Читатель не подозревал, что внушительное двухтомное издание неполно. Существуют два доказательства того, что этот материал для писателя был чем-то особенным. Они же — указание на тайну, которой овеян роман Гюго. Она была рассеяна с обнаружением опубликованных здесь записей Армана Сове из Сабле.
Три года Гюго занимался исследованиями, изучал документы о средневековом Париже и посещал здания, которые сохранились из того времени. Без сомнения, он серьезно интересовался историей. Но роман рождался в чрезвычайно тяжелых мучениях.
15 ноября 1828 года Гюго заключил с издателем Шарлем Госселеном договор, в котором он передал ему на один год право издания запланированного романа за вознаграждение в размере четырех тысяч франков — огромную по тому времени сумму. Гюго обязуется сдать рукопись до 15 апреля 1829 года. Но потом без всяких на то причин он откладывает в сторону, сюжет, который первоначально буквально заворожил его. Он пишет вместо этого театральные пьесы и не может ничего предложить Госселену в оговоренные сроки, хотя Гюго — женатый человек и отец троих детей — очень нуждался в гонораре. Целый год издатель пытался привлечь к работе своего нерадивого автора все более настойчивыми письмами, и 5 июня 1830 года заключается, наконец, новый договор. Срок сдачи теперь назначен на 1 декабря того же года, и за каждую неделю просрочки Гюго должен платить договорную неустойку в размере тысячи франков — четверть всего гонорара!
28 июля 1830 года родилась на свет названная в честь матери Гюго дочь Адель (впоследствии ее жизнь была наполнена страданиями), и автору теперь нужно кормить дополнительный голодный рот. Несмотря на это, он до начала сентября не мог решиться приняться за работу. Гюго действительно должен был заставлять себя работать. То, что произошло в сентябре, позже так описала его жена Адель: «Он купил себе флакон чернил и невероятно огромный серый шерстяной плед, который укрывал его с ног до головы, убрал в шкаф свою выходную одежду, чтобы не поддаться искушению выйти в свет, и заперся со своим романом, как в тюрьме. Он был очень несчастлив».
Закутавшись в свой гигантский плед, Гюго сидел за работой у открытого окна на холодном осеннем воздухе. Наконец, он мог писать, словно принял некое решение перед уходом в «тюрьму» своего романа, преодолев прежнее отвращение, даже если при этом чувствовал себя «очень несчастным».
Но срок сдачи Гюго снова не сумел выдержать, однако, так как рукопись была готова в дальнейшем в январе 1831 года, ему простили договорную неустойку. В начале марта роман, наконец, был предъявлен Госселену, с середины месяца первое двухтомное издание продано. А до апреля роман был напечатан шестикратным дополнительным тиражом. Читатели набросились на книгу и лишь позже выяснили, что несмотря на внушительный объем, это неполный роман. Две следующие главы, дальнейшие теоретические рассуждения о науке и алхимии, архитектуре и книгопечатании, были якобы потеряны. Они появились, как говорит Гюго, лишь в 1832 году в трехтомном издании у нового издателя Рендуэля.
Исследователи творчества Гюго считают, что автор намеренно придержал эти главы из-за досады на Госселена, поскольку тот отказался от издания в трех томах и полагающегося повышения гонорара. Но мог ли Гюго, который сам так долго сопротивлялся собственному проекту, просить дополнительных денег?
Находка рукописи Арма на Сове позволяет увидеть все в новом свете. Приключения, которые описывает Сове, разворачиваются на том же фоне, что и роман Гюго, но эта история быстро развивается, скрываясь в тени знаменитого произведения Гюго. Поэтому, когда мне было предложено опубликовать эти записи, название «В тени Нотр-Дама» подошло как нельзя лучше.
Но кто теперь более правдив — Виктор Гюго или Арман Сове? Возможно — ни тот, ни другой. Ведь Сове сам признается, что умолчит по понятным причинам о некоторых вещах. Все же его записи кажутся более достоверными, чем роман Виктора Гюго — «Собор Парижской Богоматери» подвергался критике за ошибки и анахронизмы.
У Гюго прево Парижа выступает Робер д'Эстутвиль, который действительно получил этот титул. Но, поскольку он скончался в 1479 году, он вряд ли мог занимать этот пост в 1482 году — а именно тогда происходит действие романа Гюго. В 1482 году Жак д'Эстутвиль давно пошел по стопам отца, на что совершенно справедливо указывает Сове.
Вообще, год 1482, который Гюго упоминает даже в подзаголовке своего романа, — просто неверен. Из рукописей Гюго следует, что он первоначально хотел разместить действие романа годом позже, и многие ссылке в тексте указывают потом на 1483 год. В разговоре двух героев романа упоминается холодная зима 1480 года — «три года назад». И фламандское посольство, которое после смерти Марии Бургундской должно было устроить помолвку дофина Франции с Маргаритой Фландрской, могло состояться лишь в январе 1483 года, а не годом раньше в Париже — хотя бы потому, что Мария Бургундская умерла лишь в марте 1482! После нее в Арраском договоре в декабре 1482 года было принято решение о помолвке, которая подтверждена под присягой в январе 1483 года в присутствии фламандских послов, Людовика XI и его сына в Париже.
Но Гюго часто неточен в своих датировках. То, что коронация Людовика XI состоялась в 1461 году, как он пишет, еще верно. Но он потом добавляет — «итак, восемнадцать лет назад». Значит, действие романа перенесено в 1479 год (когда появление Роберта д'Эстутвиля было бы справедливо) — Гюго пишет: 29 марта был днем Святого Евстрахия. Но этот день празднуется по церковным календарям 20 сентября. И это — не единственные оплошности.
Следует упомянуть, что Гюго написал роман, а не научный трактат и что даты и факты в произведении не столь важны, как язык, действие, окраска, эмоции. Все это верно, и назойливые перечисления несоответствий были бы как раз мелочами, если бы не одно странное обстоятельство. Гюго провел долгие и подробные исследования для книги, и первоначально он определил верный 1483 год для действия романа. Дату смерти Марии Бургундской можно легко проверить по историческим хроникам, — так же, как дату заключения договора в Аррасе. Итак, Гюго осознанно передвинул действие романа. Из этого приходится заключить, что и многие иные несоответствия ведут… к намеренному запутыванию следов.
Теперь, когда мы знакомы с оригинальным манускриптом писца Армана Сове, мы можем, по крайней мере, примерно реконструировать события. Очевидно, что эта рукопись попала в руки Гюго. По ее сюжетам и на ее основе строился роман. Есть указания, что молодой Гюго находился в дружеских отношениях с потомками физика Иосифа Сове (1653-1716, он ввел понятие «акустика»). А тот, в свою очередь, мог быть потомком нашего Армана Сове. Так записи Армана, вероятно, и дошли до Гюго. Автор был слишком молод, когда писал «Собор», но уже считался известным писателем, а в 1825 году стал кавалером Почетного Легиона. Несмотря на свою юность, он был человеком, которому можно доверить тайну Армана Сове.
И со всем воодушевлением юности он принялся за работу, изучая общественно-исторический фон невероятного рассказа Армана. Он нашел издателя Госселена. А потом произошло что-то, заставившее его сомневаться. Возможно, он лишь тогда узнал, что материал чрезвычайно актуален? Быть может, его исследования были потревожены поздними наследниками истинно «чистых» или дреговитов? Или же он понял, что опасность для человечества, которая находилась в силе солнечного камня, все еще существовала? Вероятно, ему потребовалось время, чтобы замести следы — и в Париже, и в рукописи Армана. Поэтому последовали многочисленные изменения в датах и ходе действия. Ведь в нем не существует прямой связи ни с солнечным камнем, ни с machina mundi — пожалуй, нет даже скрытого намека.
Гюго пишет в своем романе «о монахе-привидении, который бродил по ночному Парижу» и заставляет отца Фролло сказать Эсмеральде немного необоснованно: «Рок схватил тебя и бросил в ужасные колеса машины, которые я построил в темноте». И, словно указание было еще недостаточно четким, Гюго говорит о занятиях Фролло алхимией и надписи «АЫАГКН», которую Гюго якобы или действительно видел еще на стене кельи в Нотр-Даме. Была ли это ведьмовская кухня Фролло?
Если Гюго дает такие подробные указания на мрачные коллизии Фролло, почему он делает из Оливье де Дэна подручного короля Людовика, а не столь мрачную фигуру, которую Арман разоблачил как «дьявола»? К чему все эти изменения значимости в романе Гюго, намеки и полуправда? Чтобы запутать следы одних (дреговитов?), но другим (истинно чистым) дать достаточные указания?
Мы можем только догадываться обо всем.
Бегство Виктора Гюго
В 1851 году Виктор Гюго был вынужден покинуть Францию. На то была всем известная причина, но могла быть и тайная. Известная причина ясна — враждебность к Луи Наполеону Бонапарту, который в декабре 1851 года занял пост президента благодаря государственной интриге, а уже в следующем году провозгласил себя императором Наполеоном III. Через Брюссель в 1852 году Гюго попал на остров Джерси, а в 1855 году отправился в окончательную ссылку на соседний остров Гернси. Этот британский остров на время господства Наполеона III стал на пятнадцать лет убежищем для Гюго. И когда парижский узурпатор предложил ему в 1859 году амнистию, поэт остался на «гостеприимных и свободных скалах», как он однажды назвал Гернси. Остался только из упрямства по отношению к императору Наполеону, из верности делу республиканцев — или также и по другой, скрытой причине? Бежал ли Гюго от темной силы, более ужасной, чем новый режим?
В 1856 году Гюго покупает «Отвиль-Хауз», небольшой участок земли в столице Гернси Сент-Питер-Порте. Оттуда он мог видеть не только гавань, но при хорошей погоде наблюдать и море — до самого французского берега С этой целью Гюго построил обзорную площадку на крыше. Можно только гадать, кидал ли он отсюда тоскливые взгляды на свою родину или в ужасе ждал преследователя, который каждый день мог причалить к берегу в Сент-Питер-Порте. Этот преследователь мог оказаться наследником отца Фролло и Оливье Ле-Дэна.
Гюго проявил себя как увлеченный декоратор. Он велел перестроить весь дом так, что и сегодня он — аттракцион для туристов. Экскурсия по декорационным курьезам — это кульминация поездки в Сент-Питер-Порт. Нет ни одной стены и ни одного угла, ни одного стол или стула, на которых бы писатель не оставил печати своего своеобразного вкуса. Стены и потолки украшены фарфоровыми тарелками и мисками или дельфским кафелем. Но куда важнее тайники и ходы во всем доме и огромное количество зеркал (их — пятьдесят шесть), которые образуют изощренную систему, предвосхитившую нынешнее видеонаблюдение. С помощью зеркал Гюго мог подглядывать даже за задними углами дома.
Сошел Гюго с ума в ссылке? Ожидал ли он врага, который никогда не пришел? Или противник побывал уже там и незаметно вселил ужас в «Отвиль-Хауз»? Существуют рассказы о привидениях и спиритических сеансах, которые Гюго устраивал с посетителями и родственниками. Больше всего бросается в глаза и кажется ужасной судьба его дочери Адели, которая впала в глубокую депрессию уже на Гернси. У нее даже проявились признаки безумия, а позже она полностью поддалась болезни. В 1863 году Адель навсегда покинула остров. Возможно, бегство стало не только итогом ее безнадежной любви к британскому лейтенанту Алберту Пинсону, за которым она последовала в Канаду, где он женился на другой.
На первый взгляд, связывать все эти события с романом Гюго «Собор Парижской Богоматери» — несколько самонадеянно. Но одного нельзя забывать (наряду со всеми скрытыми указаниями) — если кто-то хочет войти в «Отвиль-Хауз», ему придется пройти через портал, украшенный терракотовыми фигурами из романа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85
Три года Гюго занимался исследованиями, изучал документы о средневековом Париже и посещал здания, которые сохранились из того времени. Без сомнения, он серьезно интересовался историей. Но роман рождался в чрезвычайно тяжелых мучениях.
15 ноября 1828 года Гюго заключил с издателем Шарлем Госселеном договор, в котором он передал ему на один год право издания запланированного романа за вознаграждение в размере четырех тысяч франков — огромную по тому времени сумму. Гюго обязуется сдать рукопись до 15 апреля 1829 года. Но потом без всяких на то причин он откладывает в сторону, сюжет, который первоначально буквально заворожил его. Он пишет вместо этого театральные пьесы и не может ничего предложить Госселену в оговоренные сроки, хотя Гюго — женатый человек и отец троих детей — очень нуждался в гонораре. Целый год издатель пытался привлечь к работе своего нерадивого автора все более настойчивыми письмами, и 5 июня 1830 года заключается, наконец, новый договор. Срок сдачи теперь назначен на 1 декабря того же года, и за каждую неделю просрочки Гюго должен платить договорную неустойку в размере тысячи франков — четверть всего гонорара!
28 июля 1830 года родилась на свет названная в честь матери Гюго дочь Адель (впоследствии ее жизнь была наполнена страданиями), и автору теперь нужно кормить дополнительный голодный рот. Несмотря на это, он до начала сентября не мог решиться приняться за работу. Гюго действительно должен был заставлять себя работать. То, что произошло в сентябре, позже так описала его жена Адель: «Он купил себе флакон чернил и невероятно огромный серый шерстяной плед, который укрывал его с ног до головы, убрал в шкаф свою выходную одежду, чтобы не поддаться искушению выйти в свет, и заперся со своим романом, как в тюрьме. Он был очень несчастлив».
Закутавшись в свой гигантский плед, Гюго сидел за работой у открытого окна на холодном осеннем воздухе. Наконец, он мог писать, словно принял некое решение перед уходом в «тюрьму» своего романа, преодолев прежнее отвращение, даже если при этом чувствовал себя «очень несчастным».
Но срок сдачи Гюго снова не сумел выдержать, однако, так как рукопись была готова в дальнейшем в январе 1831 года, ему простили договорную неустойку. В начале марта роман, наконец, был предъявлен Госселену, с середины месяца первое двухтомное издание продано. А до апреля роман был напечатан шестикратным дополнительным тиражом. Читатели набросились на книгу и лишь позже выяснили, что несмотря на внушительный объем, это неполный роман. Две следующие главы, дальнейшие теоретические рассуждения о науке и алхимии, архитектуре и книгопечатании, были якобы потеряны. Они появились, как говорит Гюго, лишь в 1832 году в трехтомном издании у нового издателя Рендуэля.
Исследователи творчества Гюго считают, что автор намеренно придержал эти главы из-за досады на Госселена, поскольку тот отказался от издания в трех томах и полагающегося повышения гонорара. Но мог ли Гюго, который сам так долго сопротивлялся собственному проекту, просить дополнительных денег?
Находка рукописи Арма на Сове позволяет увидеть все в новом свете. Приключения, которые описывает Сове, разворачиваются на том же фоне, что и роман Гюго, но эта история быстро развивается, скрываясь в тени знаменитого произведения Гюго. Поэтому, когда мне было предложено опубликовать эти записи, название «В тени Нотр-Дама» подошло как нельзя лучше.
Но кто теперь более правдив — Виктор Гюго или Арман Сове? Возможно — ни тот, ни другой. Ведь Сове сам признается, что умолчит по понятным причинам о некоторых вещах. Все же его записи кажутся более достоверными, чем роман Виктора Гюго — «Собор Парижской Богоматери» подвергался критике за ошибки и анахронизмы.
У Гюго прево Парижа выступает Робер д'Эстутвиль, который действительно получил этот титул. Но, поскольку он скончался в 1479 году, он вряд ли мог занимать этот пост в 1482 году — а именно тогда происходит действие романа Гюго. В 1482 году Жак д'Эстутвиль давно пошел по стопам отца, на что совершенно справедливо указывает Сове.
Вообще, год 1482, который Гюго упоминает даже в подзаголовке своего романа, — просто неверен. Из рукописей Гюго следует, что он первоначально хотел разместить действие романа годом позже, и многие ссылке в тексте указывают потом на 1483 год. В разговоре двух героев романа упоминается холодная зима 1480 года — «три года назад». И фламандское посольство, которое после смерти Марии Бургундской должно было устроить помолвку дофина Франции с Маргаритой Фландрской, могло состояться лишь в январе 1483 года, а не годом раньше в Париже — хотя бы потому, что Мария Бургундская умерла лишь в марте 1482! После нее в Арраском договоре в декабре 1482 года было принято решение о помолвке, которая подтверждена под присягой в январе 1483 года в присутствии фламандских послов, Людовика XI и его сына в Париже.
Но Гюго часто неточен в своих датировках. То, что коронация Людовика XI состоялась в 1461 году, как он пишет, еще верно. Но он потом добавляет — «итак, восемнадцать лет назад». Значит, действие романа перенесено в 1479 год (когда появление Роберта д'Эстутвиля было бы справедливо) — Гюго пишет: 29 марта был днем Святого Евстрахия. Но этот день празднуется по церковным календарям 20 сентября. И это — не единственные оплошности.
Следует упомянуть, что Гюго написал роман, а не научный трактат и что даты и факты в произведении не столь важны, как язык, действие, окраска, эмоции. Все это верно, и назойливые перечисления несоответствий были бы как раз мелочами, если бы не одно странное обстоятельство. Гюго провел долгие и подробные исследования для книги, и первоначально он определил верный 1483 год для действия романа. Дату смерти Марии Бургундской можно легко проверить по историческим хроникам, — так же, как дату заключения договора в Аррасе. Итак, Гюго осознанно передвинул действие романа. Из этого приходится заключить, что и многие иные несоответствия ведут… к намеренному запутыванию следов.
Теперь, когда мы знакомы с оригинальным манускриптом писца Армана Сове, мы можем, по крайней мере, примерно реконструировать события. Очевидно, что эта рукопись попала в руки Гюго. По ее сюжетам и на ее основе строился роман. Есть указания, что молодой Гюго находился в дружеских отношениях с потомками физика Иосифа Сове (1653-1716, он ввел понятие «акустика»). А тот, в свою очередь, мог быть потомком нашего Армана Сове. Так записи Армана, вероятно, и дошли до Гюго. Автор был слишком молод, когда писал «Собор», но уже считался известным писателем, а в 1825 году стал кавалером Почетного Легиона. Несмотря на свою юность, он был человеком, которому можно доверить тайну Армана Сове.
И со всем воодушевлением юности он принялся за работу, изучая общественно-исторический фон невероятного рассказа Армана. Он нашел издателя Госселена. А потом произошло что-то, заставившее его сомневаться. Возможно, он лишь тогда узнал, что материал чрезвычайно актуален? Быть может, его исследования были потревожены поздними наследниками истинно «чистых» или дреговитов? Или же он понял, что опасность для человечества, которая находилась в силе солнечного камня, все еще существовала? Вероятно, ему потребовалось время, чтобы замести следы — и в Париже, и в рукописи Армана. Поэтому последовали многочисленные изменения в датах и ходе действия. Ведь в нем не существует прямой связи ни с солнечным камнем, ни с machina mundi — пожалуй, нет даже скрытого намека.
Гюго пишет в своем романе «о монахе-привидении, который бродил по ночному Парижу» и заставляет отца Фролло сказать Эсмеральде немного необоснованно: «Рок схватил тебя и бросил в ужасные колеса машины, которые я построил в темноте». И, словно указание было еще недостаточно четким, Гюго говорит о занятиях Фролло алхимией и надписи «АЫАГКН», которую Гюго якобы или действительно видел еще на стене кельи в Нотр-Даме. Была ли это ведьмовская кухня Фролло?
Если Гюго дает такие подробные указания на мрачные коллизии Фролло, почему он делает из Оливье де Дэна подручного короля Людовика, а не столь мрачную фигуру, которую Арман разоблачил как «дьявола»? К чему все эти изменения значимости в романе Гюго, намеки и полуправда? Чтобы запутать следы одних (дреговитов?), но другим (истинно чистым) дать достаточные указания?
Мы можем только догадываться обо всем.
Бегство Виктора Гюго
В 1851 году Виктор Гюго был вынужден покинуть Францию. На то была всем известная причина, но могла быть и тайная. Известная причина ясна — враждебность к Луи Наполеону Бонапарту, который в декабре 1851 года занял пост президента благодаря государственной интриге, а уже в следующем году провозгласил себя императором Наполеоном III. Через Брюссель в 1852 году Гюго попал на остров Джерси, а в 1855 году отправился в окончательную ссылку на соседний остров Гернси. Этот британский остров на время господства Наполеона III стал на пятнадцать лет убежищем для Гюго. И когда парижский узурпатор предложил ему в 1859 году амнистию, поэт остался на «гостеприимных и свободных скалах», как он однажды назвал Гернси. Остался только из упрямства по отношению к императору Наполеону, из верности делу республиканцев — или также и по другой, скрытой причине? Бежал ли Гюго от темной силы, более ужасной, чем новый режим?
В 1856 году Гюго покупает «Отвиль-Хауз», небольшой участок земли в столице Гернси Сент-Питер-Порте. Оттуда он мог видеть не только гавань, но при хорошей погоде наблюдать и море — до самого французского берега С этой целью Гюго построил обзорную площадку на крыше. Можно только гадать, кидал ли он отсюда тоскливые взгляды на свою родину или в ужасе ждал преследователя, который каждый день мог причалить к берегу в Сент-Питер-Порте. Этот преследователь мог оказаться наследником отца Фролло и Оливье Ле-Дэна.
Гюго проявил себя как увлеченный декоратор. Он велел перестроить весь дом так, что и сегодня он — аттракцион для туристов. Экскурсия по декорационным курьезам — это кульминация поездки в Сент-Питер-Порт. Нет ни одной стены и ни одного угла, ни одного стол или стула, на которых бы писатель не оставил печати своего своеобразного вкуса. Стены и потолки украшены фарфоровыми тарелками и мисками или дельфским кафелем. Но куда важнее тайники и ходы во всем доме и огромное количество зеркал (их — пятьдесят шесть), которые образуют изощренную систему, предвосхитившую нынешнее видеонаблюдение. С помощью зеркал Гюго мог подглядывать даже за задними углами дома.
Сошел Гюго с ума в ссылке? Ожидал ли он врага, который никогда не пришел? Или противник побывал уже там и незаметно вселил ужас в «Отвиль-Хауз»? Существуют рассказы о привидениях и спиритических сеансах, которые Гюго устраивал с посетителями и родственниками. Больше всего бросается в глаза и кажется ужасной судьба его дочери Адели, которая впала в глубокую депрессию уже на Гернси. У нее даже проявились признаки безумия, а позже она полностью поддалась болезни. В 1863 году Адель навсегда покинула остров. Возможно, бегство стало не только итогом ее безнадежной любви к британскому лейтенанту Алберту Пинсону, за которым она последовала в Канаду, где он женился на другой.
На первый взгляд, связывать все эти события с романом Гюго «Собор Парижской Богоматери» — несколько самонадеянно. Но одного нельзя забывать (наряду со всеми скрытыми указаниями) — если кто-то хочет войти в «Отвиль-Хауз», ему придется пройти через портал, украшенный терракотовыми фигурами из романа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85