Девушка беззвучно и бесстрастно покорилась всему, ее лицо было таким, что украшения из слоновой кости по сравнению с ним казались покрытыми загаром. Послушно поворачиваясь в руках своих соглядатаев, Ивета наклоняла голову, когда было велено, и вообще делала все, что от нее требовали. Когда туалет был завершен, ее оставили посреди комнаты в позе разряженной статуи святой, приготовленной для установки в нишу. Каждая складочка ее платья была доведена до совершенства. Боясь нарушить это великолепие, невесте приказали не двигаться. И она продолжала стоять в той же позе, без единой жалобы, все время, покуда женщины украшали себя не менее пышно.
Появился дядя и, сузив глаза, критически осмотрел девушку, затем одернул складки фаты так, чтобы придать им более строгую симметрию, и выразил свое удовлетворение. Пришел каноник Эудо, вкрадчивым голосом этот святоша стал петь дифирамбы — не столько красоте девушки и соответствующей случаю пышности одеяния, сколько ее огромному состоянию и положению, которое ей принесет этот брак; говорил о признательности, которую ей надлежит испытывать к своим опекунам, сумевшим добиться для нее такой блестящей партии. Заходили гости, восторгались, завидовали и уходили занять свои места в церкви.
Ровно в десять — час, знаменующий в другие дни начало торжественной мессы — за спиной у невесты появились сопровождающие, и Пикар, взяв под руку племянницу, вышел с нею на главное крыльцо, дабы когда приедет жених, девушка была готова пойти дальше сама ему навстречу.
Все было скрупулезнейшим образом приготовлено к торжеству, продумано до мельчайших подробностей и доведено до совершенства, не хватало лишь одной детали — жениха. Жених не приехал.
Первые десять минут никто, даже Пикар, не осмеливался ни роптать, ни хмуриться: Юон де Домвиль подчинялся только одному человеку — себе, и хотя брак, безусловно, был для него выгодным, барон рассматривал его как одолжение со своей стороны. Опаздывать было невежливо, но никто не сомневался в том, что жених вот-вот появится. Однако, когда истекли еще десять минут, а торжественная процессия в воротах так и не появилась и даже не слышалось приближающегося стука копыт, среди собравшихся началось движение, послышался ропот, сопровождаемый беспокойным шарканьем ног, а затем и шепот. Ивета стояла на виду у всех, и все возраставший вокруг нее трепет сомнения наконец вывел девушку из оцепенения. Она ничем не выдала своих чувств, только кровь опять заиграла у нее на лице, прихлынув к губам и окрасив их в нежный цвет лепестков розы.
Из церкви выплыл изящный и элегантный каноник Эудо; впрочем, и ему не удавалось скрыть возбуждение. Он тихо переговорил о чем-то с помрачневшим Пикаром, лоб которого постепенно покрывался тревожными складками. Кадфаэль, пришедший из сада довольно поздно и спешивший занять свое место между братьями, бросил взгляд лишь на невесту и не смог отвести глаз от крохотной золотой куколки, в которую ее превратили. В ней не осталось ничего подлинного — только маленькое ледяное личико, теперь постепенно оттаивавшее, да в глубине лиловых, словно ирисы, глаз появилась живая искорка, все быстрее поднимающаяся из бездны мрака наверх, к свету белого дня.
Девушка одной из первых заслышала торопливый цокот копыт. Она скосила в сторону ворот глаза, не осмеливаясь повернуть голову, и в этот момент Симон Агилон в праздничном наряде въехал в ворота, бросил уздечку в руки привратника и, спешно соскользнув с лошади, в явном возбуждении пробежал через большой двор к ожидавшим.
— Милорд, я молю о прощении! Что-то стряслось, мы не знаем, что именно… — Он подозвал жестом каноника Эудо, и три головы вместе склонились над крыльцом. Агнес тоже присоединилась к ним, подняв брови и настороженно слушая. Голоса, однако же, все равно доносились до слушателей. Из церкви вышли аббат и приор и остановились на почтительном расстоянии от разговаривающих, лица их выражали сдержанное неудовольствие. Не замечать их присутствие долго было нельзя.
— Вчера вечером, когда мы уехали отсюда и вернулись домой… Я делаю, что господин приказывает, я не расспрашиваю… Милорд сказал, что ему взбрело в голову покататься немного, а мне велел пойти распорядиться, чтобы все домашние отправлялись спать, ибо помощь ему в эту ночь не нужна, а когда понадобится утром, то он сам вызовет. Я так и сделал! Как же иначе? Я думал, он будет спать у себя, но его слуга заглянул к нему в спальню, — я-то сам проспал допоздна, меня растолкали спустя добрых полчаса после заутрени и сказали, что его нет в постели и всю ночь не было, постель и не смята. — Голос молодого человека повысился и стал слышен всем. Слушатели хранили полное молчание, их внимание было приковано лишь к рассказчику.
— Отец настоятель, — повернулся Симон к аббату с торопливым поклоном, — мы очень опасаемся, что с милордом случилась какая-нибудь беда. Его всю ночь не было дома, он отправил меня туда одного и велел отпустить всех своих слуг. И уж конечно, прибыл бы сюда без опоздания, будь он здоров и свободен передвигаться настолько, чтобы успеть к сроку. Я боюсь, он как-то поранился — упал с лошади, может статься… Ночные поездки — дело рискованное, но у него была страсть к ним. Достаточно одного злосчастного камешка под копытом или лисьей норы…
— Он расстался с вами у ворот дома? — спросил Радульфус. — И поехал дальше?
— Да, в сторону приюта Святого Жиля. Но я не знаю, какой путь он избрал затем и куда направлялся, если у него и вправду была на уме какая-то цель. Он ничего не сказал мне.
— Было бы естественно, — сухо проговорил Радульфус, — первым делом отправить по этой дороге людей и проверить, нет ли там следов его пребывания и не видел ли его кто-нибудь.
— Мы так и сделали, святой отец, но безрезультатно. Попечитель приюта милорда не видел, мы проехали по дороге дальше, но никаких следов не нашли. Перед тем как предпринять дальнейшие действия, я счел необходимым из учтивости сообщить ждущим о происшествии. Но я уже поговорил с одним из сержантов шерифа — он вместе с дозором прочесывал лес в поисках узника, которого они упустили, — и его люди будут теперь также искать следы милорда Домвиля. Сержант послал человека к шерифу рассказать о случившемся. Отче, вы понимаете: я не осмеливался прежде времени бить тревогу или сомневаться в действиях моего господина, но теперь, мне думается, пришло время начать разыскивать его. Быть может, он лежит где-то раненый, не в силах подняться.
— Я думаю так же, как вы, — решительно произнес настоятель и любезно обратился к Агнес Пикар, встревоженной и настороженно стоявшей рядом с мужем и в то же время удерживавшей за золотой рукав Ивету: — Мадам, я верю, что тревога продлится недолго и что мы скоро найдем милорда Домвиля; думаю, он цел и невредим: просто его задержало какое-то пустячное обстоятельство. Но все же будет лучше, если вы уведете вашу племянницу в дом и дадите ей отдохнуть подле вас в уединении, а тем временем эти господа — да и наши братья, буде они пожелают — отправятся на поиски жениха.
Коротким тревожным жестом выразив свою признательность, Агнес увлекла девушку за собой. Дверь их покоев закрылась за ними. Ивета так и не произнесла ни единого слова.
Мужчины оседлали лошадей, сели на них и отправились в путь. В конную партию вошли все приглашенные на свадьбу мужчины — вельможи, грумы и пажи из дома епископа, а также отряд вооруженных воинов, обычно дежуривший в замке. Многие из братьев, что помоложе, да и добровольцы-послушники последовали за верховыми пешком. За ними увязался один мальчуган, монастырский ученик. Новость не прошла мимо его длинных ушей; едва заслышав ее, он ускользнул ото всех и спрятался, покуда его не успели силком загнать в школу. Он рисковал поплатиться за прогул позже, однако считал, что дело вполне того стоит.
Верховые решили сперва добраться до места, где Домвиль расстался с молодым человеком. Оттуда барон, по словам Симона, поехал в сторону приюта Святого Жиля. Всадники на всякий случай проделали тот же путь. Миновав приют, они поделились на две группы: дальше дорога раздваивалась. Вскоре они потеряли друг друга из виду. Растянувшись цепью, каждая группа прочесывала местность с обеих сторон от своей дороги. Пешие, напротив, сразу двинулись по бездорожью. Некоторые углубились в лес и отправились вниз, вдоль реки; другие обошли берегом мельничную запруду и спустились в долину Меола. Там они зашагали вверх по течению через рощицы и луга.
Кадфаэль присоединился ко второй группе. Они вытянулись длинной шеренгой по обе стороны от ручья, стараясь разойтись на как можно большее расстояние, и устремились вверх, за пределы владений аббатства. В этой лесистой местности человек на лошади мог ехать только по надежным открытым участкам либо же по хорошо набитым тропам. Искать его на ближних подступах к аббатству было бессмысленно, тем более что он отправился в путь от ворот своего дома, а тот стоял дальше. Поэтому первое время следопыты шли быстро. Наконец окрестности аббатства остались далеко позади, и живая цепь растянулась по открытой долине. Теперь отряд находился прямо под приютом. Вдалеке над кустами возвышалась башенка церкви. По ней можно было легко ориентироваться: она венчала склон над долиной и указывала, где проходит дорога.
Выйдя на открытое место, ищущие стали двигаться медленнее и осмотрительнее. Они отошли друг от друга еще дальше, чтобы прочесать предельно широкую полосу. Каждая здешняя тропинка была им знакома. Выйдя на нее, они всякий раз сворачивали и долго петляли по ней. Без сомнения, их сотоварищи из другой группы прошли примерно столько же и действовали в точности так же. Но пока что оттуда не доносилось никаких криков. Никто не давал знать, куда надо идти, и не призывал прекратить поиски.
Группа отошла уже, наверное, на полмили от приюта. Редкие рощицы, разбросанные меж полей, сгустились и слились в сплошной лес. Ведущий к дороге откос стал крутым. Некоторое время на пути следопытов не встречалось ни единой идущей вниз тропки. Но потом склон сделался более отлогим. Группа вышла, как и должна была, на широкий зеленый проезд — хорошую, ровную дерновую дорожку. Она сбегала сюда с тракта и затем слегка сужалась, входя в лес погуще. Эта тропа вела от тракта на юго-запад. На своем пути она дважды пересекала излучину ручья, в здешних местах тот был узок и каменист — здесь переходили вброд. Кадфаэль вспомнил, что дальше тропа вела к опушке Долгого леса, который начинается в нескольких милях отсюда.
Как только отряд очутился на зеленой дорожке, по ней, откуда ни возьмись, промчался маленький школьник-прогульщик. До того он все без устали носился кругами впереди следопытов. Он и на тропу свернул раньше всех, а теперь вот опрометью примчался назад. Он указывал куда-то у себя за спиною:
— Там, на поляне, лошадь пасется! Седло, сбруя и прочее — все на месте, а седока нет!
Он резко развернулся и понесся обратно, все остальные ринулись за ним по пятам. Дорожка шла дальше, чистая и наезженная, тесно зажатая между деревьев. Затем она расширялась и выводила на маленький сочный лужок. На его краю, под деревьями, как ни в чем не бывало разгуливала вороная лошадь. Это была лошадь Юона де Домвиля. Она безмятежно пощипывала траву. Увидев столько невесть откуда появившихся людей, подняла на них удивленный взгляд. Сбруя на лошади была в полном порядке. Однако всадника словно сдуло.
— Окажись лошадь возле знакомого дома да привычной конюшни, она вернулась бы туда, и все бы поняли, что случилось неладное, — сказал возбужденный мальчик, с гордостью завладев уздечкой. — Но она оказалась в незнакомом месте и потому стала бродить где придется.
Все, наверное, именно так и было, и мальчик горел нетерпением с новым рвением взяться за поиски.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37