- Что отмечаем-то? - спрашивает Чужак.
- Как что? - говорю. - Емельянова поминаем, Николая Аристарховича.
- И больше никого?
- А кого ещё поминать-то? - изумился я.
- Ну, например, деваху какую-нибудь молодую...
Я совсем обмер. Если бы в голове не шумело, то они бы заметили, конечно, что у меня коленки затряслись. Но сквозь мою похмельную заторможенность фига с два что ещё разглядишь!
- Что за деваха? - с тревожным подозрением спрашивает Зинка.
- Да так, - отвечает Чужак. - Яков твой взял то, что ему не принадлежит, вот пусть и вернет теперь, без шума и пыли.
Зинка руками всплеснула.
- Так я и знала!.. Украл он эти деньги - украл, подлец! И надумал, главное, у кого воровать - видно, последние мозги пропил! Нате, забирайте все, только нас не трогайте!..
Вытаскивает из тайника тысячу рублей и бухает на стол.
У Горбылкиных глаза жадным огнем полыхнули, Колька Смальцев тоже малость напрягся, а остальные переглянулись с недоумением.
- Тоже мне, деньги!.. - хмыкнул тот из городских, который Владимир. И пренебрежительно рукой махнул. - Да уберите вы их, нужны они нам!.. - и улыбнулся вдруг. - Твой муж их заработал, по-честному. Это мы засвидетельствовать можем. И не деньги нам нужны, а надо знать, кто ему работу заказывал. И куда... и куда заказчик эту работу ему доставить велел.
- Да кто ж его знает!.. - в сердцах бросила Зинка, сгребая деньги со стола и опасливо косясь на Горбылкиных: дошло, что глупость сделала, деньги при них доставши, и что теперь Виталик может любую пакость нам отмочить, чтобы до них добраться. А дядя будет его, конечно, на пакости подзуживать, при этом оставаясь в тени. - Говорит, баба какая-то! Так ведь он спьяну соврет, недорого возьмет.
- Баба? - тот городской, который Николай, нахмурил брови. - Что за баба?
Я молчу. Я понимаю, что так и так влип. Не сказать - они меня пришьют. Сказать - неизвестно, что со мной потом эта Татьяна сделает. По тому, что я видел, она покруче всех этих будет, вместе взятых, и, к тому же, и у неё дополнительная сила может быть, в засаде спрятанная. Так что ещё неизвестно, чья возьмет, когда они на эту Татьяну наедут, с моей подсказки.
И тут Владимир вдруг рассмеялся и хлопнул меня по плечу.
- Так Якову Михалычу добавить надо, верно? За хорошим столом и разговор пойдет легче. Вот и посидим! - и к Кольке Смальцеву поворачивается. - Смаля, вот тебе ключи от машины, волоки сумки.
- Может, я схожу помогу? - подскочил Виталик Горбылкин.
- А ты сиди! - резко осадил его Владимир. - И ты тоже присядь, отдохни, - велел он его дяде.
И тут до меня доходит, что Горбылкины у них навроде пленников. А когда это дошло, то доперло и другое, я ведь краешком ума все удивлялся, с чего таким крутым ребятам Горбылкиных в подмогу брать: что-то краденое продала "таджичка" Горбылкину, и засыпался он на попытке продать это краденое в городе, перед какими-то крутыми засыпался, и взяли они его самого и его племянника в оборот, чтобы выяснить, какие отношения их с "таджичкой" связывали. И не отпустят, пока душу из них не вытрясут.
Интересно, что это было такое, что "таджичка" умыкнула? Во-первых, что-то очень узнаваемое, во-вторых, что-то очень ценное. Типа той косметики, которую я видел.
Или - ещё вариант - сама "таджичка" выложила под пытками про всех людей, с которыми дела вела.
Но если они теперь окружение "таджички" мелким гребнем прочесывают, то, значит, и на Ирку наехали, и на Генку Шиндаря. И можно многое на них валить, с них уже не убудет.
Вот приблизительно такие мысли у меня крутятся. А Колька Смальцев уже тут возвращается, большие тяжелые сумки волочит.
- Да оставь ты ружье! - говорит Николай Константину, который так и стоит у двери с ружьем в руках и, разинув рот, наблюдает за всем происходящим. Еще бы, такие лихие повороты совершаются! - И помоги матери на стол накрывать. Знатных гостей и принимать надо знатно.
И, значит, из одной сумки появляются пятнадцать бутылок хорошей водки - пятнадцать, это ж обалдеть можно! - а из другой всякая фирменная жратва: тут тебе и ветчинки с копчеными колбасками, уже в упаковочку и в нарезку, и сыры всякие, тоже ломтиками нарезанные и запечатанные, и банки заграничной селедки в винном соусе, и коробка большая пластмассовая, которая чем-то вроде термоса оказалась, как её открыли, так из неё шашлычный дух повалил, и шашлык (я так прикинул, килограмма четыре в такую коробку входит) оказался совсем горячим, выходит, держит она температуру, коробка эта. И многое другое, чего я в жизни не пробовал и даже по названиям не знаю. Про лимоны-апельсины я уж не говорю.
Я так и сижу, обалделый, а Зинка с Константином хлопочут, стол в комнате накрывают. С посудой у нас плоховато, но у этих и посуда оказалась своя: все эти пластиковые тарелки, стаканы и вилки с ножами, пачками в целлофан запечатанные. А Владимир смеется:
- Вы не думайте, мы не всегда такие запасливые. Просто думали сегодня на природе отдохнуть, да не сошлось.
А я за Горбылкиными краем глаза слежу - и вижу, что даже такой стол им не очень-то в радость. Выходит, прав я: сцапали их и держат за яйца, и они не чают, как из этой передряги вырваться, навроде моего. А что Виталик Горбылкин тоже угрозы выкрикивал, так это он перед крутыми пытался выслужиться: вдруг отпустят, за то, что он такой хороший?
В общем, расселись мы в итоге вокруг стола, все малость напряженные мне показалось, что даже в городских напряжение чувствуется, а в Чужаке и Смальцеве оно точно есть, о прочих, меня включая, и не говорю, и Николай первый стакан поднял:
- Ну, будь здоров, Яков Михалыч, со знакомством! И всему семейству твоему здравия желаю!
Выпили мы, и, как в желудке опять затеплилось, так тут и надежда теплиться стала: выходит, очень я им нужен, раз они меня так обхаживают. Может, не только пронесет, но и ещё деньжат подзаработаю?
А со второго стакана опять внутри засвербило: вот, сижу я с людьми, которые молодую девку зверски замучили, глазом не моргнув, и за которыми неизвестно, какие ещё дела числятся такого рода, и здравия им желаю, как и они мне, так ведь, взбреди им что в голову, они сразу после очередного стакана милость на гнев вновь сменят и вырежут нас всех как цыплят... А Владимир ко мне наклоняется и тихо спрашивает:
- Так куда ты девку спрятал, а?
Я в этот момент какую-то особую колбаску пробовал - так кусок колбасы и повис у меня изо рта, когда я застыл после этого вопроса. А он, увидев это, хлопнул меня по плечу:
- Ладно, дожуй, после следующего стакана ответишь.
И вместе мы с ним по стакану хватанули, отдельно от всех. Только Николай, вижу, на нас посматривает, интересуется, настала пора вступать ему в разговор или нет.
Зинка и Константин, вижу, малость расслабились. Они ж так понимают, что меня эти проблемы не касаются, раз от меня только и требуется, что одним бандюгам на других указать. А я никак в толк взять не могу, почему они меня потчуют, почему за глотку не возьмут да не тряхнут. Может, лишнего шума не хотят? Все равно, скажу я вам, слишком жирно для меня получается. Что я за важная персона такая, которую нужно заморскими деликатесами упихивать? Или - другое сравнение мне в голову пришло - может, я нечто вроде гуся или борова, которых к зиме надо самым лучшим откармливать, чтобы, когда зарежут, мясо получше было? Вот сейчас вытрясут они из меня, что им надо - и прощай вся любовь, под нож меня, ровно того борова или гуся.
А, ладно, думаю, двум смертям не бывать, одной не миновать, так уж гульнем напоследок!
- Константин! - крикнул я. - Сбегай к Лехе за гармонью, только его самого сюда не води, даже если очень настаивать станет!..
С пьяным Лехой сладу нет, он нам все веселье поломает, факт, если вопрется. Или скулить зачнет, или одеяло на себя тянуть, а то и в драку полезет. Но, ничего не попишешь, гармонь только у него и осталась, моя-то гикнулась.
А гармонист я хороший. Вот только редко играть доводится.
Константин встал, чтобы идти. Чужак дернулся было, чтобы его остановить, но двое городских его взглядом успокоили: мол, пусть сходит парень, все нормально.
Выходит, "арест" только Горбылкиных касается. Интересно, что они натворили? А Виталик, который возле меня сидит, уже минут десять мне что-то трендит, о своем толкует, в правое мое ухо, пока мое левое к Владимиру повернуто.
- А если что, то я тебе всегда... - тянет он. - Все ведь тут свои, а мне позарез надо...
Я смутно уразумел, что это он в долг просит. Надеется свой кусок от тысячи рублей отщипнуть. И, разумеется, чем больше, тем лучше.
- Да иди ты, Виталик... - говорю я.
Он сразу начал бледнеть и заводиться. Ну, оно и понятно: псих, придурок.
- Я ж тебе от всей души, а ты... Ты понимаешь, с кем связался? Без меня не выпутаешься, за то и прошу. Я ведь сумел их перехитрить, вот, смотри... - и, отклонившись чуть, показывает мне финку, в сапог спрятанную. - Всех распишу, если дядя сигнал подаст... - и вдруг в его глазах злоба полыхнула, и он процедил. - А тебя, суку, в первую очередь, если не поделишься!..
А с него станется на рожон полезть. Хотя куда и кого ему "расписывать", когда он уже поплыл? Так он не соображает, нас ведь всех под монастырь подведет, если кого из "гостей" - в первую очередь, одного из городских бандюг - пырнет ножом. На один удар времени у него хватит... Но потом!..
Я быстренько вокруг стола взглянул, не заметил ли кто его выкрутасов. Но нет, слава-те Господи. Чужак и Смальцев о чем-то своем промеж собой говорят, закрасневшаяся Зинка со старшим Горбылкиным речи ведет, а Владимир и Николай как раз в это время перешептывались парой слов.
Вот уж воистину, думаю, по Высоцкому, по Владим Семенычу: "И затеялся смутный чудной разговор, Кто-то водку хлестал, кто-то песни орал, А припадочный малый, придурок и вор, Острый нож из-под скатерти мне показал..." Правильно цитирую? По-моему, правильно, если где-то в слове и ошибся, то это неважно.
А тут Николай наклоняется ко мне через стол и тихо спрашивает, эстафету у Владимира перенимая:
- Так что там все-таки случилось, с девкой-то?
И при этом полный стакан водки мне льет.
Я стакан осушил, губы вытер, постарался припомнить, что мне за вопрос задали. Напрягся, вспомнил - и сам вопрошаю, поскольку уже перестаю соображать, где я, с кем беседую и на каком я свете.
- С которой из девок?
- Выходит, их несколько было? - это уже Владимир спрашивает, и голос его почему-то совсем издалека до меня доносится, будто сквозь комариный звон.
- Ну да... - говорю я. Я у самого одно желание: мордой в тарелку не упасть. - Одна, которую я выкопал... И другая, которая поручила мне ту, другую выкопать, и деньги заплатила...
Сам слышу, что, вроде, что-то не то говорю, но мне бы хоть как языком ворочать..
- И где она? Та, другая? - Николай продолжает допрос.
- Какая? Которую я выкопал? Не знаю.
- Нет, та, которая поручила тебе её выкопать.
- Дома, небось, где же еще.
- И где её дом?
- А будто вы не знаете? - удивился я.
- Тот самый дом? И она - хозяйка? Настоящая хозяйка, не поддельная?
- Да мне откуда знать, поддельная она или нет? - возразил я. Представилась как самая что ни на есть натуральная.
Владимир мигнул Чужаку, вроде как, и тот встал и к выходу пошел, прервав треп со Смальцевым. В дверях столкнулся с Константином, который гармонь мне тащил.
- На, батя, держи, - говорит он, пропустив Чужака на улицу и подходя ко мне. - А от Лехи еле отбоярился. Так и рвался к нам заползти. Я уж внушил ему, что у нас гости, с которыми давно не виделись, и поэтому посторонних не нужно...
- Эх! - говорю я, как сын гармонь мне подал. - Погуляем от души, ведь на том свете не загуляешь!
И тронул гармонь, развел, первые аккорды взял. Ох, запела, родимая!
- Чего исполнять-то? - спрашиваю.
- Со слезой давай! - требует Зинка.
И все остальные поддакивают.
- Что-нибудь душевное, - городские бандюги говорят. - Вроде Михаила Круга. Слыхал такого?
- Да я новых не знаю, - отвечаю я, сам удивляясь, откуда, стоило гармонь в руки взять, чистота в речи появилась и язык заплетаться перестал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51