меня.
— Я не стану вдаваться в детали этого видения, — продолжил Адемар. — Достаточно сказать, что его посетил святой апостол Андрей и поведал о священной реликвии, имеющей непосредственное отношение к нашему Спасителю. Апостол сказал, что реликвия эта находится на территории Антиохии, и даже дал Петру вполне определенные указания на сей счет. Апостол являлся ему уже четыре раза.
— Для пущей убедительности, — пробормотал граф Раймунд.
— Так в чем дело? — спросил я. — Последуйте указаниям святого, и вам быстро станет понятна природа видения.
Адемар сложил пальцы рук вместе.
— Все не так-то просто. Если мы будем искать эту реликвию тайно и действительно обретем ее, никто не поверит в ее подлинность. Если мы будем искать ее открыто, но поиски наши не увенчаются успехом, над нами будут смеяться. Тебе известно, какие настроения царят в армии, Деметрий. Паника подавлена, но мужество может оставить этих людей в любую минуту. Если они утратят веру в своих лидеров или решат, что Бог оставил их, мы не сможем выбраться из этой бездонной ямы. Как видишь, я интересовался возможными мотивами Петра совсем не случайно.
Он, не мигая, смотрел мне в глаза, требуя ответа, от которого я вновь попытался уйти.
— Должно быть, это очень ценная реликвия?
— Вернее будет сказать, бесценная. Она могла бы стать свидетельством того, что Бог все еще с нами и милость Его по-прежнему безмерна. Она зажгла бы сердца воинов и позволила бы вернуть их доверие. Стань она нашим штандартом, она принесла бы нам победу.
— И огромную славу тем, кто ее нашел, — заметил я. — Провансальский паломник рассказывает о своем видении провансальскому графу и епископу… Сторонники Боэмунда будут вынуждены замолчать, а авторитет графа Раймунда станет непререкаемым.
— Ты дурак, если полагаешь, что мы преследуем собственную выгоду, — отрезал Раймунд.
— А вы держите меня за дурака, уверяя, что у вас и мысли такой не было.
— Ты прав, — вмешался Адемар. — Разумеется, это нам выгодно. Но мы руководствуемся несколько иным принципом. Что полезно нам, то полезно и армии.
— Теперь ты заговорил как Боэмунд, — усмехнулся Сигурд.
Раймунд в гневе вскочил на ноги.
— Возможно, и так. Кто лучше наемника понимает его уловки? Но мы не настолько похожи, как ты думаешь. То, что полезно для Боэмунда, вредно для императора. То же, что полезно для нас, полезно и для Алексея.
Я вспомнил об указаниях, данных Боэмундом своему шурину, о вероломной игре, которую он затеял. Звезда Боэмунда могла взойти лишь в том случае, если бы закатилась звезда императора. Он понимал это и сам и при первой же возможности расправился бы со всеми ромеями, оставшимися с его армией.
Тем не менее я не торопился с ответом. Петр Варфоломей не только не относился к числу моих друзей, он был одним из опасных еретиков, пытавшихся сделать меня своей очередной жертвой. Но мог ли я открыть епископу всю правду и тем самым приговорить еретика — сколь бы мерзким тот ни был — к сожжению? Из-за меня и без того пролилось немало крови.
Сигурд, Анна, Раймунд и Адемар не сводили с меня глаз. Мне же хотелось лишь одного: поскорее покинуть этот страшный город и вернуться домой, не проливая больше ничьей крови.
— Один Всевышний может судить об истинности видения Петра Варфоломея. — Вновь поймав на себе недовольный взгляд графа Раймунда, решившего, что я просто тяну время, я поспешил добавить: — Петр действительно боится меня, и на то есть серьезная причина. Мне не хотелось бы расстраивать тебя, владыка, но твоя паства поражена серьезной ересью. В течение двух дней эти еретики удерживали меня в своем подземном капище. Я видел их ритуалы и слышал их ложь.
Адемар смертельно побледнел.
— И в чем состояла эта ложь?
— В том, что мир был создан не Богом, а Дьяволом. В том, что плоть несет на себе неизбывную печать греха. В том, что все мы на деле являемся потомками Сатаны.
Мне стали вспоминаться и другие измышления еретиков, но каждое их слово было подобно липкой грязи, и я решил ограничиться сказанным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51