Говорят вам, мы выиграли шлем.И смотрите в карты,когда объявляете.
- Будь у вас мои карты...
- Я вам говорил, нечего морочить мне голову этими глупостями. Хотя бы раз признайте себя виноватым, это все, чего я прошу. Сознайтесь, что ничего не понимаете в бридже.
- Я сделаю гораздо больше.
Он так завел меня, что я никак не мог попасть в свой карман и вытащить пачку ассигнаций.
- У меня пятьсот пятьдесят? Вот пять долларов. И отныне мы сможем обходиться без неприятных споров , и я буду оплачивать вам свои промахи так, как вы сочтете нужным. Это не составит труда.
- Вы заплатите мне? Моими деньгами?
Долгое сотрудничество научило меня понимать этот тон. Отказываясь от дискуссии, он берет нож для резки бумаги и пробует лезвие на своем пальце.
- Вы собираетесь поставить меня на место моими же деньгами?
- Моими, Чарли, - ответил я, бросая пять долларов на середину стола, чтобы он забрал их или оставил. - Вот так.
- Господи, - восклицает Джоан. - Веселенькие разговоры! Мы играем в карты, или нет?
Макманус ничего не слышит. Он наклоняется ко мне, указательным пальцем тычет меня в грудь.
- Мои деньги, дорогуша. Потому что лишь вчера бухгалтер приходил плакаться мне в жилетку. Номер 310 в отеле "Критерион". Десять месяцев по триста долларов в месяц. Три тысячи долларов моих денежек. Вы отлично знаете, что я не собираюсь вычитать из вашего жалования, но ваша щедрость в расходовании моих денег начинает выводить из себя!
- Чарли, этот счет из отеля...
- Да? Что? Не хотите ли вы сказать, что заключали сделки в этом захудалом отеле?
Внезапно Джоан вскакивает и выходит из комнаты. Слышно, как кухонная дверь ударяется о холодильник. Я встаю и смериваю Макмануса взглядом.
- Вы достаточно неплохой игрок в бридж, но зато истинный чемпион по грязным делишкам, Чарли.
Впервые ответа не последовало. Что он мог ответить?
Джоан склонилась над кухонным столом, опираясь на свои сжатые кулаки, понурив голову.
- Джоан, послушай. Прежде чем пуститься во все тяжкие, я хочу, чтобы ты поняла: я использовал номер для дел издательства, и только. Ты же знаешь Чарли. Когда он в агентстве, контора превращается в кастрюлю-скороварку. Единственное решение, какое я смог найти, - снять номер в квартале поблизости, чтобы спокойно поработать днем. Овчинка стоила выделки, даже если бы я платил из своего кармана. Клянусь тебе, Джоан, это правда.
Она поднимает голову.
- Я хочу увидеть этот номер. Немедленно. Проводи их, а потом мы отправимся в этот отель.
- В час ночи? Это бессмысленно. Послушай, Джоан, завтра. Завтра, прямо с утра...
- Тотчас, с тобой или без тебя, я немедленно отправляюсь посмотреть этот номер.
- И что ты рассчитываешь там найти? Или скорее кого ты думаешь там найти?
- Я найду там то, что ты оставил. О, Бог мой, ты болен. Болен. И не хочешь лечиться. Ты никогда не пытался вылечиться.
Север, юг, запад и восток, решетки стучат и захлопываются.
- Джоан, я пытался. Господи Иисусе, физические потребности - не из тех вещей, от которых можно избавиться чудесным усилием воли. Ты это знаешь. Если бы ты предоставила мне немного больше времени...
- Нет. Завтра мы с Ником переезжаем к родителям. В понедельник я отправлюсь к адвокату на консультацию по процедуре развода.
- Ты отдаешь отчет о том, что станет с Ником после разговора об этом?
- А ты отдаешь отчет о том, что только что сделал со мной?
- Послушай. Надо набраться терпения. Нику нужно время. Его надо подготовить. Мы можем дать ему понять, что разойдемся, но пока будем вместе. Он заслуживает хотя бы снисхождения, Джоан. Неделю. Восемь дней.
- Неделя, - вздыхает устало она. - А потом я скажу ему, что все кончено.
- Я скажу ему сам. Можешь не беспокоиться. Я сделаю это как можно мягче.
- И сознавая, что это действительно прощание навсегда.
- О нет!
Она с ужасом смотрит на меня.
- Неужели ты хотя бы на миг представлял, что я позволю тебе...
Она умолкла. Если даже она и хотела что-то добавить, то не находила слов.
- Разрешить мне что? Ты отлично знаешь, что это не заразно.
Я приблизился, взял её кулачки в свои ладони и сжал их, продолжая умолять:
- Давай поймем друг друга. Сейчас же. Если ты лишишь меня права встреч, я не отвечаю за то, что произойдет. У всех есть пределы терпения, и у меня тоже. Для меня на свете есть только сын. Если ты его у меня вырываешь, даже подыскав самую безобидную причину его исчезновения из моей жизни, ты кладешь голову на плаху. Поняла?
Я сжимаю кулачки изо всех сил, она корчится от боли.
- Пит, отпусти! Ты делаешь мне больно.
Я разжимаю ладони.
- Думаю, теперь ты поняла.
- Ну вот, господин председатель, - удовлетворенно заявляет Гольд. Дело раскрыто.
- Правда?
Гольд загибает пальцы.
- Эта сцена показывает нам вначале, что он мог совершить акт насилия против того, кто пытается разлучить его с сыном. Теперь, два года спустя после развода, его страсть к Вивьен улеглась и он признает, что она разбила его семью. И сегодня, вернувшись раньше обычного, чтобы встретить сына, он находит Вивьен у себя, готовую к действию. Кто мог впустить ее? Только служанка. Если заговорит служанка, у него будут неприятности с бывшей женой. Она имеет на это все права и может полностью забрать сына из его жизни. Он ссорится с Вивьен, обвиняет её, и не совладав с собой её убивает. Как я сказал, дело совершенно ясное.
- Есть ли у вас отвод к этому резюме ситуации?
- Нет.
- Вы, может быть, не заметили этого, Пит, но нам необходимо выслушать свидетеля.
- Больше нет нужды в свидетелях. Гольд все объяснил, рассказал все так, как было.
- Это вы отобрали присяжных, Пит. Согласно правилам этого трибунала, все присяжные должны быть выслушаны.
- Еще один закон, навязываемый вами? Господи! Я вам повторяю, больше нет нужды в свидетельских показаниях. Я больше не желаю ничего слышать.
Он не обращает внимания и показывает пальцем на восковой манекен, последний в ряду.
- Вы, юная особа.
Она ласкает щеку моего отца, отклеивается от него и поднимается. Она высокая, рыжая, со вздернутым носом, голубыми глазами, пухлыми губами, накрашенными блестящей красной помадой, и подведенными карандашом глазами. Волосы поддерживает сеточка. Она очень молода, с фигурой подростка.
- Да, господин судья?
В её голосе намек на гундосый акцент янки, слегка перекрывающий акцент южанки. Надо родиться и воспитываться на юге Флориды, чтобы узнать эту смесь. Акцент фермеров графства Дейв.
- Ваше имя, мадмуазель?
Она кивает в мою сторону. В жесте сквозит чудовищное отвращение.
- Ему нравится называть меня Вивьен, судья. Как ту, которая играла в "Унесенных ветром". Это она, должно быть впервые увлекла его. А затем ей стала я.
- Вы хорошо знаете обвиняемого?
- Я провела с ним минут десять, когда он был ребенком, в Майами, и вы хотите, чтобы я его хорошо знала? Но говорят, что он никогда не смог выбросить меня из своей тупой головы. Ибо он - захудалый актеришка, судья, если вы улавливаете, что я хочу сказать. А я - девушка его мечты, которой он хотел бы обладать.
- Итак, ваше имя Дэдхенни...
- Это не имя, судья. Это его старшая сестра сказала ему, кто я такая, когда он впервые увидел меня на Фледжер стрит.
Прямо посреди Фледжер стрит. Вся из ног и зада. Моя сестра шепчет мне на ухо:
- Это курочка папы!
Вивьен. Курочка папы. Dad's Henny. Дэдхенни.
Я с ненавистью смотрю на нее.
- Вы лжете! Она мертва! Я убил её. Вы знаете, что я убил ее!
Она ответила мне, чеканя слова.
- Маленький шалун! Теперь ты знаешь, кто ты есть! Никому не нужный извращенец.
- Нет!
Внезапно вся комната и все находящиеся в ней деформируются и блекнут. Я кричу.
- Подождите!
Ванная комната.
Окровавленная ванная комната. Кровавая.
Я лежу на бельевой корзине, как мертвая лань на крыле автомобиля. Затмение. Я вижу в большом зеркале на двери... Затмение. Один глаз. Когда я упал, парик слетел и закрыл другой глаз. Но я смог увидеть, что ручеек крови на отражении моей щеки увеличился в ширину и капля за каплей стекает по корзине. Все быстрее и быстрее.
Eli, Eli, lama sabachthani. Пять раз попасть в точку из револьвера с двадцати метров. Не попасть в цель под самым носом.
У меня впервые палец окаменел на спусковом крючке.
Я сунул дуло револьвера себе в рот, как карамельку, и оставил его там. Я так и остался с парализованным пальцем на курке. Боже! Если бы я нажал его, то даже не почувствовал бы, как пуля входит в мозг. Но я не смог. Эрнест Хемингуэй смог проделать это с охотничьим ружьем; я не способен с револьвером 38 калибра. Но это должно свершиться! Отлично, убираю оружие, ствол измазан слюной, приставляю его к сердцу. Нажимаю курок. Господи Иисусе! Это огненный шар вошел в мою грудь.
Мертв? Еще нет. Агонизирую. Медленно, медленно. Как тот осьминог, которого ты убил одной пулей в голову. Только он продолжил сражаться на земле до тех пор, пока ты не дал зарезать его Нику. Его первого. Крещение кровью. Зеленоватого цвета.
- Тебе плохо с сердцем, Ник?
- Немного. Но это пройдет. Я думаю, что это нормально для первого раза.
Двенадцать лет. Двенадцать лет и потрясающее хладнокровие.
Пятница.
Святая пятница.
Завтрак. Полчашечки черного кофе, половина сигареты, три таблетки. "Метамфетамин гидрохлорида согласно рецепту врача". Возбуждающие для ускоренного преодоления депрессии за ночь дали задний ход. Офелия вынимает пылесос из платяного шкафа и долго изучает кнопку включения. Десять лет, и она все ещё спрашивает себя, что произойдет, если нажать на эту кнопку.
Джоан заявила в кабинете у адвоката.
- Еще одно. Я хочу, чтобы Офелия была там всякий раз, когда Ник идет туда. Каждый уикэнд, с пятницы до воскресения.
Ей не надо было обрисовывать мне картину.
- Ты хочешь, чтобы она стала надсмотрщиком, чтобы она защищала нашего сына от меня? Нет вопросов.
Ирвин Гольд заметил.
- Он может быть прав, миссис Хиббен. Почему бы не выработать компромисс, позволяя ей приходить туда в пятницу?
- "Он может быть прав, миссис Хиббен. К чему терять время, перечитывая мелкие буквы, миссис Хиббен, если вы и я можем быть в этот момент уже у меня и дать себе волю? Я ещё крепок, беби. Не надолго, но крепок".
Три таблетки.
У всех нас свои фантазии. Ленни Брюс воображает, что наркотик в венах заставляет его прыгать. Ложь. То, что он действительно любит, - это жгут на руке, иголку, образ злого мальчишки, копающегося в респектабельном заду. Разрушитель. Разрушающий все подряд и размещающий на обломках фаллос на всеобщее обозрение. Суета, и только.
Я отговорил Ника от обожания Ленни. Он купил себе два его диска, беспрестанно проигрывает их, выучил их наизусть. Я рассказал ему о смертельной бледности насмерть исколовшегося в луже блевотины.
- Ты понимаешь, Ник, нет нужды восхищаться тем, что представляет Боб Хоуп, чтобы представить мерзость Ленни Брюса.
Отличный аргумент. Конец новой фазы. Нет больше дисков Ленни Брюса в квартире.
Три таблетки.
Святая пятница.
Рабочий день для католиков из агентства. Отпуск за свой счет. Но неявки отмечаются. Не являются, чтобы показать, что любят Папу, или приходят чтобы демонстрировать любовь к работе? Вначале было много отсутствующих. Теперь, кажется, отсутствуют все. И тем хуже для Папы.
Папа Джулиус. Дедушка Джулиус, святой с Бродвея.
- Если будет мальчик, назовем его Джулиан, - говорит Джоан.
- Он должен родиться в начале декабря. Мы назовем его Николас, отвечаю я.
Его назвали Николас Джулиан. Но он никогда не писал второе имя. Ему сделали обрезание. С дедом он ходил в синагогу, делал подарки бабушке каждый раз, как видел её, но в четырнадцать лет он мог забить гол с сорока метров и попасть мячом по десятицентовой монете. В чем-то выигрываешь, в чем-то проигрываешь.
Секретарша приготовила мне кофе, на этот раз с молоком и сахаром. Мисс Голливодж, последняя в списке неудачных секретарш.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18